Ну, приходим наконец. Собаки лают из-под крыльца — их там привязали, чтоб на гостей не бросились, лают до хрипоты. А нам хоть бы что. Не привыкать. Вся жизнь под собачий лай проходит. Снег валит. Валит крупными хлопьями. В сенях полным-полно парней — Гэрган, Авендря, другие. Толкают друг друга локтем в бок, гогочут, переругиваются. Высокие мохнатые шапки натянуты на самые уши. На ногах, обмотанных онучами, опинки. Оно и правильно: плясать в опинках ловчее. Брат мой, Ион, как только завидел приятелей, сразу повеселел.
Насилу протолкались сквозь толпу по узкому коридорчику. Гляжу — и мои дружки здесь: Трэкэлие, Тутан, Туртурике… И Кривой Веве, бедолага, тоже здесь.
— Нечего вам среди парней тереться! А ну мотайте отсюда! — командует мой брат Ион.
— А мы что, девки, что ли? — сердится Трэкэлие. — И мы парни!
Входим в горницу. Здороваемся за руку со свекровью. Жениху пожимаем руку. А раз поздоровались с женихом, то и с невестой поздороваться надо. Тоже за руку. От нас не убудет.
Невеста веснушчатая, бледная, на телушку похожа — хлопочет, суетится и, видать, уже умаялась. Две длинные рыжие косы — ну точь-в-точь пучки кукурузной соломы. Ради свадьбы вырядилась невеста в сборчатую юбку с вышивкой, в кофту с голубой вставкой, а поверх душегрейку надела. Отец у нее богатей-хуторянин, есть у него и земля, и амбары, и волы, и лошади — а ко всему прочему в придачу еще и овцы, много овец, почитай целая отара. Вот и дают за невестой — а рядились о приданом, говорят, так горячо, что чуть было до драки не дошло — шесть ярочек, бычка и стельную корову. В придачу — сундук с одежей. Да еще землю в пойме реки, где работают на огородах болгары, что пришли из-за Дуная на заработки.
— Повезло Стэнике! — поговаривают парни, толкущиеся в сенях. — Какую невесту заполучил! И сочную, и молочную, да еще и непорочную!
— Это ему еще поглядеть надо.
— А что ж, по-твоему, она через плетень лазила?
— Чего не видал, того не видал.
Авендря с Гэрганом перемигиваются. Хихикают и остальные. Шепчутся. Тут все свои. Что друг про дружку знают, при них останется. Вот и зубоскалят, пересмеиваются, шушукаются — все равно, кроме них, никто ничего не услышит.
Кривой Веве подходит ко мне. Дергает меня за рукав.
— Пойдем, — зовет он, — пойдем к парням в сени, послушаем, о чем толкуют, может, ума-разума наберемся.
Я иду за ним следом. Иона, моего брата, в дружки позвали, вот он по всему дому волчком и вертится. То с парнями шуткой перекинется, то в хату забежит, с женихом ракией чокнется. Ко мне подходит Андрице Бобоу. Достает из кармана засахаренную, слегка заплесневелую винную ягоду, протягивает мне. Я беру, откусываю половину, а другую отдаю Кривому Веве. Не успеваю я распробовать, как Андрице Бобоу гудит мне прямо в ухо:
— Дарие, пойди вызови сестру потихоньку.
Я знаю, кого ему нужно. Но почему-то хочется прикинуться дурачком.
— Нене Андрице, какую сестру? У меня их много.
— Евангелину.
Только он произносит: «Евангелину», как чья-то ладонь хлопает его по губам.
— Сдурел ты что ли, Алвице?! — кричит Бобоу и со всего маху дает Алвице кулаком в ухо. Алвице втягивает голову в плечи… Отступает на шаг… И выхватывает нож. Сейчас он прыгнет и пырнет ножом в живот Андрице Бобоу. Дело скверное! Если начинается поножовщина, то лучше глядеть на нее издали. Не приведи бог, ошибутся и еще кому ребра ножиком пощекочут. На этот счет мы ученые. Отхожу подальше. Веве Кривого за собой волоку. Андрице Бобоу тоже выхватывает нож. Парни расступаются, чтоб было где развернуться. Ждут, кто первым нож всадит. Те ни с места.
— Тюти! Сопляки! — кричит Авендря. — Достали ножи — деритесь!
Парни разом прячут ножи в подвешенные к поясам ножны. И дружно набрасываются на Авендрю. Молотят его кулаками. Авендря пригибается. Удары сыплются градом. Но ему не больно. Кожух толстый, под ним фуфайка. Под фуфайкой плотная посконная рубаха. Под рубахой — собственная шкура, которую тоже тонкой не назовешь. У нас в Омиде, в долине Кэлмэцуя, у всех шкуры дубленые. Вдруг Авендря резко оборачивается. И набычившись, наносит два удара. Первым сшибает с ног Андрице Бобоу. Вторым — Алвице. И пинает их ногами. То одного пнет, то другого. Дерутся они молча. Стиснув зубы. Ни звука не издадут. Гэрган тоже молчит и, скрестив на груди руки, наблюдает. И другие парни тоже молчат и не вмешиваются. Вдруг жених, нене Стэнике, и мой двоюродный брат Пашол, будто почуяв что-то неладное, выскакивают из горницы. Мой двоюродный брат видит, что драка, и ну хохотать. Он уже изрядно под хмельком. А нене Стэнике с криком бросается разнимать дерущихся:
— Вы мне свадьбу не портите! Не смейте мне свадьбу портить! Нехорошо человеку свадьбу портить!
У Андрице Бобоу нос разбит в кровь. Он выходит во двор, прикладывает к носу снег. Алвице ощупывает ухо — на месте ли?
— Не сердись, Стэнике, — успокаивает жениха Авендря. — Мы побаловались немного, чтоб согреться. А то у тебя в сенях больно студено.
— Я вам горячей ракии поднесу, сразу потеплеет.
Жених уходит за ракией. Авендря спрашивает Алвице:
— Ты зачем ударил Бобоу? Он же тебя не трогал.
— У нас с ним старые счеты. А твое дело сторона.
— На Евангелину заришься?
— А что, заказано?
— И Андрице Бобоу к Евангелине подъезжает, — ухмыляется Авендря. — Только я ему нос натяну!
— Ты?! Это ты-то мне нос натянешь? — доносится с крыльца голос Андрице. — Смотри, как бы самому с носом не остаться!
— Поживем — увидим!
— А что? Украдешь?
— Захочу и украду! С тобой советоваться не стану.
— Так она ж по мне сохнет, — доказывает Андрице Бобоу.
— А я вот украду и с ней побалуюсь. Тогда и поглядим, по кому она будет сохнуть.
Они уже готовы вцепиться друг в друга. Но тут в дверях появляется Нета. В руках у нее глиняный кувшин. Над кувшином поднимается пар. Она протягивает парням глиняные чашки и наполняет их горячей ракией. Все чокаются.
— За здоровье жениха и невесты!
— Пошли им бог счастья!
Андрице Бобоу чокается с Алвице.
Авендря с Гэрганом щекочут и щиплют Нету, заигрывают с ней.
— Будет вам озоровать, — добродушно укоряет она их густым мужским басом. — А то заприметит Михалаке, достанется вам.
— Нета, а Нета! Слазим на сеновал? — шепотом предлагает Авендря.
— Очумел, бессовестный!
Нета собирает глиняные чашки и уходит.
— А еще принесешь ракии, Нета? — спрашивает Андрице.
— Вот гостей попотчую, тогда и принесу.
Хата вдовы Петры, где играют свадьбу, разделена широкими сенями на две половины. В сенях стоит печь. Гуляют на половине нене Михалаке и Неты, там же уголок и для самой Петры выгорожен. На другой половине, разукрашенной и разубранной, приготовлена для молодых постель. Под подушки подложен мешок с шерстью. А поверх рядна, которым обычно укрываются, теперь, как по большим праздникам, свекровь положила еще и шерстяное покрывало.
Мы с Кривым Веве уже всю хату облазили. А Трэкэлие, Тутан и Туртурике так и простояли в сенях с парнями. Зато они хлебнули горячей ракии и ждут не дождутся, когда Нета вспомнит про них и еще принесет. У меня сосет под ложечкой. Мне бы хлебца кусочек. Но хлеб где-то спрятан. А за стол садиться еще рано.
— Далеко еще до полуночи?
— Порядком…
Время еле-еле тянется. Гости волнуются. Оно и понятно. Свадьба!
Хотя свадьба еще впереди. По-настоящему свадьба развернется только завтра. Тут уж пить будут без удержу, плясать до упаду — всю ночь напролет, с вечера до утра, но это будет после того, как не знающие грамоте молодые приложат палец к бумаге в примарии, после того как дьячок Флоре Флоаке пророкочет им в церкви: «Ликуй, Исайя!», а батюшка Томице Булбук возложит на головы венцы.
Моя сестра Евангелина, дочери Данчиу и Мэною, всегда улыбающаяся дочка Згардаша и самая старшая из сопливых девчонок нене Иордаке окружили невесту:
— Не страшно тебе, Маричика?
— А чего мне бояться? Нет, подруженьки, ни капельки не страшно.
— А ты, Маричика, вроде бы дрожишь.
Тетка Звыка, маленькая, кругленькая, обрушивается на девчонок:
— Вы чего к невесте прицепились? Не приставайте! Она, бедняжка, и сама не знает, что ее ждет.
— Нене Стэнике ее ждет. Объятья ждут. Поцелуи.
Невеста шепчет:
— Господи, господи! Хоть бы эта ночь скорей минула!
— Минует, Маричика! И не заметишь, как минует.
Вдоль стен расставлены столы и длинные лавки. Все кровати в доме разобрали по досточке, чтобы лавок на всех хватило.
— Свадьба-то с подарками?
— С подарками.
— Видать, не поскупилась свекровь на свадьбу — вон сколько гостей назвала.
— А чего же ей было скупиться? Гости столько надарят, что с лихвой все расходы покроет.
— Расходы! Да она еще в прибытке останется.
— И Маричика не с пустыми руками в дом пришла.
— Не с пустыми! Да у этой конопатой приданого на целое хозяйство!
С самого утра на плите теснятся чаны, котлы, пузатые глиняные корчаги.
Ох и вкусно же пахнет — слюнки текут, живот подводит от голода. И в горнице, и в сенях, и на крыльце даже пахнет голубцами в сметане, тушеной капустой со шкварками, жареной бараниной с рисом! Благоухают на весь двор, занесенный снегом, а снег валит и валит крупными, тяжелыми хлопьями. Музыка заиграла! Музыканты ударили по струнам что есть силы — пошла гульба! Горячая ракия — чудо из чудес! Потихоньку-полегоньку всех забирает. Выпьешь кружку, полную до краев, плеснешь за спину последнюю каплю и просишь, чтоб еще разок налили, да пополней. Лица мужиков разгладились, посветлели. Посветлели, разгладились и лица баб. Нета обносит гостей горячей ракией. Улыбаясь и пошучивая, следит, чтобы у всех всего было вдосталь. Потчует гостей и вдова Петра. Она от радости так и светится — подарки и приданое невестино в уме перебирает.
— Твое здоровье, Петра.
— Твое, соседушка.
Нене Стэнике с полным кувшином вина переходит от одного гостя к другому. Рядом с ним Маричика, и у нее в руках полная кружка, но она со всеми только чокается, а пить не пьет. Невеста на свадьбе — что жемчужинка.