— Добрый день, как поживаете?
— Прекрасно, спасибо!
Я улыбаюсь во весь рот, как будто меня никто не ждет в больничном морге. Мне в самом деле приятно видеть ее. Знаю, что могу полностью на нее рассчитывать.
— Вы тут рядом работаете? — интересуется она, складывая свитера. Ей, разумеется, любопытно, с чего это я так зачастила.
— Нет, но я люблю здесь гулять, а у вас столько красивых вещей…
— Я могу вам чем-то помочь?
— Да, на этот раз хочу купить что-нибудь для подруги. Нужен теплый, мягкий костюм и один из ваших кашемировых шарфов.
— Какой у подруги размер?
— Наверное, тридцать шестой, она такая миниатюрная.
— У меня есть очень красивые твидовые брюки…
— Я полностью доверяю вашему выбору. Главное, чтобы ткань была теплой и нежной, а одежда — красивой и удобной, вот и все мои требования.
— Слушайте, такие покупатели, как вы, — это просто подарок!
Мы обе смеемся. Меня накрывает эйфория, я счастлива сотворить доброе дело, подарив моей бездомной немного комфорта и достоинства. Продавщице лучше не знать, что вещи, которые она подбирает так тщательно, очень скоро окажутся в гробу и пойдут на корм червям. В этом дорогом бутике, в этом шикарном историческом квартале смерти нет места. Время здесь измеряется коллекциями «лето-осень-зима» и наполняется только удовольствием и элегантностью. Она показывает мне красивые брюки из твида мышиного цвета, черный, как уголь, свитер и чудесную блузку из белого шелка.
— Я выбрала самые нежные материи для вашей подруги. Но если боитесь, что ей не подойдет, можете купить подарочную карту без указания суммы, и с ней она сможет обменять вещи в любом из магазинов нашей сети. Список адресов напечатан на карте.
Самое обычное предложение, но у меня от него сжимается сердце.
— Я не сомневаюсь, что ей все подойдет. У нее, как у меня, стиль безыскусный, она останется довольна. Спасибо.
— Как бы там ни было, я готова все поменять и без билета, если вы придете с ней. Пятьсот семьдесят евро, пожалуйста.
Я, не моргнув, протягиваю кредитку. Это не деньги на ветер, нет. Покойница дала мне второй шанс, я у нее в долгу и хочу сделать ей прощальный подарок.
Уже почти три часа, надо перекусить — восстановить силы, а в больницу Сен-Луи съезжу завтра. Хочу навести порядок в голове, у меня же свидание с Франком вечером. Солнце сверкает, я поднимаю глаза к небу с белыми облачками, оно такое красивое, умиротворяющее… Надо почаще любоваться им. Растроганно-счастливая, иду к автобусной остановке. Хочется бродить, впитывать в себя все вокруг, наблюдать за людьми, за живыми людьми, в которых бьется сердце Парижа.
15
Ровно в семь я стою на лестничной площадке, которая, кажется, знакома мне всю жизнь, и звоню в дверь. Франк открывает ее широко, я вижу, что он рад и взволнован. Маски сорваны: передо мной уже не психотерапевт, а просто мужчина, это лишь добавляет ему очарования в моих глазах.
— Добрый вечер, Франк.
— Добрый вечер, Сильви, проходи.
Он уже перешел на «ты», что дальше — поставит меня на четвереньки? На ту самую кушетку, где я заново прожила свою унылую жизнь в мельчайших подробностях? Лихорадочно вспоминаю, какие трусы надела утром. Надеюсь, не самые уродливые, или, того хуже, дырявые.
Не без удивления вижу, что он накрыл низкий столик у кушетки: меня терпеливо дожидается белое вино с зелеными оливками. Раньше мне полагался только стакан воды и коробка бумажных платочков. Весь наш кодекс летит к чертям.
— Я подумал, что лучше всего выпить по бокальчику прямо здесь. Тем более что сегодня моя очередь исповедоваться, — веселится он. — Ничего, что я на «ты»?
— Да ничего… Нет, все отлично, хотя я пока не очень понимаю, к чему нас приведут подобные перемены. Меня слегка тревожит столь резкое сближение.
— Давай мне пальто и располагайся.
Господи, только бы трусы были без дыр.
На Франке сегодня красная фланелевая рубашка, которой я еще не видела, и застиранные джинсы — весьма неформальный стиль. Очки в черепаховой оправе придают ему интеллигентности и сексуальности, он само совершенство. Просто не верится, что он за мной ухаживает, что такой мужчина прикладывает столько усилий ради такого ничтожества. Может, это у него контрперенос?
— Как ты себя чувствуешь после вчерашнего?
— Знаешь, неплохо, учитывая обстоятельства. Кстати, спасибо, что отвез меня домой, я все-таки уснула у тебя на кушетке, позорище!
— Это нормально.
Я краснею, воображая, как он несет меня на руках: все мышцы напряжены, моя голова лежит у него на груди, мое тепло сливается с его теплом… И я проспала все эти волнующие минуты!
— В общем, я была совсем без сил, потому и спала как убитая. Видимо, это мне и помогло. А сегодня я съездила в больничный морг, повидать ту женщину. Они там ее отмыли, она совсем другая без тех тряпок, ну, лохмотьев, не знаю, как это назвать. В общем, она выглядела куда лучше, если так можно выразиться.
Понимаю, все это жалкий лепет, но я же волнуюсь: взять и ни с того ни с сего перейти со своим психотерапевтом на «ты» — нелегкое испытание, и я сейчас делаю первые шаги, неуклюже, будто младенец. Он подает мне бокал белого вина, я смачиваю губы ради приличия. Почему мы сидим здесь и пьем вино, как друзья или будущие любовники? В последнее время все так быстро меняется, что я уже ничего ни в чем не понимаю.
— Молодец, что решилась туда поехать. Это снова делает тебе честь. Я дам координаты своего коллеги, мы с ним уже говорили о тебе, в общем, я все предусмотрел, не беспокойся.
Я улыбаюсь, делая глоток прекрасного «кото-дю-лайон», и с преувеличенным интересом разглядываю этикетку, чтобы скрыть смущение. Может, он даже поцеловал меня, спящую, пока нес на руках?
— Буду предельно честным, Сильви: я пригласил тебя не ради флирта. Не хочу, чтобы ты заподозрила у меня какие-либо сомнительные намерения. Я просто хотел поговорить, рассказать о себе то, что известно очень немногим.
Я глупо смеюсь, пытаясь сгладить неловкость. Пусть лучше у меня будет глупый вид, чем разочарованный. Потому что я разочарована.
— Сегодня мой черед изливать душу. Меня тоже потрясло то, что произошло вчера. Именно поэтому я не смогу больше тебя консультировать и сейчас объясню причину.
Не издаю ни звука, жду продолжения, как настоящий психотерапевт. Я прошла хорошую школу.
— Меня неспроста так тронуло то, что с тобой произошло, и то, что ты сделала. Ты должна знать: мой отец — бомж. То есть был им.
Теряю дар речи. Повторяю эту фразу про себя, чтобы ее осмыслить. Как мужчина, психолог, настолько уравновешенный и даже флегматичный, излучающий такую уверенность и сексуальность, может быть сыном опустившегося человека, живущего в картонных коробках? Незаметно выплевываю косточку от оливки, боясь подавиться ею. И молча смотрю на него: что тут еще добавить?
— Сама понимаешь, этим трудно гордиться, особенно когда ты совсем юнец и ищешь пример для подражания. Я всегда стыдился отца. Меня до сих пор это гложет; вот я поделился с тобой, и на душе гораздо легче. Я не смог сделать для собственного отца то, что ты сделала для той женщины. У нас были очень сложные отношения, он был психически нездоров и ушел, бросив меня совсем ребенком, оборвал все связи с семьей. Я рос с этой тайной и страдал от нее. Сама тема была для меня табу. И я часто чувствовал себя ужасно одиноким.
Я взволнована его признанием до слез. Ошарашена, потому что никак не ожидала такой откровенности. И почти напугана тем спокойствием, с которым он говорит о страшных вещах. Слова застряли в горле, я вынуждена откашляться.
— Давно его не стало?
— Лет десять назад. Оказалось, он скончался за несколько дней до того, как его нашли. Мой отец был алкоголиком, как многие бездомные, и умер прямо на земле, валялся у входа в метро, как мусор.
Пытаюсь осознать его слова, представить, что он пережил тогда. Но не могу, в голове не укладывается. Однако признаюсь — семейная история делает его еще более трогательным и неотразимым.
— Я вроде как отгородился от этой части своей жизни и думал, что решил проблему окончательно, а вчера все вернулось. Как было бы чудесно, если б ему встретился перед смертью такой человек, как ты. Вот о чем я хотел тебе сказать.
Франк встает и обнимает меня, горячо и крепко. На секунду мне кажется, что он сейчас одарит меня страстным поцелуем и опрокинет на кушетку из магазина «Абита». Не самый плохой финал для исповеди, но увы. Видно, он это почувствовал: в воздухе витает какое-то напряжение, когда мы рассаживаемся по местам.
— Франк, я даже не знаю, что ответить. Это настоящая трагедия, и я не представляю, как тебе хватает сил целыми днями выслушивать наше жалкое нытье — я главным образом себя имею в виду. То, что пережил ты, не идет ни в какое сравнение с тем, о чем я тут рассказывала. И мне сейчас ужас как неловко за свои никчемные проблемы нелюбимой старенькой девочки.
— Послушай, Сильви, не бывает больших и маленьких бед. Люди несчастны по разным причинам. Я научился опираться на мою беду, как на костыль. Несмотря на стыд, одиночество и непонимание, я твердо решил принять себя таким и быть счастливым. Я ведь не только сын бомжа, а еще и гомосексуалист. У меня есть друг, мы уже пятнадцать лет вместе. Не просто так я стал психологом, и мне доставляет огромное удовлетворение, а порой даже истинное счастье выводить людей на нужный им путь. В общем, я именно так отношусь к своей работе.
Он гей. Ну конечно! Могла бы догадаться по этой его безупречной шелковистой пряди, спадающей на лоб. Вот дура-то. Наивности мне не занимать.
— Спасибо за твой рассказ. Я очень тронута. Мне сейчас трудно разобраться в себе, но, кажется, я двигаюсь в правильном направлении. Вчера, после сеанса, я была готова умереть, а потом встретила ту женщину, и она послала мне сигнал, словно маяк. Словно предупредила. Одиночество — это уродливо, грязно и грустно, от него дурно пахнет, и никто не хочет его замечать. Меня прямо током ударило, и сердце снова запустилось. Она вернула мне желание жить. А сейчас ты еще рассказал мне, что твой папа умер на улице, ты открыл мне душу, как будто мы друзья.