есславными — оттого и плачу. А еще оттого, что мне отныне заказан путь в любимый магазин. Придется все покупать по Интернету.
Проветрив хорошенько туалет и приняв душ, я позволила себе вздремнуть, чтобы потом на свежую голову подвести неутешительные итоги личностного роста. А оного, надо сказать, не наблюдается. Как была, так и осталась забитой трусливой девочкой, годы ничего не изменили. Впрочем, одно открытие мне сделать удалось: я еще глупее, чем думала.
7
— Добрый день, Сильви.
— Здравствуйте, доктор.
— Доктор? Я психотерапевт, и вы можете звать меня просто Франком.
А меня вот совсем не тянет называть его Франком. Мы с ним не друзья, тем более не любовники, и не то чтобы очень близки. Он просто мой доктор.
— Как прошла неделя?
— Ну как, ничего.
— Расскажите.
— Не уверена, что хочу и дальше познавать себя.
— Почему же это?
— Потому что я не узнаю ничего хорошего. Еще проверка на стыд оказалась, по крайней мере, забавной. Но то, что вы заставили меня сделать сейчас, было противно и очень унизительно.
— Но я ни к чему вас не принуждал, Сильви! Всего лишь предложил выйти за грань, за рамки ваших семейных устоев. Что в этом было такого унизительного?
— Все! Конечно, вы не заставляли меня воровать в магазинах, но я решила выполнить ваше задание именно так. Ведь вы же велели сделать что-нибудь недопустимое? Ну вот! И я потерпела полный крах!
— Что значит — крах?
— Это значит, что я буквально наложила в штаны — уж простите мне грубое выражение, но иначе не скажешь. Везде облажалась! На кассе устроила цирк, сама себя сделала посмешищем в магазине, куда хожу всю жизнь. Я была в панике, впервые такого страха натерпелась, и ради чего? Чтобы вынести в кармане флакон с пеной для ванны! Ну, довольны теперь?
— Я не доволен и не огорчен, а вот вы, кажется, рассержены.
— Еще бы не рассержена, да я взбешена! Бешусь оттого, что я вас послушалась и опять села в лужу, оттого, что я такая предсказуемая и не годная ни к чему! И вообще, не нужны мне все эти упражнения, и без них ясно, кто я есть — старая бездарная жопа!
Я вне себя. Так и хочется швырнуть ему в лицо вон те поганые африканские фигурки. Дико бесят их грубые морды, напоминают охранника, который меня напугал. Не пойму, с чего это все нынче посходили с ума от африканского искусства? Уродство какое-то.
— И если уж совсем откровенно, думаю, мои родители сразу поняли, что я ничего из себя не представляю, ни ума нет, ни обаяния, и большое будущее мне не светит, и лучше всего для меня идти потихонечку прямой дорожкой, без шума и пыли…
— Значит, вы теперь скорее благодарны родителям?
— Не знаю, ничего уже не знаю! Мне просто не нравится то, что я вижу. И я не до такой степени мазохистка, чтобы продолжать эти сеансы унижения. Хватит с меня!
— Что ж, это ваше право, Сильви. Повторяю: я ничего вам не навязываю. Вы сами бросили себе такой вызов, сами выбрали его. Мне жаль, что это столь болезненно. Не знаю, утешат ли вас мои слова, но, думаю, прогресс очевиден. Вы не подавляете всплески эмоций, вы кипите гневом и не скрываете его, как раньше. Вы зажили более полной жизнью. И это же неплохо, правда?
— Вы так думаете?
— Да. А вот чем теперь унять вашу ярость? Что бы вам хотелось сделать больше всего?
— Перепихнуться!
Слово вылетело, как пуля.
— Великолепно! Через неделю расскажете, хорошо?
И провожает меня до двери, страшно довольный собой. Я тупо стою на лестнице. Рассеянно, на автомате застегиваю плащ и с трудом пытаюсь осознать, какая муха меня укусила. Чтобы я да вот так скандалила? И, главное, откуда вырвалось это дикое слово «перепихнуться», я же его не переношу. Я вообще ни разу не перепихивалась. Любовью — да, занималась, пусть не всегда хорошо, но всегда деликатно и нежно. Никогда я не ощущала себя шлюшкой, жаждущей, чтоб ее «разложили» и «трахнули». Этот термин не подходит ни к одной из эротических сцен с моим участием, не настолько они были развратны и жарки. Я не испытывала страсти, которая заставила бы меня потерять разум, задыхаться, стонать и уподобиться животному. Чувство меры, а еще больше — страх показаться смешной диктовали мне иной стиль секса, приличный и благопристойный. Да, я не получала особого удовольствия, зато прическа была в порядке. И теперь немало ошарашена силой своего желания. Вынуждена признаться: я хочу, чтобы кто-нибудь взял меня сзади и отодрал хорошенько. Чтоб он меня тянул за волосы, шлепал по заднице, упирался мне руками в спину и входил поглубже, хочу, чтоб дыхание перехватило, в горле пересохло, тело раскалилось и взмокло, хочу хриплыми криками выплескивать эту мощную, яростную, упоительную волну наслаждения, от которой все дрожит снаружи и внутри.
Да что со мной такое? Гормональный всплеск? Или просто железа в крови не хватает?
Как мне быть? Как это сделать? Где? Когда? С кем? Чем завлечь мужчину? Как вызвать у него дикое, безумное желание, если волосы сухие, грудь плоская, а тело — вялое и тощее? В сорок пять лет тетка, сексуальная, как камбала, хочет стать первой бомбой на вечеринке. Не лучший план. Тем более что ни на какую вечеринку меня не звали.
Я иду домой, глубоко задумавшись и не чувствуя, как холод режет глаза и щиплет щеки. Осень вступила в свои права, скоро придет зима, город украсят к Рождеству… Дома сразу включаю в прихожей свет, он проникает в гостиную, и меня вдруг поражает тоска, которой веет от моего жилища. Я прозрела, будто после лазерной коррекции. Лампы желтые, тусклые. Паркет жалобно ноет в пустоту. Квартира старая, мрачная, немая и бездушная. На столе не убрано после завтрака — тошно смотреть, я поскорей складываю все в полупустую посудомойку и запускаю ее, чтобы хоть что-то ожило здесь. Потом, дрожа, включаю батарею. Не пора ли мне декорации сменить? Повесить картину-другую, купить новый диван и низкий столик в современном стиле — в общем, добавить в интерьер сексапила. А что, средства есть. Только вот зачем, когда до Рождества осталось два месяца?
Но если мне каким-то чудом удастся привести сюда мужчину, что он подумает о моей стариковской берлоге? А ведь я его приведу не чай пить и не в скраббл играть. Я хочу затащить его в постель, так что придется создать теплую атмосферу. Вот мой папа вечно экономил на всем… Нет, раз уж я раскошелилась на роскошную могилу, значит, могу себе позволить и новую гостиную. Уютную, как вторая кожа. Даже если это всего на два месяца. Тем более, если это всего на два месяца. Ладно, красивый диван подыскать — это мне еще по силам, стоит лишь зайти в магазин, вроде «Абита», «Муджи» или «Конран Шоп». Найти любовника будет потруднее. Магазинов таких нет, иначе я была бы там постоянной покупательницей.
Я задумчиво наблюдаю за яичницей, которая съеживается от жара на новой антипригарной сковородке. Злости во мне больше нет, одна усталость. Хочется позвонить папе, как раньше звонила каждый вечер. Я измотана и одинока.
Свернувшись комочком в постели, под теплым одеялом, я составляю план. Может, позвать Вероник на «девичник» и попить мохито в каком-нибудь шумном баре девятого или одиннадцатого округа? Кто знает, вдруг за стаканчиком в веселом кабаке и при рассеянном освещении что-нибудь да случится? Только Вероник для съема не лучшая компания. Любовь к собакам потихоньку вытеснила из ее души чувства к мужчинам. Как и я, Вероник задавила в себе сексуальность. Она очень страдала пять лет назад, когда ее муж Жан ушел к молодой инструкторше по йоге, и до сих пор не смирилась до конца. Еще бы, такой удар по ее лишним двадцати килограммам. С тех пор она толстеет все больше, причем говорит, что это в ней копятся очень ценные молекулы, благодаря которым она хоть как-то пережила развод. Но меня молекулами не проведешь, я же вижу, что она поглощает сотни калорий, сама того не замечая. Когда ей ни позвони, неизменно отвечает с набитым ртом. Просто не человек, а грызун, который целыми днями что-то хомячит. И если у белочки или кролика это получается довольно мило, то у женщины за пятьдесят — так себе. Вероник боится выплюнуть свою боль и глотает ее вместе с едой. Пустоту внутри заполняет пищей. А я ничего не говорю, не хочу ее ранить. Лежачего не бьют. Да и кто я такая, чтобы учить кого-то жить? Мне вдруг приходит в голову, что мы с ней — потрясающий дуэт, вроде Лорела и Харди: высоченная жердь и маленькая пышка. Ни одной из нас не светит титул «Мисс Франция».
Мы, хоть и очень близки уже много лет, ни разу не говорили о сексе и не делились подобным опытом. В свое оправдание могу сказать, что мне особенно и нечем было делиться: как-то не возникало в этом плане интересных новостей. На кардиограмме моей половой жизни стабильно прямая линия. Вероник тоже не стремилась расписывать семейные отношения с Жаном во всех красках, и меня это вполне устраивало. Две скромницы друг друга всегда поймут. Я бы даже и не нашла что сказать в ответ на интимные излияния. Да и вряд ли у них в спальне бурлили такие уж страсти. Подозреваю, что йога появилась в жизни Жана неспроста.
Нет, с данным вопросом следует обратиться к настоящему эксперту. А из всех знакомых эксперт лишь один — Лора, моя помощница. Вот она с каким-то злорадным удовольствием рассказывает о своих утехах и сексуальных предпочтениях всем подряд: коллегам у кофейного автомата и в столовой, подружкам по телефону, ну и мне, опосредованно. Напрямую все-таки не решается, бережет меня. И не потому, что я ее начальница — такая ерунда Лору бы не остановила, — а из деликатности. Она же в курсе, что у меня нет ни детей, ни супруга, ни любовника. Она видит, что никто не звонит мне по личным делам, не присылает цветов, не забегает за мной в офис, чтобы вытащить на незапланированный обед, не дарит ничего на день рождения; что я не запираюсь в кабинете, хихикая в телефон, и ни разу не появилась на работе в одном и том же наряде два дня подряд, как если бы ночевала не дома. Она догадывается, что редкими бессонными ночами я обязана разве что вирусам. Она знает, что обо мне нечего знать. Что я не привлекаю особого внимания, ничего не скрываю, не вызываю ни догадок, ни подозрений. Что никого я не делаю счастливым, кроме своего работодателя. Что я тружусь по восемь часов в день, пять дней в неделю, терпеливо, кропотливо, вдумчиво, и в интересах клиентов нашей фирмы составляю длиннющие подробнейшие договоры, недоступные пониманию непосвященных. Что я не трачу времени на сплетни и перекуры. Лора, наверное, считает, что докладывать мне о мультиоргазмах — не лучше, чем объедаться пирожными с заварным шоколадным кремом на глазах у анорексички. Чистая провокация. Я засыпаю, решив просить помощи именно у нее. Если верить Синди, волосы начнут прорастать из депилированной кожи дней через десять, не раньше, и было бы обидно это время никак не использовать. Я легонько глажу себя между ног… когда же в последний раз это делали мужские руки? Так давно, что лучше и не думать.