Ненавидишь меня? Ненавидишь. Это правильно. Есть, за что! Только себя не вини! Кристина, ты замечательная девушка, ты — самое лучшее, что было в моей жизни! Я никогда никого не полюблю так, как тебя. Прости меня, если сможешь. Прошу, прости.
И не ищи меня. Никогда не ищи. Если когда-нибудь я пойму что могу считать себя достойным такого сокровища, как ты, я сам тебя найду. Клянусь, найду!
Забудь меня, Криска. Помни только то хорошее, что у нас было. Помни наши прогулки по ночному городу, нашу крышу и наши теплые летние ночи. Помни первый поцелуй… А помнишь ли ты его, кстати? Нам было лет по семнадцать, мы напились какой-то дряни на даче у Сашки, и я осмелился, наконец, тебя поцеловать… Вот такой вот первый поцелуй с привкусом старого домашнего вина.
Помни все то, за что любила меня. И забудь всю ту боль, которую я постоянно тебе причинял.
Я никогда не изменял тебе. Все это пустое. Любил я только тебя.
Не плач сейчас, Кристина. Прошу тебя, никогда из-за меня больше не плач! Я сказал не плач! Они смотрят на тебя. Думаю, там с тобой Сашка и Славик. Может, еще Маша. Так вот, они сейчас смотрят на тебя. Не плач. Ты поплачешь потом, дома, забившись в самый дальний угол, когда никто и ничто не сможет тебе помешать. А сейчас, Кристина, прошу тебя, улыбнись. Ты — сильная. Твоя сила всегда восхищала меня.
Криска, не подходи больше так близко к краю крыши. Никогда. Ты должна прожить свою жизнь — долгую и счастливую, полную радости и веселья — так, как не прожила бы, если бы мы расписались сегодня. Сейчас ты не понимаешь этого. Тебе больно. Ты злишься. Ты хочешь умереть. Но так лучше. Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо за то, что уехал. Верь мне.
Прощай, Криска, светлая моя девочка… Не плакать! Улыбайся! Будь счастлива!
Я люблю тебя…
Твой Кир”.
Славик и Сашка напряженно ждали, пока девушка дочитает письмо.
— Что там? — спросил Славик.
— Там сопли. Я плохой, ты хорошая, я тебя люблю, но не достоин, я урод, прости. Ты лучшая… Я не читал внимательно, зачем мне чужие письма. Бедная девчонка…
— Саш, ты представить себе не можешь…
Кристина подошла к ним, и оба замолчали. Она стояла, не поднимая головы, дрожа от холода и с трудом сдерживая рыдания. Славик хотел обнять ее, но она вдруг посмотрела ему прямо в глаза и с улыбкой сказала:
— Славик, не нужно. Спасибо тебе, но я в норме.
Саша со Славиком снова переглянулись, не понимая, что происходит. Они ожидали чего угодно — истерики, обморока, слез, — но только не спокойной улыбки на казалось бы безмятежном лице.
— Саша, и тебе спасибо большое. Что принес письмо. Ты общаешься с ним, да?
— Да… Что-то передать хочешь?
— Нет, зачем? Разве что… Скажи, что я постараюсь. Он поймет.
Из загса вышли две сотрудницы и покосились на Кристину со смесью жалости и злорадства. Еще шире улыбнувшись, Кристина подошла к женщинам, протянула им пакет с шампанским и конфетами и произнесла:
— Девушки, простите за то, что весь день отрывала вас от работы. Спасибо вам за терпение. Будьте счастливы.
Саша спросил у Славика:
— Слушай, может ей к врачу нужно?
Славик только покачал головой. Нет. К врачу ей не нужно. Он знал, что девушка держится из последних сил, знал, какой ценой дается ей каждое слово. Знал также, что сегодня их ждет долгая ночь.
— Ребята, — сказала Кристина, — Ну поехали ко мне, посидим, выпьем…. За меня, за вас, за такой прекрасный день. Поехали, Сань? Ты давно у нас не был.
Сашка и не думал отказываться. Он радовался, что Кристина относительно легко пережила сегодняшний день и в который уже раз удивился силе этой девушки.
***
— Так что я соврал тебе, Кир, — сказал Саша, окончив рассказ. — Я был на твоей несостоявшейся свадьбе.
Мы сидели у него на кухне и пили вино. Я смотрел в немного затуманившиеся Сашины глаза и вдруг почувствовал, что это еще не конец истории.
— Ты только насчет этого мне соврал?
— Нет. Не только. Но об остальном я тебе не скажу. Не имею права. Во-первых, я ничего практически не знаю, ну а во-вторых, не уверен, что она бы хотела, чтобы ты знал.
— Она сама мне расскажет…
— Значит ты все-таки решил…
— Решил. Я должен ее увидеть. Я люблю ее, Саня, понимаешь?
Конечно, Саня не понимал. Да и кто мог меня понять, если я сам в себе не смог разобраться за девять лет?
— Я сегодня вечером к ней пойду. Домой. Не могу больше терпеть. Разберусь во всем. По крайней мере, в глаза ей посмотрю. Прогонит — так мне и надо. А вдруг, не прогонит, а Сань?
Сашка молча долил в бокалы вино и сказал:
— Не спрашивай меня. Я категорически против того, чтобы ты с ней виделся. Тебе в Харькове и друзья не очень-то обрадовались. Интересно даже, как отреагирует женщина, которая любила тебя и которую ты предал.
С этим своеобразным напутствием я и поехал к Кристине.
Шел дождь. Мелкий, моросящий, противный. Ветер пронизывал, казалось, изнутри. Я стоял возле ее подъезда и смотрел на входную дверь с домофоном. Попасть внутрь пока не представлялось возможным. И я, странным образом, был этому рад: чем ближе я был к Криске, тем сильнее хотел повернуть обратно. Я боялся. Я снова боялся, совсем, как тогда, когда не смог решиться хотя бы поговорить с ней и предпочел бегство.
Но, наконец, дверь подъезда открылась: оттуда выскочила молоденькая девушка, раскрыла зонтик и побежала в сторону автобусной остановки. Пока дверь не успела снова захлопнуться, я вошел внутрь.
И тут началось. За прошедшие девять лет в подъезде, конечно, сделали ремонт, и, думаю, неоднократно. Горел свет на когда-то темных лестничных пролетах, матерные надписи на стенах давно были замазаны, в некоторых квартирах были поменяны и двери. Но что-то осталось. Что-то, что навалилось на меня огромной тяжестью воспоминаний, не давая дышать. Я нажал кнопку вызова, и лифт загудел, спускаясь вниз. И даже этот звук, одинаковый, казалось бы, для всех домов, всколыхнул во мне целую бурю чувств. Только сейчас, впервые за неделю, я почувствовал, что вернулся домой. Почувствовал так остро, что в глазах защипало.
Я вышел на седьмом этаже. Здесь тоже все изменилось: двери, таблички с номерами квартир, цвет краски на стенах. Но сердце готово было выпрыгнуть из груди. Я был дома. Впервые за долгие девять лет, сейчас казавшиеся совсем неважными, я был действительно дома. И от этого стало еще страшнее. Если Криска не примет меня, прогонит, выставит на улицу под колючие ледяные капли, я потеряю этот дом снова. Теперь уже навсегда.
Еще десять минут я стоял, тупо уставившись на дверь, за которой было то, чего мне так не хватало столько лет, то, что я мог иметь, не прилагая не малейших усилий, и от чего так просто отказался когда-то: тепло домашнего уюта и забота любимой женщины. Из соседней квартиры вышел парень лет семнадцати. Он мельком взглянул на меня, прошел к лифту, но тут же вернулся.
— Кир? — прищурившись и всматриваясь в мое лицо спросил он.
— Да, извини, мы знакомы? — тупо спросил я.
— Да ты что! Я же Виталик, сын Паши и Кати! Ты сидел со мной в детстве, в карты играть учил! Ну ты даешь!
Парень ошарашенно разглядывал меня, словно я был музейным экспонатом, ископаемым из прошлого. А я только и смог выдавить:
— Виталик! Ты так вырос!..
Парень засмеялся и стал похож на того несносного мальчишку, сводившего меня с ума когда-то. Катя и Паша — соседи Кристины — часто просили нас присмотреть за их ребенком. Кристина не могла, потому что всегда или училась или работала. У меня же времени было гораздо больше.
— Ну ты даешь, Кир! А что ты здесь делаешь?
— Я… Ну решил вот… Кристина…
— Ты ее с тех пор и не видел, да? — спросил Виталик.
— Нет, — признался я.
— Знаешь о ней что-нибудь?
— Так, кое-что…
— Понятно! Ну удачи тебе!
— А что мне надо знать?
— Не знаю. Что-то надо, девять лет прошло все-таки. Все изменилось. Крис тут сначала с катушек немного слетела. Потом куда-то свалила, квартиру сдавала. А года через полтора, может, два, вернулась. Изменилась очень. Но я подробностей не знаю. Она к маман моей заходит иногда, но я их разговоры не слушаю. Мужик у нее есть.
— Хороший мужик-то? — спросил я снова.
Паренек окинул меня слегка пренебрежительным взглядом и сказал с кривой усмешкой:
— Ну получше тебя! Не злись, Кир. Я побежал!
Насмешливый, но беззлобный тон этого мальчишки еще больше поколебал мою и без того весьма слабую уверенность в правильности моего поступка. “Крис тут сначала с катушек немного слетела…” И Саша говорил что-то о том, что у нее был нервный срыв… Неужели мой отъезд так сильно надломил ее? Неужели моя Криска не справилась? Я не мог в это поверить. Крис могла справиться с чем угодно. ””Черт!” — выругался я и ударил кулаком в стену. Руку пронзила острая боль.
Нужно было принимать решение. Вернее, решение было принято. Пути назад быть не могло: Виталик видел меня, поэтому Кристина все равно узнает, что я в Харькове, что был здесь. Но я продолжал стоять, будучи не в силах нажать на звонок.
***
Октябрь, 2003.
Кристина все еще улыбалась, когда за Сашей закрылась дверь. Эта улыбка как-будто приклеилась к ее лицу. Но как только девушка осталась наедине со Славиком, она обессиленно прислонилась к стене и медленно стала сползать на пол. Улыбка превратилась в гримасу мучительной боли, и она тихонько заскулила, сидя на полу. Славик был готов к этому: именно такого он и ожидал. Подскочив к подруге, он обнял ее за плечи и протянул полный стакан коньяка. Кристина поморщилась, но Славик, гладя ее по голове, приговаривал:
— Ну-ну, Кристиночка, милая, выпей…
— Я не хочу…
— Я знаю. Солнышко мое, выпей, как лекарство. Зажми носик и выпей, сколько сможешь.
Кристина сделала два больших глотка, скривилась и замотала головой. Но коньяк сделал свое дело: уже через пять минут девушка успокоилась. Правда она все еще сидела на полу, но уже не скулила, а только смотрела пустыми глазами куда-то в черноту за окном. Славик обрадовался: он ожидал как-минимум легкой истерики с битьем посуды и бытовой техники, но Кристина совсем затихла и даже начала дремать. Боясь снова ее потревожить, он бережно отнес девушку на кровать, помог раздеться и заботливо накрыл пледом.