шал, Сол Беллоу говорил: «Если в семье рождается романист, семья обречена». Хорошо известно, что на страницах прозы Беллоу можно встретить множество персонажей из его детства и юности. Я последовал его примеру.
Примерно за год до написания «Лжеца на кушетке» знакомый моего знакомого попытался надуть меня, продав мне акции компании, которой, как я узнал впоследствии, не существовало в природе. Мы с женой вручили ему пятьдесят тысяч долларов для инвестиций. Хотя вскоре мы получили очень солидно выглядевшие сертификаты о депозите в одном из швейцарских банков, в нем все же было что-то такое, что возбудило во мне подозрения.
Я отнес сертификаты в американское отделение этого банка и узнал, что подписи на них подделаны. Тогда я позвонил в ФБР и проинформировал мошенника о своих действиях. Как раз перед моей встречей с сотрудниками ФБР он объявился у меня на пороге с пятьюдесятью тысячами долларов наличными. Эти события и мошенник вдохновили меня на создание образа Питера Макондо – плута, который наживался на терапевтах.
Но этим мошенником дело не ограничилось: в романе можно обнаружить и множество других знакомых, событий и составляющих моей собственной личности. Там отражена такая некогда важная часть моей жизни, как игра в покер (включая карикатуры на самого себя и других игроков). Из-за ухудшившегося зрения мне пришлось расстаться с покером, но и по сей день, когда я обедаю со своими старыми приятелями и партнерами по покеру, они называют друг друга теми именами, которые я дал им в романе.
Кроме того, в романе есть пациентка (тщательно замаскированная), которая была особенно соблазнительна для меня в реальной жизни, и искушенный, но высокомерный психиатр, который некогда был моим супервизором.
Я также ввел в сюжет своего приятеля по Университету Джонса Хопкинса, Сола, который в романе назван Полом. Реальна бо́льшая часть перечисленных в тексте предметов мебели и произведений искусства, в том числе стеклянная скульптура, которую Сол сделал сам и посвятил мне: она изображает человека, заглядывающего за край чаши, и носит название «Сизиф, наслаждающийся видом».
Список таких деталей обширен: «любимые мозоли», книги, одежда, жесты, мои первые воспоминания, иммигрантская история моих родителей, мои шахматные партии и пинокль с отцом и дядьями – все они разбросаны по роману там и сям, даже моя попытка отряхнуть со своих ног прах продуктовой лавки.
Я рассказываю в романе историю об отце персонажа по имени Маршал Стрейдер. Отец владеет маленьким продуктовым магазином на углу Пятой улицы и Р-стрит в Вашингтоне. В его магазин заглядывает покупатель и хочет приобрести пару рабочих перчаток; хозяин говорит, что они хранятся у него в подсобке, а сам потихоньку выходит через черный ход и бегом мчится через весь квартал на рынок, покупает там пару перчаток за десять центов и продает их покупателю за тринадцать. Это реальная история, рассказанная мне моим отцом, который владел магазинчиком по этому адресу незадолго до моего рождения.
Подробный рассказ об аналитике, которого изгоняют из психоаналитического института, основан на вольном изложении изгнания Масуд-Хана из Британского психоаналитического общества в 1988 году. Чарльз Райкрофт, мой британский аналитик, был свидетелем этого события и описал его мне во всех подробностях. И даже сон о «медвежонке Смоки» – мой собственный, приснившийся мне в ночь после смерти Ролло Мэя.
Многие имена персонажей имели для меня личное значение – например, имя главного героя, Эрнест Лэш. Когда я писал об Эрнесте, который действительно был весьма искренним[32], и его соблазнительной пациентке, я часто думал об Одиссее. Он велел матросам привязать себя[33] к мачте корабля, чтобы не поддаться на призывы сирен, – отсюда и сочетание «Эрнест Лэш». Другой персонаж, один из сотрудников вымышленного психоаналитического института – Терри Фуллер. Его имя образовано от имени моего бывшего студента Фуллера Торри, ставшего видной фигурой в психиатрии. Маршал Стрейдер, списанный с одного из моих супервизоров в Госпитале Джонса Хопкинса, уверенно идет вперед[34] и неукоснительно соблюдает закон[35], за исключением одного случая.
Хотя лично я являюсь сторонником идеи об искренности психотерапевта, я решил подвергнуть Эрнеста Лэша колоссальному испытанию. По причинам, объясненным в романе, Эрнест предпринимает смелый эксперимент: он будет полностью прозрачен в работе со следующим пациентом, который войдет в его кабинет. Увы, по чистому совпадению, какие бывают только в романах, у следующей пациентки Эрнеста есть тайный план. Ему невдомек, что она – бывшая жена одного из его пациентов, которая полагает, что это Эрнест убедил ее мужа развестись с ней, и жаждет мести. Она планирует соблазнить его и тем самым уничтожить.
Я никогда не получал большего удовольствия от писательского труда, чем пустившись в сочинение повести о встрече психотерапевта, решившего быть искренним, и пациентки, задавшейся целью устроить ему ловушку. А еще веселее было создавать одну из побочных сюжетных линий, в которой выдуманная версия Британского психоаналитического общества изгоняет психоаналитика-еретика за его интерпретации и решает разослать публичное уведомление об этом всем его пациентам, которым мог быть нанесен ущерб, – подобно тому, как производители автомобилей иногда отзывают партию машин с дефектами.
Несколько режиссеров хотели снять по «Лжецу на кушетке» художественный фильм. Гарольд Рэмис, покойный актер и кинорежиссер «Дня сурка», «Охотников за привидениями» и «Анализируй это», купил права на фильм, и мы поддерживали плотный контакт, пока он снимал «Ослепленного желаниями» на улицах Сан-Франциско. Увы, «Ослепленный желаниями» оказался кассовым провалом, и киностудия отказалась финансировать «Лжеца на кушетке» до тех пор, пока режиссер не снимет гарантированно кассовый фильм, «Анализируй то» – сиквел весьма успешного «Анализируй это».
К сожалению, «Анализируй то» тоже провалился в прокате. Хотя Гарольд Рэмис продолжал в течение нескольких лет оплачивать право на экранизацию моей книги, он так и не смог найти достаточное финансирование для этого проекта. Гарольд Рэмис мне очень нравился, и в 2014 году я был опечален известием о его кончине.
Еще одна история с едва не воплотившимся фильмом была связана с Уэйном Ваном, режиссером таких замечательных фильмов как «Клуб радости и удачи», «Дым» и «Госпожа горничная». Он тоже купил права на экранизацию и не сумел найти финансирование. Впоследствии Ван снимал фильм под названием «Последний отпуск» о смертельно больной женщине (в исполнении Куин Латифа) и попросил меня провести двухдневный тренинг со съемочной группой в Новом Орлеане, чтобы усилить чувствительность ее членов к проблемам, окружающим людей со смертельными заболеваниями.
Я с редкостным удовольствием поработал с Куин Латифой, Эл Эл Кул Джеем и Тимоти Хаттоном: все они оказались людьми открытыми, образованными, серьезно относились к работе и с интересом воспринимали мои идеи.
Наконец, права на создание фильма приобрел Тед Гриффин, талантливый сценарист («Одиннадцать друзей Оушена», «Великолепная афера»), и в последние несколько лет они принадлежат ему. Написав сценарий, он обратился к актеру Энтони Хопкинсу – одному из моих кинокумиров, с которым я имел удовольствие беседовать по телефону. Но, увы, идея до сих пор остается лишь идеей.
Надо сказать, что какая-то часть меня страшится экранизации. Ведь она может проигнорировать серьезные идеи романа и избыточно – возможно, даже исключительно – сосредоточиться на темах мошенничества и секса. Теперь меня немного смущает эротическая несдержанность главного героя. Моя жена, которая всегда первой читает мои произведения, написала на последней странице рукописи большими буквами: «А БОЛЬШЕ ТЫ НИЧЕГО НЕ ХОЧЕШЬ ПОВЕДАТЬ АМЕРИКЕ О СВОИХ СЕКСУАЛЬНЫХ ФАНТАЗИЯХ?»
Глава тридцать первая«Мамочка и смысл жизни»
Каждый год во время праздника по случаю вручения дипломов психиатры-ординаторы ставят капустник, в котором вышучивают какие-нибудь свои впечатления о Стэнфорде. Как-то раз их мишенью оказался я. Пародировавший меня ординатор не расставался со стопкой книг с надписью «Ялом» на корешках и то и дело нежно их поглаживал. Но я ничуть не обиделся – напротив, был весьма доволен при виде всех этих написанных мною книг.
В то время я работал над заказанной издательством книгой, «Хрестоматия Ялома», прекрасно отредактированной моим сыном Беном. Эта книга содержит отрывки из моих прежних работ и новые эссе. Когда я дописал заключительное эссе, мне приснился мощный, яркий сон о матери, который я описал в титульном рассказе своей следующей книги, «Мамочка и смысл жизни».
Сумрак. Похоже, я умираю. Зловещие силуэты обступили мою кровать: кардиомониторы, кислородные баллоны, капельницы, спирали пластиковых трубок – кишки смерти. Я закрываю глаза и скольжу вниз, в темноту.
Но тут я выпрыгиваю из кровати, вылетаю из палаты прямо в ярко залитый солнцем парк аттракционов Глен Эко. Много десятилетий назад я проводил здесь почти все летние воскресенья. Слышится карусельная музыка. Я вдыхаю влажный карамельный запах липкого попкорна и яблок. И иду, никуда не сворачивая, – не задерживаюсь ни у тележки с мороженым десертом «Белый медведь», ни у двойных американских горок, ни у колеса обозрения – чтобы встать в очередь за билетами в «Пещеру ужасов». И вот билет куплен, я жду, пока следующий вагончик обогнет угол и с лязгом остановится около меня. Я залезаю в него и опускаю скобу безопасности, чтобы приковать себя к сиденью. Оглядываюсь в последний раз – и там, посреди кучки зевак, – вижу ее.
Я машу руками и зову, громко, чтобы все услышали:
– Мама! Мама!
Тут вагончик трогается с места и бьется о створки дверей, которые распахиваются, открывая зияющую чернотой утробу. Я откидываюсь назад, насколько могу, и, пока меня не поглотила тьма, снова кричу: