От любых жалоб, какие могли появляться у меня в прошлом, ныне не осталось и следа. Я научился принимать немногочисленные недостатки Мэрилин: ее безразличие к готовке, к спортивным соревнованиям, к езде на велосипеде, к научной фантастике, вообще к науке как таковой, – но все эти поводы для недовольства такие незначительные. Я чувствую себя счастливчиком, которому повезло жить с ходячей энциклопедией по западной культуре, способной мгновенно ответить на большинство возникающих у меня исторических или литературных вопросов.
Мэрилин тоже научилась смотреть сквозь пальцы на мои недостатки – на мое неизлечимое домашнее неряшество, на мой отказ носить галстуки, на мою подростковую одержимость мотоциклами и кабриолетами, а также на мое притворное неумение пользоваться посудомоечной и стиральной машинами. Мы пришли к взаимопониманию, какого я и представить себе не мог в те поры, когда был юным, импульсивным и часто нечутким влюбленным. Ныне нас более всего заботит благополучие друг друга и страх перед тем, что будет, когда один из нас умрет раньше другого.
Мэрилин – ученый с пытливым умом, особенно искушенный в европейской литературе и искусстве. Как и я, Мэрилин всегда учится чему-то новому и не прекращает читать. В отличие от меня, она любит выходы в свет и отлично умеет общаться – по отзывам ее многочисленных друзей.
Хотя мы оба страстно любим писать и читать, наши интересы не всегда пересекаются, и, мне кажется, это к лучшему. Меня влекут философия и наука, в особенности психология, биология и космология. У Мэрилин же, если не считать курса ботаники в Уэлсли, нет никакого технического или естественнонаучного образования, и современный технический мир для нее – тайна за семью печатями. Мне приходится усердно торговаться, чтобы уговорить ее сопровождать меня в планетарий или в аквариум в Калифорнийской академии наук, а оказавшись там, она так и норовит сбежать через парк в художественный музей де Янга, где может по десять минут стоять и разглядывать одну-единственную картину.
Она – мои врата в мир искусства и истории, но иногда я бываю совершенно безнадежен. Хотя мне явно наступил на ухо слон, Мэрилин не теряет надежды пробудить во мне вкус к музыке. Но когда я еду в машине один, и в это время нет трансляции какого-нибудь бейсбольного матча, я часто переключаю радио на канал, где играет блюграсс.
Мэрилин обожает хорошее вино, и я много лет делал вид, что мне оно тоже по вкусу. Но недавно я отбросил всякое притворство и открыто признал, что мне не нравится вкус алкоголя ни в какой форме. Вероятно, в этом присутствует генетический компонент: мои родители тоже терпеть не могли алкогольные напитки, если не считать время от времени бокала пива со сметаной – «русского коктейля», который они часто пили летом.
К счастью, благодарение Богу, Мэрилин не религиозна, но она питает тайную тягу к духовному, в то время как я – убежденный скептик и ставлю себя в один ряд с такими людьми, как Лукреций, Кристофер Хитченс, Сэм Харрис и Ричард Докинз. Мы любим кино, но выбрать фильм нам часто бывает трудно: Мэрилин накладывает вето на все, в чем присутствует насилие или малейший привкус вульгарности. По большей части я с ней соглашаюсь, но когда она уезжает, даю себе волю и упиваюсь каким-нибудь кино о мошенниках или вестерном с Клинтом Иствудом. А когда она остается одна, телевизор не переключается с кабельного французского канала.
С памятью у нее все в порядке – порой даже слишком в порядке: она помнит фильмы настолько отчетливо, что и спустя десятилетия отказывается смотреть многие старые фильмы по второму разу. В то время как я пересматриваю старое кино с радостью, и его шедевры кажутся мне ослепительно новыми, поскольку я позабыл почти все их сюжеты.
Любимый писатель Мэрилин – несомненно, Пруст. Для меня он слишком вычурен; я склоняюсь к Диккенсу, Толстому, Достоевскому и Троллопу. Из современных писателей я читаю Дэвида Митчелла, Филиппа Рота, Йена Макъюэна, Пола Остера и Харуки Мураками, а Мэрилин голосовала бы за Елену Ферранте, Колма Тойбина и Максин Хонг-Кингстон. Мы оба любим Дж. М. Кутзее.
Несмотря на рождение четверых детей, Мэрилин преподавала всю жизнь, не пропустив ни одного года. Мы прибегали к помощи нянь, приезжавших из Европы по программам обмена и живших у нас дома, и у нас была ежедневная домработница. Как и большинство людей, воспитывавшихся в Калифорнии, наши дети предпочли здесь и остаться, и нам повезло, что все они живут недалеко от нас. Мы часто собираемся всей семьей и, как правило, проводим вместе летние каникулы, чаще всего в Ханалеи на острове Кауаи.
На фотографии 2015 года на следующей странице мы сняты вместе с детьми и внуками. Мы выложили ее в Интернет, но через пару дней ее удалили из «Фейсбука» за непристойность. (Если присмотритесь, вы заметите, что невестка исподтишка кормит грудью моего младшего внука.)
Все семейство в Ханалеи, Гавайи, 2015 г.
Наша семейная жизнь включает множество игр. Я много лет играл в теннис с каждым из троих своих сыновей на районном теннисном (корте – это одни из моих самых теплых воспоминаний. Я научил Рида и Виктора шахматам, когда они были совсем малышами, и они оба стали сильными шахматистами. Я с удовольствием брал их на турниры, с которых они всегда возвращались с каким-нибудь сверкающим трофеем. Сын Рида, Десмонд, и Джейсон, сын Виктора, тоже прекрасно играют, и наши семейные сборища редко обходятся без одной-двух шахматных партий.
Когда мы собираемся вместе, нет недостатка и в других играх. Это, например, скрэббл с Ив, которая неизменно остается чемпионом. Но больше всего я люблю покер (с умеренными ставками) и регулярные партии в пинокль с Ридом и Беном; мы используем те же правила и ставки, что и в моих играх с отцом и дядей Эйбом.
Порой Виктор развлекает нас фокусами. В старшей школе он был известен как мастер розыгрышей, а во взрослой жизни стал профессиональным фокусником, выступающим на взрослых и детских праздниках. Любой, кто присутствовал на церемонии вручения аттестатов его выпуску в школе Ганн, помнит, как Виктор двинулся торжественным шагом между рядами кресел к сцене, чтобы получить свой аттестат, и вдруг квадратная шапочка на его голове вспыхнула ярким пламенем. Церемонию прервали испуганные возгласы, за которыми последовала неудержимая овация.
Я был ошарашен не меньше других и упрашивал Виктора объяснить мне, как он это сделал. Виктор, увлеченный маг и волшебник, категорически отказывается раскрывать кому бы то ни было свои профессиональные секреты, даже если этот кто-то – умоляющий отец. Но в данном случае он сжалился надо мной и поведал тайну своей пылающей шапочки: скрытый резервуар из алюминиевой фольги в ее полях, резервуарчик с зажигательной жидкостью, крохотная спичка – и вуаля! Пылающая шапочка готова. (Не пытайтесь повторить это в домашних условиях!)
Я был настолько поглощен преподаванием, писательской работой и финансовым обеспечением своей семьи, что теперь, когда оглядываюсь назад, мне кажется, что я многое упустил. Я сожалею, что не проводил больше времени с каждым из своих детей. Во время панихиды по Ларри Зарроффу один из троих его детей описывал свято почитавшуюся семейную традицию: отец проводил бо́льшую часть субботнего дня с каждым из своих детей по очереди. Они вместе обедали, разговаривали один на один, обязательно заходили в книжный магазин, где каждый выбирал себе книгу. Какая чудесная традиция! Слушая, я поймал себя на сожалении, что не погружался в жизнь каждого из моих детей глубже. Если бы мне представился второй шанс, я вел бы себя иначе.
Мэрилин в нашей семье выполняла функции главного воспитателя и отложила в сторону бо́льшую часть своих писательских проектов до того времени, когда дети выросли. После необходимых для карьеры научных публикаций она, следуя моему примеру, начала писать для более широкой публики.
Мэрилин опубликовала книгу «Кровные сестры: Французская революция в воспоминаниях женщин» в 1993 году и с тех пор стала автором семи других книг, включая «Историю жены», «Рождение шахматной королевы», «Историю груди», «Как французы изобрели любовь», «Социальный секс» и «Американские кладбища», последняя – совместно с нашим сыном Ридом, прекрасным фотохудожником. Каждая из ее книг была для меня замечательным приключением.
Мы всегда первыми читаем произведения друг друга. Мэрилин утверждает, что это моя увлеченность женской грудью вдохновила ее на создание «Истории груди» – культурологического исследования того, как в ходе истории люди рассматривали и изображали женское тело. Однако моим самым любимым из ее детищ стало «Рождение шахматной королевы» – исследование, в котором она проследила эволюцию фигуры, не существовавшей в шахматах на протяжении сотен лет и впервые появившейся около 1000 года н. э. как слабейшая на доске.
Постепенно, по мере того как европейские королевы становились более могущественными, их шахматное воплощение набирало все бо́льшую силу и достигло своего нынешнего статуса сильнейшей фигуры в игре к концу XV века, во времена правления королевы Изабеллы Испанской.
Я присутствовал на многих чтениях Мэрилин в книжных магазинах и университетах и наблюдал за ней с огромной гордостью. В настоящее время она почти завершила очередную книгу, «Влюбленное сердце», в которой исследует вопрос, как сердце стало символом любви.
Несмотря на нашу сильную приверженность труду, мы с Мэрилин всегда были неотделимы от своей семьи, исполняя роли матери и отца, бабушки и дедушки на протяжении более чем шестидесяти лет. Мы старались сделать наш дом гостеприимным не только для своих детей, но и для наших друзей и друзей детей. В нашем доме состоялось немало свадеб, книжных вечеров и вечеринок в честь будущих мам. Наверное, мы ощущали потребность в этом еще острее, чем большинство людей, поскольку наши родные семьи остались на Восточном побережье, и мы создали новую сеть родственников и друзей в Калифорнии – с корнями в будущем, а не в прошлом.
Хотя мы в своей жизни немало попутешествовали – посетили ряд европейских стран, побывали на многих тропических остовах в Карибском море и Тихом океане, а также в Китае, Японии, Индонезии и России – я ловлю себя на том, что в старости мне все меньше хочется уезжать из дома. Синдром смены часовых поясов действует на меня сильнее, чем в молодые годы, и я часто заболеваю в длительных поездках.