Спасибо, она написала в ответ, но нет, жизнь не так хороша. Только вчера у ее трехлетнего сына была диагностирована редкая неизлечимая болезнь.
Я чувствовал себя дураком. Я неправильно понял реальность, в очередной раз не был в состоянии осознать, что все это иллюзия, как говорят индусы. Вещи не те, какими кажутся. Мы, люди, не знаем ни черта. Ни о чем. Страшная мысль, но и, в некотором смысле, освобождающая.
Наши максимумы, наши достижения нереальны. Но также и наши неудачи, наши «mushkala». Они тоже нереальны. Абдулазиз слушает мою историю в тишине. Я не знаю, о чем он думает, и я сомневаюсь, что моя история помогла. Он не говорит мне, в чем заключается его «mushkala», а я не вправе спрашивать. Наконец он говорит: «Я понимаю, что вы имеете в виду. Спасибо». Не уверен, что это не была просто вежливость.
Абдулазиз высаживает меня у гостиницы. Я получил свой урок.
Комфорт ценится, когда перемежается с моментами большого дискомфорта. Здесь нет приторной стаи обслуживающего персонала, есть просто пакистанский парень с копной волос, который встречает меня у стойки регистрации и, если я хорошо попрошу, может купить мне холодного пива. Сегодня мне нужно два.
Я продолжаю думать о том, о чем сказал Абдулазиз. Когда он чувствует себя подавленным, он сказал, что он разговаривает со своим Богом. Не молится. Мне понравилось, как это звучит. Говорить — естественно для меня. Молиться — нет. Конечно, бог Абдулазиза — Аллах. Не совсем мой бог. Я задаюсь вопросом: кто мой бог? Нет, очевидный ответ не приходит на ум. На протяжении многих лет я был духовно беспорядочным, изучал индуизм, буддизм, зороастризм, и даже иногда иудаизм. Ни одну из этих религий, однако, я не принял. Затем, внезапно, Его имя всплывает в моей голове, и это не имя, которое я ожидал. Амбиция. Да, это мой бог.
Когда честолюбие — ваш бог, ваш храм — это офис, а начальство и коллеги — ваше священное писание. Священный напиток, кофе, впитывается пять раз в день. Когда вы поклоняетесь честолюбию, нет ни субботы, ни дня отдыха. Каждый день вы просыпаетесь рано и встаете на колени перед богом Амбиций, лицом в сторону вашего ПК. Вы молитесь в одиночку, всегда в одиночку, даже если другие могут присутствовать. Честолюбие — мстительный бог. Он поразит тех, кто не поклоняется правильным образом, но это ничто по сравнению с тем, что он приготовил для своих прихожан. Они получают худшую судьбу из всех. Ибо в конце концов они остаются старыми и усталыми, погребенные в углу офиса. Бог Амбиций является ложным богом, и всегда был таким.
Я уезжаю из Катара на следующий вечер. Уже темно, когда я приезжаю в аэропорт, но я клянусь, что до сих пор чувствую солнце и фантомное тепло, которое будет преследовать меня в течение еще нескольких недель.
Я положил визитную карточку Абдулазиза в мой нагрудный карман вместе с моей до смешного дорогой ручкой. Уровень удовольствия, которое я получаю от этого пера — как оно отлично лежит в моей руке, как скользит по странице, будто верхом на воздушной подушке, — согласно Руту Винховену и другим экспертам счастья, уменьшается с течением времени. Я жажду лучшей, более дорогой ручки, я пал жертвой гедонической гонки.
Мертвые эксперты не правы. Я наслаждался пером столь же долго, сколько я владел им. Это длилось ровно девять дней. В итоге я потерял ее в такси в Нью-Йорке. Или, может быть, в транзитной зоне в аэропорту Хитроу. Не в этом дело. Дело в другом: она исчезла. Моя первая и единственная до смешного дорогая ручка ушла навсегда. И, хотя иногда я тоскую по моей потерянной Lavin, я знаю в моем сердце, что ее радости были иллюзорны, как мираж в пустыне.
Я вернулся к Bic за девяносто девять центов. В ней нет стиля. Она ничего обо мне не говорит. Это просто ручка. Я больше ничего от нее не прошу, и, подозреваю, что именно поэтому она пишет так хорошо.
ИсландияСчастье в проигрыше
Из всех природных веществ, известных человеку, наименее стабильным является франций. Он никогда не был устойчив дольше, чем двадцать две минуты. В любой момент времени существует только одна унция франция в земной коре. «Исчезающе редкий», как это часто описывается. Есть и такие места.
Над моей головой чернично-черное небо, такое темное и обширное, словно это открытый космос. Метет метель. На часах 10 утра.
— Когда поднимется солнце? — спрашиваю я приятного человека на стойке регистрации. Он смотрит на меня, как будто я ненормальный. Когда он отвечает, он говорит медленно и сознательно:
— Солнце? О, я не думаю, что вы увидите солнце сегодня.
Он говорит это, как очевидный факт, как «О, сегодня воскресенье, поэтому, конечно, магазины закрыты все».
Не увижу солнце? Мне не нравится, как это звучит. До сих пор солнце всегда было для меня небесным телом, на которое я мог рассчитывать. В отличие от Плутона, который в течение многих десятилетий заставлял меня полагать, что это планета, хотя на самом деле это был лишь карлик.
У меня было достаточно времени, чтобы обдумать небесные тела в длинном перелете из Майами. Перелет из Флориды в Исландию в разгар зимы в лучшем случае противоречит здравому смыслу, а в худшем — является безрассудством. Мое тело почувствовало это раньше остального меня. Оно знало, что что-то не так, что происходили какие-то нарушения в природе, и выразило свое неудовольствие большей усталостью и дрожью, чем обычно.
У меня же есть свои причины лететь туда. Согласно базе данных счастья Рута Винховена, Исландия неизменно входит в число самых счастливых стран в мире. В некоторых исследованиях она занимает первое место. Когда я впервые увидел данные, у меня была такая же реакция, как у вас сейчас. Исландия? Ледяная страна? Холодная и темная, балансирующая на краю карты так, будто в любой момент может упасть? Да, это Исландия.
Что касается зимнего сезона, то я решил, что летом, возможно, кто-то действительно мог быть счастливым, когда солнце светит и в полночь, а погода становится «приятно не холодной», как один исландец выразился. Но зима, да, холодная, темная зима, — это настоящее испытание исландского счастья.
Я плюхаюсь на свою кровать в гостинице и намереваюсь спать в течение нескольких часов. Это легко сделать в середине дня, так как это все равно что посреди ночи. Когда я просыпаюсь, небо немного светлеет, достигая состояния «приятно не темное», что примерно то же самое, как «приятно не холодно».
Я ловлю себя на размышлениях о темноте, которые, признаю, раньше мне в голову не приходили. Для меня, как я подозреваю, и для большинства людей темнота всегда была просто тьмой. Что там размышлять? На самом деле, существует столько разновидностей тьмы, сколько есть типов ландшафтов или облаков. Иногда тьма непроглядна и неумолима. Другая темнота смягчается сиянием луны или далеких городских огней. Еще есть выжидательная тьма в 5 утра, когда мы уже чувствуем, хотя еще не можем видеть грядущий рассвет.
Исландская темнота относится к категории своей собственной, скупой темноты, которая не показывает ничего и, если бы могла говорить, вероятно, сделала бы это с толстым нью-йоркским акцентом: «Эй, парень, у тебя проблемы со зрением?» Эта тьма в течение нескольких месяцев каждый год проглатывает Исландию, душит ее, упаковывает ее с головы до ног, как одно из тех буркини, что носят некоторые мусульманские женщины. Такая же черная и глухая.
Как, интересно, думаю я, глядя из окна моей гостиницы в черное небытие, могут исландцы быть счастливыми под этим покровом темноты? Я всегда связывал счастливые места с пальмами и пляжами, прохладительными напитками и, конечно, плавучими барами. Это рай, не так ли? Глобальная индустрия туризма, безусловно, хочет, чтобы мы так думали. Блаженство, говорят нам из рекламных роликов, лежит где-то там, где солнечно и восемьдесят градусов по Фаренгейту. Всегда. Наш язык тоже отражает это. Счастливые люди имеют жизнерадостный характер и всегда смотрят на светлую сторону жизни. Несчастные люди обладают темными душами и источают черную желчь.
Но исследователи, составившие Всемирную базу данных счастья, рассказали нам, что в очередной раз мы ошиблись. Климат важен, но не так, как мы думаем. Учитывая все обстоятельства, холоднее — счастливее. Последствия этого огромны. Может быть, мы все должны проводить отпуск в Исландии, а не на островах Карибского бассейна. И глобальное потепление приобретает дополнительное значение. Мало того, что оно угрожает опустошить экосистему, вызвать наводнения в прибрежных городах и, возможно, привести к концу жизни на Земле, это, вероятно, также серьезно скажется на нашем счастье. Это может быть самая неудобная правда. Теории имеются в большом количестве, почему в холодном или умеренном климате живет больше счастливых людей, чем в теплых тропиках. Моя любимая теория, которую я называю Борись-Или-Умри. В теплых местах эта теория утверждает, что жизнь слишком легка. Ваш обед просто падает с кокосового дерева. Сотрудничать с другими не обязательно. В более холодных местах сотрудничество обязательно. Все должны работать вместе, чтобы обеспечить хороший урожай или сытный улов рыбы. Или все умирают. Вместе. Необходимость может быть матерью изобретения, но взаимозависимость является матерью любви. Мы, люди, нуждаемся друг в друге, поэтому мы сотрудничаем, в первую очередь по чисто эгоистическим причинам. В какой-то момент первоочередные потребности исчезают, и остается только сотрудничать. Мы помогаем другим людям, потому что мы можем или потому, что это заставляет нас чувствовать себя хорошо, а не потому, что мы рассчитываем на какую-то будущую окупаемость. Для этого существует слово: любовь.
Мне отчаянно нужно выпить чего-нибудь крепкого. Для исследовательских целей, конечно. До моей поездки люди, знакомые с Исландией, сказали мне, что для того, чтобы действительно узнать сыновей и дочерей викингов, мне нужно было наблюдать за ними в их естественном состоянии: пьяными.
К счастью, я прибыл в субботу, в самый разгар декадентского исландского уик-энда, который не следует путать с трезвой исландской неделей.