Ами не ощущает мой страх или, по крайней мере, не подает виду. Она переходит к следующему упражнению: управляемой медитации. Я пробовал себя в медитации в прошлом, но всегда находил молчание тревожным.
На радио молчание — то, чего следует избегать любой ценой. Конечно, я мог бы вставить одну-две секунды молчания для драматического эффекта, но большая пауза становится сигналом того, что что-то пошло не так. Вот почему это называется «мертвым эфиром».
Еще и вдохи считать? Я не могу этого делать. На мой взгляд, каждый вдох делает меня на один шаг ближе к смерти, и почему вы хотите, чтобы я отсчитывал время до собственной смерти?
Ами нажимает кнопку на проигрывателе компакт-дисков, и безмятежный голос Гуру-Джи наполняет комнату.
— Вы находитесь в мире со средой в настоящее время. Будьте благодарны за это замечательное тело, этот инструмент.
Мой инструмент немного фальшив, да и прекрасен ли? Да, в 1987 году он был таким, но я думаю о другом. Мы должны быть благодарны за то, что мы живы. Наши глаза должны быть закрыты, но я обманываю и открываю их на секунду. Улыбка Ами сияет. Иначе не скажешь. Это должно быть достаточным доказательством того, что в Гуру-Джи есть что-то, что ашрам настоящий, но я не могу выбросить за борт свои сомнения.
В то же время некоторые из слов Гуру-Джи, направленные через Ами, звучат верно:
— Мы продолжаем откладывать счастье. Мы можем испытать счастье только прямо сейчас. Настоящий момент неизбежен.
Мне нравится последняя фраза. Это гораздо лучше, чем старый рефрен «Будь здесь и сейчас», который всегда казался мне слишком императивным. Словно кто-то говорит: «Будь здесь и сейчас, черт возьми!» Но если настоящий момент неизбежен, то, может быть, я мог бы также принять его.
Ами продолжает:
— Попросите ребенка выбрать шоколад или душевное спокойствие, и он выберет шоколад. Но взрослый? Вероятно, спокойствие.
Если только этот взрослый не живет в Швейцарии, думаю я. Там шоколад — это спокойствие.
Мы выходим на перерыв, и я пользуюсь возможностью, чтобы поговорить с несколькими индийцами из моего класса. Большинство работают в области информационных технологий, проводя за этим многие часы. Искусство Жизни нравится им (даже аббревиатура AOL — Art of Life — звучит вполне как хай-тек), потому что это дает им толчок духовности, не требуя жертв на протяжении всей жизни. Они не должны стать саньясинами, теми, кто отказывается от всего своего имущества и преследуют чисто духовную жизнь. Все, что Гуру-джи требует от своих учеников — это трехдневный уик-энд.
Я рассказываю им о своих поисках счастливых мест, о Руте Винховене и его базе данных. Если кто-нибудь меня и поймет, то это, несомненно, именно эти люди микрочипов. Тем не менее я встретился с нахмуренными бровями и недоверчивыми взглядами.
— Почему вы хотите количественно оценить счастье? — спрашивает Бинда, инженер-программист.
Это обезоруживающе простой вопрос, и у меня нет достойного ответа. Я потратил много времени, размышляя, можно ли измерить счастье, но не так много думал о том, должны ли мы измерить его.
Многие из этих людей жили за границей, но они продолжают возвращаться в Индию. Зачем?
— Непредсказуемость, — говорят они, почти в унисон.
Это удивительный ответ. На Западе мы думаем о непредсказуемости как об угрозе, которую следует избегать любой ценой. Мы хотим, чтобы наши карьеры, наша семья жизнь, наши дороги, наша погода были совершенно предсказуемым. Мы ничего не любим больше, чем уверенность. Случайное воспроизведение песен на нашем IPod — это максимум хаоса, с которым мы можем смириться.
Но вот группа рациональных программных инженеров говорит мне, что им нравится непредсказуемость, они жаждут ее, не могут жить без нее. Я получаю намек, что, во‑первых, Индия лежит в другой духовной широте, вне досягаемости науки о счастье.
На ужине я нахожу Еву и Эльзу за декадентской деятельностью.
Они сидят на стульях. На скучных пластиковых стульях, но тем не менее не на полу, что кажется роскошной высотой. Рукописный знак говорит, что стулья зарезервированы для «пожилых и иностранных гостей». Не напольные люди. Я благодарен, когда они предлагают присоединиться к ним.
Ева говорит мне, что в другом ашраме мы не могли бы разговаривать на полу или в другом месте. Мужчины и женщины разделены.
— Саи Баба хочет, чтобы вы сосредоточились на своем духовном развитии, не отвлекаясь на это, — она прерывается и делает характерные движения к низу живота — на ваше тело.
Это не проблема, я думаю. Ежедневный холодный душ в значительной степени заботится о моем спокойствии тела.
За обедом Ева и Эльза восторженно говорят о сессии.
— Если бы каждый медитировал в течение десяти минут в день, мир был бы лучшим местом, — говорит Ева.
Она очень чувствительна к мировым событиям. Она перестала смотреть новости несколько лет назад. Она принимает все это слишком близко к сердцу. Она говорит мне, что у нее развилась киста в груди во время войны в Ираке, и на самом деле это уже больше информации, чем мне нужно.
Я просыпаюсь под звук будильника в 6:00 утра. Новый день. Продолжение эксперимента по отмене кофеина. Моя голова стучит, моя прана опасно низка. Все, что я могу сделать, — это тащиться на утреннюю йогу. Я раздражительный ашрамит.
Я чувствую себя немного лучше после йоги. Кровообращение возвращается в конечности. Наш второй опыт дыхания крийа более захватывающий для меня. После этого я чувствую себя очень легко, я не чувствовал себя так даже когда курил марокканский гашиш (для исследовательских целей) месяцы назад. Мы лежали на полу, направив ладони вверх, в позе, которая известна как шавасана или «поза покойника», и соответствующие образы витают в моем разуме. Я вижу Ами голой, и это нормально. Я чувствую, что я умираю, и это нормально тоже. Я получаю опыт.
Другое упражнение. Мы разделены по половому признаку, и нам велено смотреть в глаза партнера «с детской невинностью». Мой партнер — волосатый, среднего возраста индийский продавец напитков. Вглядываясь в его глаза, я чувствую себя крайне неудобно. И, наконец, упражнение закончено, и у меня уже другой партнер. На этот раз нам говорят рассказать наши истории жизни, и я понимаю, что я предпочел бы поговорить с кем-то в течение пяти часов, чем смотреть в глаза (с детской невинностью) в течение пяти секунд.
Далее нам показали короткое видео о Гуру-Джи. Мы слышим отзывы от бывшего террориста, заключенного, жертвы цунами, ВИЧ-инфицированного, все свидетельствуют о силе Гуру-Джи и говорят о том, как он и его искусство изменили их жизнь. Шри Шри изображается как многонациональный гуру, игрок на мировой арене, который регулярно выступает в таких институтах, как Американская психиатрическая ассоциация.
В ашраме о Гуру-Джи говорят часто и всегда с благоговением. Когда Ами произносит его имя, ее глаза увлажняются, и она краснеет, как влюбленная школьница. Как и все гуру, первые годы Шри Шри пестрят рассказами о чуде. Он якобы читал Бхагават-Гиту, индуистский священный текст, в возрасте четырех лет. Когда он открыл свой ашрам много лет назад, земля была бесплодна. Но, объясняет Ами, «Гуру-Джи сам мог получить воду из колодца, и он сказал: „Тут все так пышно, зелено и красиво. Разве ты не видишь?“ И это случилось. Все, в том числе это здание, стали такими, как он сказал, что это будет. Благодать Гуру-Джи находится здесь, я вас уверяю».
Я должен быть честным: все это поклонение гуру меня отталкивает. Если бы я и хотел поклоняться кому-то, у меня для этого есть моя жена. Мне не нужно было бы для этого ехать в Индию. Подобострастность перед кем-то столь же непродуктивная и раздражающая, как и подобострастность перед собой. Нарциссизм, вывернутый наизнанку, все еще нарциссизм.
Я имел возможность увидеть Гуру-Джи лично. За несколько дней до поездки в ашрам, я был в Дели, в гостях у друзей, когда я заметил небольшое объявление о том, что Шри Шри Рави Шанкар читает лекцию «Успех без стресса». Я не мог пропустить это.
Я приехал рано, но очередь уже велика. Мы перед входом в большой зрительный зал. На входе есть деревянный ящик, где мы можем внести вопросы Гуру-Джи. Я записываю вопрос, складывают листок бумаги и помещаю его в небольшой слот.
Нельзя слушать гуру на голодный желудок. Я иду в буфет, чтобы купить попкорна, а затем занимаю место в первых рядах. На сцене есть белый диван, обернутый золотой тканью со столиками с обеих сторон. За диваном большой знак. «Успех без стресса, — он говорит, — разговор со Святейшим Шри Шри Рави Шанкаром».
Внизу логотипы пятнадцати корпоративных спонсоров. По-видимому, требуется много денег, чтобы поддерживать машину гуру.
Гуру-Джи опаздывает. Публика начинает беспокоиться, когда вдруг выключается свет и небольшая группа, сидя на полу, начинает петь. Шива ом, Шива ом. Темп ускоряется, и публика начинает хлопать ритмично. Шива ом, Шива ом. Голос возглашает: «Перед тем, как пришли, была тьма, теперь есть свет». Шива ом, Шива ом. Тогда Гуру-Джи входит, и публика приветствует его улюлюканьем и криками, как будто он был рок-звездой.
Гуру-джи стоит в луче света. Он одет в белый шелковый халат. Вокруг его шеи обернута самая большая гирлянда цветов, которую я когда-либо видел в своей жизни. Она, должно быть, весит фунтов пятьдесят. Я удивлен, что он вообще может стоять с этой штукой на шее. Гуру-Джи зажигает церемониальную лампу, подходят бизнесмены и высокопоставленные лица, смотрят восхищенно. Гуру-Джи говорит.
Его губы двигаются, но мы его не слышим. Ропот беспокойства распространяется по зрительному залу. Что случилось с Гуру-Джи? Как мы можем прислушаться к мудрости, если мы не можем услышать мудрость?
Гуру-Джи что-то трогает на своем халате. Ничего. Он снова стучит. Снова ничего. Опять трогает. Он снова стучит, и на этот раз низкий стук наполняет зрительный зал, а затем и пронзительный голос мудрого Гуру-Джи.
— Все это зависит от крошечной кнопки, — говорит он с понимающим блеском в глазах.