– Одеяльце Дилана, – удается прошептать мне. Я тяну время. Ник – умный парень, он уже сам об этом догадался. – Я сама сшила его. – Еще одна пауза. – Вещи Дилана были отданы в какую-то благотворительную организацию, только те, что он никогда не носил. Но именно его вещи были отправлены на хранение. Я не ждала, что Марк станет их хранить в нашем доме, поэтому обратилась к человеку, которому доверяла. Человеку, который, как я знала, меня не подведет.
– К кому?
Ник говорит мягко, но в его голосе слышится напряжение. Он понимает, что это откровение может приблизить нас к завершению дела, и он сможет вернуться к своей обычной жизни. Но я не хочу, чтобы все заканчивалось, и не просто из-за того, кем это устроено, и не из-за того, что отрицаю смерть моего сына, а потому, что для меня невыносимы мои мысли. Хотя я не могу притворяться, будто не знаю, кто это, и отвечаю сильным голосом – насколько это возможно.
– Мой отец, – говорю я Нику и делаю глубокие вдохи, чтобы не расплакаться. – Я отдала одеяльце папе.
Глава 18
Джек: 18 октября 1987 года
Мэтт и Адам встретились с ними на вечеринке у кузины Джека. Ее родители уехали на все выходные, и предполагалось, что она будет жить у бабушки. Это означало дождаться восьми вечера, когда бабушка уснет, украдкой выбраться из ее дома, вернуться в родительский дом и впустить их всех. Кузина была на год младше, следовательно, все ее одноклассники были не старше четырнадцати лет, но они хотели, чтобы на вечеринках им подавали не только желе и мороженое.
– Джек! – поприветствовала его кузина, обнимая руками за шею и целуя в щеку. Она уже явно пропустила пару стаканчиков. Вероятно, бабушка рано отправилась спать. – Заходи.
Она повела их через гостиную, где несколько девочек сидели отдельно от парней, хихикали и украдкой на них посматривали. Адам и Мэтт понесли выпивку на кухню, а Джек жестом показал Билли следовать за ним.
– Привет, Шекспир, рада снова тебя видеть. – Девушка улыбнулась. – Принести тебе водку?
Билли кивнул. «Нервничает, – с нежностью подумал Джек. – Дай тебе бог здоровья». Кузина исчезла в кухне и вернулась через две минуты с Мэттом и выпивкой для них всех.
– Давай, приятель. – Джек кивнул на рюмку водки, которую его кузина вручила Билли. – Начинай накачиваться алкоголем.
Мэтт искоса посмотрел на Билли.
– Вот, возьми. Можешь это пить, если хочешь, – прошипел Мэтт. Джек увидел, как он меняет водку Билли на свое пиво. – Оно легче пойдет, если ты не привык пить.
Джек нахмурился.
– Он не ребенок, Райли. Пусть пьет то, что хочет.
– Да что угодно, – пожал плечами Мэтт.
– Пока мне этого достаточно, – кивнул Билли. – Оставь крепкое на потом.
– Как хочешь, – сморщил нос Джек.
– Хм, мне кажется, ей нужно прилечь.
Джек повел одну из девушек туда, где Билли продолжал увлеченно что-то обсуждать с его кузиной. Девушка – Вики, Ники или как ее там? – держалась за него, но все равно опасно покачивалась. Еще пять минут назад с ней вроде бы все было в порядке. Джек предложил ей выйти на улицу, подышать. Она вдохнула свежего воздуха – и ее зашатало. Джек едва успел ее поймать до того, как она рухнула на землю.
– Я отведу ее наверх.
Билли дернулся.
– Ты же не собираешься… ну, сам знаешь… нет? Она же совсем пьяная.
Джек рассмеялся.
– За кого ты меня принимаешь? Я просто отведу ее наверх и уложу в кровать, чтобы проспалась. Если повезет, я найду правильное положение, в котором восстановление пойдет быстрее.
Кузина улыбнулась и опустила ладонь на руку Билли.
– Не беспокойся. Вики всегда так напивается. Проспится, и все будет в порядке.
А, значит, ее зовут Вики. Лучше знать ее имя, если он собирается ее трахнуть. А его кузина-то запала на Шекспира! Как он этого раньше не заметил?
– В любом случае у него есть та стриптизерша, которая постоянно соблазняет его дома. – Маленькая сучка улыбнулась, глаза победно заблестели. Давно она знает про Люси?
– Что? – Билли повернулся к Джеку и прищурился. – Ты спишь с Люси?
– Не будь таким дураком, Билли. – Он жестом показал кузине, чтобы не открывала рот. Та стояла очень довольная собой. – Она тебя просто дразнит. Люси для меня слишком тощая. Я люблю девушек с формами. – Он ухмыльнулся и ущипнул за бок девчонку, которая висела у него на руке. – Билли, а тебе не пора найти себе какую-нибудь малышку?
Джек немного подтянул висевшую на нем девицу, и она захихикала, так и не открыв глаза. Он отчаянно хотел затащить ее в одну из спален (предпочтительно в спальню тети и дяди), но не собирался уходить, не испортив вечер кузине в качестве «ответной любезности». Джек повернулся к группе из трех девушек, которые пытались раскурить сигарету. Похоже, они никогда не делали этого раньше. Он жестом подозвал одну из них.
– Салли, – начал он.
– Саманта.
Он изобразил свою самую обаятельную улыбку.
– Да, конечно, Саманта. Прости. Это Билли. Он еще не видел пруд. Покажешь ему?
Саманта улыбнулась.
– Да, конечно, Джек. Пошли, Билли, пруд тут классный.
Билли не успел ничего возразить, как его потянули в направлении черного входа.
– Ублюдок, – прошипела кузина.
– Да, да, конечно. Я занят. А ты в будущем держи свой поганый рот на замке.
Он направился прочь, но успел услышать, как она добавила:
– Надеюсь, ты заразишься от нее лобковыми вшами.
Глава 19
Ник приходит в себя гораздо быстрее меня, и до того, как успеваю осознать, что делаю, я уже стою в своем саду позади дома, руки у меня трясутся, и одной из них я пытаюсь поднести зажигалку к сигарете, а второй держу чашку с кофе. Я много курила в «Окдейле» из-за скуки или для того, чтобы выйти на свежий воздух, но несмотря на то что я бросила курить после выхода на свободу, у меня всегда есть дома пачка сигарет на всякий случай. Чай для решения проблем, кофе и сигареты для кризисных ситуаций.
Проходит целых десять минут перед тем, как Ник обращается ко мне, и начинает он очень нерешительно, словно пытаясь не расстроить меня еще сильнее.
– Когда ты в последний раз видела отца?
Я почти забыла о том, что мы недавно познакомились, и он понятия не имеет о положении дел в моей семье.
Я собираюсь с силами.
– Папа несколько раз пытался навестить меня в «Окдейле». – Я испытываю чувство вины, только произнося эти слова. – Но я отказывалась с ним встречаться, отказывалась вообще выходить из камеры.
Ник в замешательстве, и я его не виню. Уже наступил вечер, вероятно, холодно – замечаю гусиную кожу у него на руках, но сама не чувствую холода, а он не жалуется. Может, мое тело просто закрывается от внешнего мира, отключая по одному органы чувств, пока в один из дней я просто не прекращу свое существование.
– Мне кажется, ты говорила, он тебя поддерживал? Не бросил тебя? Почему ты не захотела с ним встретиться?
– Да, он меня поддерживал. – Я снова вижу папино лицо, когда председатель коллегии присяжных произнес это слово. Виновна. – Больше, чем я того заслуживала. И он не бросил меня даже после того, как меня отправили в «Окдейл». Он день за днем сидел перед зданием. В конце концов через шесть недель он сдался и перестал приходить.
Я одновременно испытывала огромное облегчение и разочарование. Он продержался дольше мужа, но в конце все равно сделал то, что я предполагала. Что сделали все остальные люди из моей прошлой жизни. Он сдался и бросил меня, оставив альбом у надзирателей.
Я не рассказываю Нику все. Не рассказываю о том, что надзиратель, которому мой отец передал альбом, отказывался отдавать его мне – я никогда не была «мила» с ним, чтобы заслужить привилегии. Мы в «Окдейле» были между молотом и наковальней: если я не жаловалась, он знал, что может относиться ко мне, как заблагорассудится, и без оказания сексуальных услуг я никогда не увижу то, что мне оставил папа. Если же я пожалуюсь старшему надзирателю, то на мне будет клеймо доносчицы, и уже остальные сотрудники сделают мою жизнь невыносимой. Я не собираюсь рассказывать Нику, как получила альбом: одним прекрасным утром в нашу палату зашла Кэсси и просто вручила мне его, не говоря ни слова. Кэсси ни разу не пожаловалась из-за того, что на протяжении целых трех лет я не смогла заставить себя его открыть. Это еще одна вещь, о которой я ее никогда не спрашивала, это еще один мой долг ей. Я стольким ей обязана и никогда не смогу с ней расплатиться.
Я хотела, чтобы папа забыл обо мне, притворился, будто у него никогда не было дочери и внука. Я не могла даже думать о его еженедельных посещениях, о том, что ему придется терпеть во время проводимого надзирателями обыска – доблестными тюремными стражами, большинство из которых обожали издеваться и запугивать. Я представляла, с чем ему придется столкнуться на работе, в пабе и гольф-клубе. Там ему ежедневно будут напоминать, что его дочь – убийца. Это и так будет трудно, без дополнительного позора, когда нужно сидеть напротив меня с другой стороны стола и говорить о погоде или о том, что наша соседка Джин сделала с бегониями.
В последние четыре года я думала о папе по крайней мере два раза в день. Я гадала, чем он занимается, справляется ли он, все ли у него в порядке. Я так старалась о нем позаботиться после смерти мамы, чтобы он не впал в депрессию и ему не было очень скучно. Кто-то делал это после того, как меня посадили? Или ему позволили погрузиться в его собственный маленький мирок, в котором я виновна во всем, что пошло не так в его жизни? Он возненавидел меня во время моего отсутствия? Я это заслужила.
Ник слушает мой рассказ не перебивая и берет меня за руку, когда я начинаю молча плакать.