У меня нет времени размышлять, важно ли материальное положение Марка. Я не хочу от него денег. Хотя предполагаю, что Ник захочет это увидеть, поэтому делаю пару снимков страниц книжки, включая номера счетов, и осторожно убираю ее на место. Мне нужно торопиться: Марк может вернуться в любую секунду.
В последнем ящике бардак. Это так нетипично для Марка, что удивляет меня больше, чем обнаружение денег. Там просто горы наваленных друг на друга бумаг. Сердце замирает в груди. Если я что-то и найду, то определенно среди этой макулатуры. Листки бумаги с нацарапанными на них номерами телефонов засунуты между писем, рекламных проспектов и счетов. Я запускаю руку наугад, надеясь на удачу, благодаря которой зашла так далеко. Может, не подведет? Рука опускается на фотографию. Отчаянно надеюсь увидеть фотографию Дилана, предпочтительно с адресом и полным объяснением, почему он не мертв, на обороте. Я вытаскиваю ее.
Что там гласит старая поговорка? Бойтесь своих желаний. Я на самом деле держу в руке фотографию своего сына. Он в безопасности, уютно устроился на руках у улыбающейся женщины, которая, похоже, его очень любит. Женщины, которая через три месяца после того, как была сделана эта фотография, возьмет подушку и прижмет к его лицу, и будет держать, пока он не прекратит дышать. Мне хочется кричать на нее, мне хочется сказать ей, чтобы обратилась за помощью, пока еще не слишком поздно, но, может, уже тогда было слишком поздно. Я могу заглянуть в прошлое, могу держать его в руках, но не могу ничего изменить. Переворачиваю фотографию: никакого адреса, никакого поразительного открытия, ничего. Только то, что я уже знаю.
Сьюзан и Дилан, 3 дня
В горле появляется комок и угрожает задушить меня. Прошло столько времени с тех пор, как я позволяла себе смотреть на фотографии моего сына, но в последние несколько дней я столько раз видела его изображение! Я не могу это вынести. Я видела его образ не только на бумаге, но и постоянно в своем сознании. Любовь, которую я испытывала к нему на протяжении трех месяцев, не уменьшилась, и я отдала бы все, что у меня есть сейчас, все, что у меня когда-либо было и будет, только б запустить руку в эту фотографию, провести пальцами по его нежной коже, поцеловать в крошечные губки.
Делаю глубокий вдох и отрываю взгляд от фотографии. Понимаю, что она выпила из меня энергию, и я больше не хочу бороться. Не хочу выяснять, что происходит, просто хочу домой. Убираю фотографию обратно, проявляя осторожность, чтобы не оставить следов своего пребывания. Затем заталкиваю эти приносящие боль образы в глубину сознания, запираю ящик и приклеиваю ключ к пробковой доске. Выхожу на лестничную площадку и стараюсь не смотреть на дверь комнаты Дилана.
Снизу слышится шум, и я замираю на месте. Марк так быстро вернулся? Нет, там никого нет, это просто звуки дома. Второго шанса у меня не будет, поэтому я решаю проверить комнату на чердаке. Когда мы сюда переехали, чердак представлял собой пыльное помещение с опускной дверью в потолке. Я (с помощью целой армией готовых помочь строителей) превратила его в красивую спальню, в которую Дилан должен был перебраться в подростковом возрасте. Лестницу, по которой требовалось карабкаться, заменили удобными ступенями, а в крыше сделали световой люк. Эта комната понравилась бы любому подростку. Так несправедливо, что у моего маленького мальчика никогда не будет возможности здесь пожить.
Быстро поднимаюсь по ступеням, и у меня перехватывает дыхание, когда я вхожу. Ее определенно не использовали как спальню с тех пор, как я уехала. Тут полно коробок с пометками типа «Фотографии», «Для беременной», но есть и другие, взгляд на которые приносит меньше боли. Две помечены надписью «Журналы», еще четыре – «Универ». Открываю верхнюю из университетских коробок. Внутри лежат три скоросшивателя, набитые лекционными материалами и конспектами. Я знаю, каким правильным был мой бывший муж, зубрилой и ботаном в университете, поэтому меня не удивляет большое количество тщательно собранных материалов и заданий с высокими оценками. Во второй коробке тоже лежат папки с лекциями, и я уже собираюсь перейти дальше, когда вижу дипломы Марка в третьей коробке. Они лежат сверху, все еще в рамках, абсолютно целые, поэтому я не вижу причин снимать их со стены. Достаю их и откладываю в сторону. Под ними фотографии: Марк с друзьями в барах, на различных вечеринках и фестивалях. Много фотографий красивой рыжеволосой девушки; у нее свежий вид, она улыбается. На носу и щеках у нее веснушки, похоже, она вообще не пользуется косметикой. Меня притягивают ее глаза. Они яркого изумрудного цвета, и в них светится такое неподдельное счастье, что я не могу ей не позавидовать, кем бы она ни была. Чем больше фотографий я просматриваю, тем сильнее становится это чувство. На следующих снимках девушка обнимает Марка, моего Марка; вот они целуются на селфи, держа фотоаппарат на расстоянии вытянутой руки, на лицах широкие улыбки. Чем больше фотографий я вижу, тем яснее становится, что это пара влюбленных, но я никогда не слышала про эту девушку. Почему Марк скрывал ее от меня? Если взять это и таинственные деньги, то я совсем не знала своего мужа.
Смотрю на оборот каждого фото, но они не подписаны. Нахожу все новые и новые фотографии счастливой пары. При виде них у меня сжимается горло, начинает болеть сердце, но я не могу остановиться. Девушка на пляже, Марк с рюкзаком одет для долгих пеших переходов; там, судя по всему, жарко. Мне нужно отсюда уходить. Убираю назад фотографии и кладу сверху дипломы. Через десять секунд мне надо отсюда исчезнуть, но тут я слышу, как во входной двери поворачивается ключ.
Глава 30
Джек: 27 ноября 1992 года
Он ненавидел, когда к его обуви прилипала грязь.
Он ненавидел грязь на своей обуви и ненавидел чертов лес. Пусть по лесам ходят медведи и защитники природы, а он не относился ни к тем, ни к другим. В лесах медведи, защитники природы и мертвые тела.
Они оставили ее на краю леса, где были посажены молодые деревца, а гуща начиналась только метров через сто. Идиоты! Занесли бы подальше – и животные могли бы добраться до нее раньше полиции. Ее бы не нашли много дней. Недель, если б эта сука Уитакер не начала волноваться и не сообщила в полицию об исчезновении девчонки.
Он точно не станет ее передвигать, черт побери. Он собирался сжечь свою одежду, хотя даже не прикасался к телу. Жаль дорогой костюм. Проклятье.
Он знал, что приходить сюда не следовало, но он должен был сам все увидеть. В этом мире ни на кого нельзя полагаться. Он не поднялся бы туда, где оказался, если б этого не понял. Нужно делать то, что требуется, и не доверять важные дела слабакам и идиотам, из которых никогда ничего не получится.
Теперь уже совсем стемнело, но лунный свет проникал на землю между отдельно стоящих деревьев и скользил по ней. Никаких звуков, кроме хруста листьев у него под ногами. Он выдохнул и увидел пар у себя перед лицом. Через несколько часов эта грязь затвердеет как камень, под ногами образуется хрустящая ледяная корка. А она замерзнет, как фруктовый лед.
Он подошел к телу так близко, как только посмел. Даже мертвая она оставалась потрясающе красивой. От ее красоты дух захватывало. У него в сознании промелькнул какой-то случайный образ девчонки, ставшей шлюхой, наркоманки, замерзшей на холоде. Эта девушка совсем не походила на сброд из криминальной хроники. Несмотря на комья грязи и листья, прилипшие к ее длинным рыжим волосам, все еще можно было понять, что те были в хорошем состоянии. Одежда была чистой и хорошего качества. Она выглядела бы, как любая другая девятнадцатилетняя девушка, если б не зияющий на ее шее разрез – полная крови улыбка, да еще стеклянные безжизненные глаза.
Он почувствовал легкий укол сожаления. У нее все сложилось бы по-другому, если б она только не пыталась играть с ним в игры, если б не висла на Шекспире каждый раз, когда видела, как Джек заходит в помещение, если б не притворялась, что ее не тянет к нему. Билли вел себя не лучше, гордо расхаживал как павлин, распустивший хвост. Капитан Большие Яйца! Бет пришлось трудным путем узнать, что Джек представляет из себя на самом деле. Она отказывалась от его цветов, украшений, даже картин, но она не смогла устоять перед пропитанной хлороформом тряпкой, которой накрыли ее лицо. Наконец он заставил ее упасть на колени, только не так, как планировал.
Они ее переодели. Он немного расстроился, но ожидал этого. Полиция никак не сможет узнать, что с ней случилось. Здесь они ее скоро найдут, поэтому нужно действовать быстро.
Он опустил руку в большой карман, где все еще лежала маленькая сумочка девчонки рядом со шприцем. Он подошел так близко, как только можно, не прикасаясь к телу, и ввел иглу под колено сзади, потянул поршень на себя. Она не так давно умерла, кровь еще не превратилась в воду и не застыла, поэтому ему удалось наполнить шприц красивой жидкостью винного цвета.
Хотя ему очень хотелось остаться поблизости и посмотреть, как ее найдут, его ждала работа.
Глава 31
Я замираю на месте, словно окаменела, и не могу пошевелиться, чтобы не выдать своего присутствия. Может, я ошиблась – все-таки нахожусь двумя этажами выше, но затем открывается входная дверь, и я слышу, как ключи бросают на столик в коридоре, затем шуршат пакеты, слышны шаги человека, который несет покупки в кухню. Значит вот как. Мне придется вернуться в «Окдейл». Никакой возможности выпутаться. Я практически уверена, что с Марком не сработает объяснение типа: «Я забыла свою сумочку и решила взглянуть на комнату на чердаке».
Может, у меня все еще есть время. Есть два варианта: найти место, чтобы спрятаться и надеяться, что Марк снова куда-нибудь уйдет до того, как меня обнаружит, или вернуться в кабинет и вылезти из окна на пристройку, рискуя быть замеченной. И сломать себе шею. На самом деле это не лучшие варианты, но других нет, и надеяться не на что. Открываю дверь так тихо, как только могу, и прислушиваюсь к звукам в доме. Слышу, как открываются и с шумом закрываются дверцы кухонных шкафчиков: человек внизу продолжает раскладывать покупки. Отсюда до кабинета совсем недалеко. Я добираюсь туда за несколько секунд, и теперь вместо того чтобы быть пойманной на чердаке, я в капкане в кабинете. Не сильное улучшение. Но я немного ближе к первому этажу.