Прыжок вниз из окна кабинета на пристройку не кажется таким ужасным, и я мысленно благодарю того строителя, который возводил ее для нас. Он убедил Марка сделать дорогую кирпичную пристройку на фундаменте и с разрешением на строительство, а не полностью стеклянное сооружение, которое придумала я. Эта пристройка прекрасно выдержит мой вес, только бы не свалиться с чертовой крыши.
Открываю окно, пытаясь действовать как можно тише, и выглядываю наружу. Пристройка прямо внизу, рядом с кухней. Там у меня находилась домашняя прачечная, и я ее очень любила. Кажется немного странным и смешным тратить столько денег на дополнительное помещение, а потом ставить там только стиральную машину и сушилку, но я очень рада, что мы ее построили. Двигаюсь так быстро, как только позволяют мои сапоги на каблуках – взбираюсь на письменный стол и раскрываю окно пошире. Получится очень нехорошо, если Марк решит именно сейчас развесить постиранное белье. Совсем неподходящее время!
Открывается дверь в кухню, и Марк поднимается наверх. Нужно быстро выбираться из дома. Я выбрасываю свою сумку из окна, слышу глухой стук, когда она приземляется на крышу пристройки, затем перекидываю одну ногу через подоконник. Теперь другую – сижу на подоконнике, свесив обе ноги вниз. Слышу, как Марк добирается до верха лестницы. Здесь не высоко, не то что от пристройки до земли, поэтому я спрыгиваю и тяжело приземляюсь. Не могу себе позволить посмотреть, куда отправился Марк – вошел в кабинет, в спальню, или ему просто нужно в туалет. Стою на крыше моей бывшей прачечной (к счастью, целая и невредимая); нужно убираться отсюда, пока меня тут никто не заметил.
Опускаюсь на четвереньки, пригибаюсь, как только могу, и продвигаюсь к краю крыши. Отсюда до земли примерно десять футов, но выбор у меня очень ограничен. Я не думаю о том, каким болезненным будет приземление. Не могу задерживаться, чтобы думать. Я не знаю, сколько времени Марк проведет наверху, а его возвращение в кухню станет проблемой для меня. Обматываю ремень сумки вокруг запястья, присаживаюсь на край, медленно спускаю ноги вниз и прыгаю.
Даже не буду пытаться представить себя смелой: мне очень больно после приземления. Колени еще не восстановились, но я заставляю себя убраться с места, которое хорошо просматривается из окна кухни. Я ни разу не вскрикнула от боли, и очень довольна собой. Слышу, как ключ поворачивается в двери черного входа, и тут, независимо от того, как у меня болят колени, бросаюсь наутек.
Я вынуждена остановиться в конце улицы – хватаю ртом воздух, перед глазами все расплывается. Прислоняюсь к стене, окружающей сад Маккинли, чтобы прийти в себя, и смотрю на окно их гостиной – не выглядывают ли оттуда любопытные глаза. Там никого нет, меня никто не преследует.
Иду остаток пути до машины и с каждым шагом благодарю бога за то, что я теперь в такой хорошей физической форме. Вероятно, четыре года назад я не смогла бы взобраться на подоконник в кабинете, с прежним весом, и уж точно не смогла бы спрыгнуть с крыши прачечной и бежать, спасая свою жизнь. Я чувствую себя победительницей – несколько лет не пребывала в таком возбуждении. Машина стоит там, где я ее оставила, нет никакого штрафного талона за парковку в неположенном месте, ни одно колесо не прокололи. Я забираюсь в салон и кучей падаю на водительское сиденье с измученным видом.
– Как прошло? Тебя поймали? Ты сейчас со мной разговариваешь, потому что тебе разрешили сделать один звонок? – Ник отвечает после первого гудка и мгновенно начинает вербальную атаку.
– Меня не арестовали. И я не уверена, нашла ли хоть что-то полезное. Я дам тебе возможность поработать над найденными данными, когда вернусь. Готов?
– Конечно. – Часть напряжения в его голосе рассеивается после того, как он слышит, что мне не требуется залог за освобождение из-под стражи. Кстати, сколько сейчас зарабатывают журналисты? – Поезжай осторожно, – добавляет он и отключается.
Криво улыбаясь, убираю телефон и завожу машину. Я чувствую себя более спокойной, чем раньше, и даже самодовольной, и начинаю путь назад к дому Ника. У меня болят оба колена.
Глава 32
Я заворачиваю на улицу, где стоит дом Ника, через сорок минут. Действие адреналина, который выбросило мне в кровь после смелого вторжения в чужой дом и последующего бегства из него, прекратилось, и я вспоминаю слова Марка о том, как он нашел нашего сына. Они словно удар кулаком в живот, и мне приходится дважды останавливаться на пути и съезжать на обочину, чтобы привести дыхание в норму.
– Слава богу! – с облегчением восклицает Ник, но, судя по виду, он не испытывает облегчения. Моя эйфория мгновенно исчезает. Он держит в руках конверт.
– Что это? Где ты его взял?
– Лежал на коврике, когда я подошел к двери, чтобы ее открыть. Десять минут назад его не было.
На этот раз фотографий ребенка нет. На фотографиях, подброшенных Нику, изображена более знакомая фигура. Хотя я стою спиной к объективу, сразу же узнаю себя. Я одета в свободный серый джемпер, у меня короткие темные волосы. Я стою у двери моего бывшего дома и жду, когда мой бывший муж откроет дверь. Это недавняя фотография. Ее сделали сегодня утром.
На следующей фотографии Марк открывает мне дверь, на третьей я ухожу. На четвертой возвращаюсь к дому, на пятой мои ноги свисают с крыши прачечной. Я бы рассмеялась, если б это не приводило в такой ужас. Выгляжу нелепо, зависнув там, напоминаю подростка, залезающего на дерево. Я считала себя такой умной, раз мне удалось сбежать и остаться незамеченной, как Ловкому плуту [34], но меня заметили. За мной следили, фотографировали, а потом распечатали фотографии и подбросили Нику под дверь. Зачем? Это предупреждение? Эти фотографии уже лежат на письменном столе в каком-нибудь отделении полиции, пока я стою здесь и поздравляю себя с тем, что осталась свободной женщиной?
Стук во входную дверь резко возвращает меня в настоящее. Полиция? Уже? Бежать слишком поздно. Насколько мне известно, они должны стоять и у двери черного входа, ожидая попытки побега. Еще одного дерзкого побега. Я засовываю фотографии в сумку и готовлюсь расплачиваться за содеянное. Пришла пора ответить. Ник открывает дверь, и у нас с ним на лицах появляется одинаковое выражение, означающее: «Помилуйте, офицер, я невиновен». Хотя в моем случае это выражение совершенно не сработало, а ведь я тогда искренне верила в свою невиновность. Но меня ждал полный провал.
На крыльце стоит Кэсси, держа в руках пакеты из магазина, и выглядит как идеальная степфордская жена.
– Боже, как я рада тебя видеть. – Все это время я не дышала, а тут смогла выдохнуть с облегчением. Ник впускает ее в дом. – Что ты тут делаешь?
– Мы же изучали материалы судебного процесса, – напоминает мне Кэсси. Я забыла, что значил ее приезд сюда, в дом Ника, пока я отсутствовала. – Я съездила за покупками. Как все прошло?
– Не так хорошо, как я думала, – отвечаю с мрачным видом и равнодушно протягиваю ей фотографии. – Только что принесли.
Кэсси просматривает фотографии и резко вдыхает, затем передает их Нику. Его обеспокоенный взгляд пугает меня еще больше. Он первым идет в гостиную, задергивает шторы и включает свет.
– Зачем это? – спрашивает Кэсси. Я согласна, это уж слишком. В конце концов, мы не Бонд и мисс Манипенни [35].
– Они принесли фотографии сюда. До того как она успела вернуться. Это означает, что они знали: она не собирается домой.
Кэсси мгновенно оглядывается через плечо, словно кто-то может стоять позади нее с фотоаппаратом и диктофоном.
– Ты никого не видела?
– Ты видела, чтобы я махала фотографу? – огрызаюсь я. Мои слова полны сарказма. Это от стресса. – Прости.
– Ну, кто бы это ни был, сейчас мы с этим ничего поделать не можем. – Ник любезно не обращает внимания на мою шпильку. – Что тебе удалось вытянуть из Марка?
Я рассказываю им все. Все детали нашего разговора впечатались мне в мозг, и я повторяю его практически дословно. Рассказываю им про деньги и про фотографии, даже про диван. Кэсси приходит в ярость, когда я сообщаю, что мой бывший муж скрывал такое богатство.
– И как ему удалось все это скрыть при разводе?
– Я не спрашивала, – просто отвечаю я. – Его адвокат предложил мне приличную сумму, и я согласилась.
– Мы это оспорим, – не унимается она, не обращая внимания на мои слова. Я не возражала против развода. Ничего не просила. Была благодарна за то, что мне дали.
– Я не хочу ничего оспаривать, – заявляю я. – Те деньги не имеют ко мне никакого отношения. Платежи прекратились задолго до нашего знакомства. Я просто хочу знать, почему он мне про это никогда не рассказывал. Или про нее.
Я не признаюсь в этом, но фотографии Марка с девушкой расстроили меня гораздо больше, чем спрятанные деньги. Надо отдать должное, он никогда мне про нее не врал – просто не говорил про нее. Конечно, нисколько не помогает тот факт, что таинственная незнакомка – роскошная женщина.
– Вопрос: а что-то из этого имеет отношение к нам? – задумчиво произносит Ник.
Он произносит слово «нам» так, будто это в не меньшей степени его проблема, чем моя, когда мы оба знаем, что он прямо сейчас может отказаться от участия в деле, если захочет. Я перевожу взгляд с него на Кэсси и гадаю, о чем они весь день разговаривали. Они – странная пара, которая вчера дико ненавидела друг друга. Я вручаю Нику свой телефон с фотографиями счетов и записную книжку с адресами, которую забрала из кабинета. Он слегка хмурится при взгляде на нее, словно не одобряет воровство, но ничего не говорит.
– Вы что-то нашли? – спрашиваю у Кэсси, пока Ник все еще пребывает в глубокой задумчивости.
– Вот что у нас есть, – объявляет Кэсси. Она выглядит возбужденной, когда достает приготовленные ею бумаги. Вижу «шапку» на нескольких листках: «Адвокатская контора «ЗБХ». Эти документы прислали из конторы адвокатессы, которая представляла меня на судебном процессе. – Это копии материалов судебного процесса над тобой. В «ЗБХ» нам старались всячески помешать. Останавливали на каждом шагу! Их сучка-секретарша отправила их только после того, как я притворилась тобой, когда разговаривала с ней по телефону, и пригрозила принять меры. Ник цитировал разные законы, которые дают