– Мне казалось, ты был тем журналистом, который освещал это дело, – поворачиваюсь я к Нику в замешательстве. – Это не твои заметки.
– Я только написал статью, – объясняет Ник. – В этом случае я не собирал материал, не бегал по интервью. – Я вопросительно смотрю на него. – Думаю, нам следует встретиться с миссис Райли.
Я качаю головой.
– Ни в коем случае. Я уже вытянула на поверхность прошлое многих людей. Последнее, что требуется миссис Райли – это наше появление у нее на пороге с дикими теориями заговора о смерти ее мужа.
– Я уже говорил с ней, – удивляет меня Ник. – Она будет рада с нами встретиться. Говорит, что уже давно пора хоть кому-то начать задавать вопросы об исчезновении мужа.
– Она считает, что это не самоубийство? – спрашиваю я, не подумав об этом варианте. – Если его убили, то нам явно будет угрожать серьезная опасность, если мы начнем копаться в этом деле?
– Я считаю, мы уже давно «копаемся». Но нет, я думаю, она приняла версию самоубийства, только не нашла объяснений, почему он это сделал – тех, которые бы ее удовлетворили.
– И она считает, что мы можем предоставить ей эти объяснения?
– Я думаю, она одинокая женщина, а твой друг мистер Уайтли, который здесь присутствует, умеет очень хорошо разговаривать по телефону, – встревает Кэсси.
– Это так? – уточняю я, обращая внимание на использование местоимения «твой» вместо «наш». – Флиртовал, чтобы добиться интервью?
– Всеми возможными способами, – отвечает Ник, прижимает правый кулак к сердцу, а тремя пальцами левой рукой салютует мне. – Это журналистский девиз.
– Когда идем?
– Завтра.
Как я понимаю, момент самый подходящий.
– Но это не самое главное, Сьюзан. – Кэсси берет меня за руку. – Есть кое-что еще. Очень важное.
Она смотрит на Ника, который не может встретиться глазами ни с ней, ни со мной.
– Что? В чем дело? Что случилось? – У меня внутри нарастает паника, к горлу подступает желчь.
– Это все он. Я ему говорила, что ты дико разозлишься. Я сама пришла в ярость, когда он мне это сказал, но теперь я понимаю, что все к лучшему, хотя действовать нужно было у тебя за спиной, а это нехорошо.
– Теперь ты на самом деле заставляешь меня беспокоиться. Что здесь происходит?
– Кэсси права – все сделал я. Помнишь расческу?
– Какую расческу?
– Которую прислали в коробке вместе с одеяльцем Дилана.
Я с трудом верю, что могла про нее забыть. Маленькую голубую расческу положили поверх одеяльца моего сына. Я была настолько ослеплена появлением одеяльца, что отложила ее в сторону. Меня не озаботил предмет, который я никогда раньше не видела. Какая мне польза от расчески, когда я думала, что мой отец отправлял мне жуткие загадки?
– Что ты сделал?
Я произношу слова медленно и размеренно, потому что стараюсь дышать ровно. Пытаюсь не впадать в панику, потому что знаю ответ. Я сама бы это сделала, если б у меня не затуманило мозг, если б не появилась такая злоба на отца.
– Пожалуйста, не волнуйся. Я забрал расческу, когда приехал вчера утром. И взял еще одну – из твоей ванной комнаты. Я отвез их к своему двоюродному брату, он заведует лабораторией в независимой компании, они делают тесты на установление отцовства. Он трудился всю ночь напролет, чтобы сделать тест для меня. Я получил результат сегодня во второй половине дня.
У меня учащается дыхание, все плывет перед глазами: лицо Ника, лицо Кэсси, все кажется размытым. Я чувствую, как жар приливает к щекам, и знаю, что сейчас расплачусь.
– Как ты мог не сказать мне? – шепчу я.
Теперь Кэсси держит меня за руку, просит дышать медленно. Ник извиняется, но я едва ли его слышу. Смотрю на еще один конверт, который может изменить всю мою жизнь. Вот оно: если результат отрицательный, то делу конец. Если положительный…
– Послушай, Сьюзан, послушай меня. – Ник говорит медленно и спокойно, я пытаюсь сосредоточиться на его словах. – Ты не обязана вскрывать конверт. Мы можем просто бросить его в огонь и забыть о том, что я когда-то ездил в лабораторию. Но если ты хочешь его открыть, то ты должна знать несколько вещей.
– Хорошо, – слышу я свой голос. – Что мне нужно знать?
Ник смотрит на Кэсси, та кивает.
– Во-первых, материал для исследований не самый лучший. На расческе были только два волоска с корнями. В дополнение к этому они загрязнены, это называется «испорченные улики» – ты же доставала расческу из коробки. Я пытаюсь сказать, что результаты этого теста не могут служить доказательством в суде. Это только информация для тебя.
Я его слышу, но на самом деле меня не волнует то, что он говорит. Мне все равно, может ли содержимое этого конверта служить доказательством в суде или нет. Я не в суде, и я не понимаю, что такое «испорченные улики». Я хочу открыть этот конверт. И при этом я не хочу его открывать.
– Сьюз, ты собираешься это сделать? – Кэсси нежно гладит меня по руке, и я понимаю, что уже несколько минут сижу молча.
«Ложная надежда, – говорит мерзкий голосок в голове, поддевая меня. – Что сказал бы доктор Нельсон?»
«Да пошел этот доктор Нельсон», – отвечаю я, вспоминая одного из многочисленных психиатров в «Окдейле», маленького, толстого лысого лицемера в твидовом пиджаке, рука которого тряслась, явно демонстрируя алкогольную зависимость, когда он говорил мне, что нужно принять моих демонов. Я приняла решение. Что я была бы за мать, если б не стала искать правду?
«Такая мать, которая…» Нет, туда я больше не отправлюсь.
Я поворачиваюсь к Нику.
– Ты знаешь? – спрашиваю я. – Твой друг сообщил тебе результат? Ты уже знаешь, принадлежат ли эти волосы моему сыну?
Ник качает головой.
– Хорошо. Я готова.
Слезы застилают мне глаза, когда я подсовываю большой палец под клапан конверта и двигаю его вверх, разрывая бумагу. Пальцы дрожат, пока я достаю изнутри лист бумаги, мне приходится зажмуриться, чтобы избавиться от слез. Они молча катятся у меня по щекам, капают на страницу. Я медленно разворачиваю листок и начинаю читать.
Мне требуется минута, чтобы понять, что здесь говорится – там полно медицинского жаргона, да и я слишком быстро пробегаю по тексту глазами, чтобы понять содержимое. Наконец я это вижу. Маленькими черными буквами, слишком маленькими для важности этой информации, напечатаны слова: «Сьюзан Вебстер не исключается из биологических родителей ребенка. Результат основан на 99,999 % совпадении ДНК-профиля».
Вот оно, черным по белому. Мой сын жив.
Глава 33
Весь следующий час Ник и Кэсси пытаются удержать меня от звонков в полицию или Марку. Я пыталась это сделать четырнадцать или пятнадцать раз. У меня кружится голова, я то злюсь, то радуюсь, то впадаю в отчаяние, эмоции сменяют друг друга каждые несколько минут. Не могу остановить поток слез, которые текут у меня по лицу, падают на мою футболку, волосы.
«Мой сын жив».
Нельзя сказать, будто я всегда знала: то, в чем меня пытались убедить, окажется враньем. Все люди, занимавшие хоть какое-то дающее власть положение, которые в последние четыре года встречались в моей жизни, встраивали эту ложь в удобную рамку «какой ужас» или «как жаль, как досадно», но ни разу никто не высказал предположения, что могла быть допущена ошибка, и я могу быть невиновна. Я мечтала о живом Дилане, но даже в мечтах представляла, что меня в тот день не оставили с ним одну, или что врачи давали мне достаточно таблеток, и я оставалась в здравом уме, но не считала, что все это – ужасная ложь.
Я сейчас не в том положении, чтобы думать, кто или почему. Единственный вопрос, который крутится у меня в голове, – это как. Как такое могло случиться? Дилан в опасности?
– Они там давно?
Кэсси резко поднимает голову, и я понимаю, что заговорила впервые за долгое время.
– Волосы на расческе. Он знает, они там давно? Твой друг.
Ник качает головой.
– Определить невозможно. Он сказал только, что это волосы не трехмесячного младенца, а гораздо старшего по возрасту ребенка.
– Расческой могли пользоваться полгода, год назад? За это время с ним могло случиться все что угодно. С ним могло случиться все что угодно за последние четыре года, когда он ДОЛЖЕН БЫЛ БЫТЬ СО МНОЙ, А Я СЕЙЧАС ЗДЕСЬ, ПЬЮ ЧЕРТОВ ЧАЙ!
Встаю и швыряю наполовину недопитую чашку с чаем в противоположную стену, она разбивается, я начинаю рыдать, а по стене расплывается молочно-коричневое пятно. Кэсси мухой пролетает разделяющее нас расстояние, заключает меня в объятия, давая мне уткнуться в мягкий кашемир ее джемпера, и крепко прижимает к себе, пока я рыдаю.
– Что мы будем делать, Сьюзан?
Ник впервые заговорил. Мы уже час сидим за его кухонным столом. Он не трогал меня, пока я рыдала на плече у Кэсси, потом меня вырвало. Он принес нам кофе и ничего не сказал, когда увидел, как я курю, пуская дым кольцами в его гостевой комнате. Сейчас уже начало третьего, Кэсси заснула на полу в выделенной мне комнате час назад, даже отказавшись ехать домой в свою кровать. Не знаю, разбудила ли я Ника, когда спустилась вниз, или он не спал все это время. Он без слов приготовил мне кружку горячего шоколада и уселся на стул напротив меня на кухне. Все это время он сидел с таким видом, словно есть тема для обсуждения, но такая, что он лучше врежет себе кулаком в лицо, чем ее поднимет.
Я слишком устала даже для того, чтобы пожать плечами.
– Прости, что испортила тебе стену.
– Заново покрашу на днях. Перестань уходить от темы. Нам нужно решить, что делать с тем, что только что произошло.
– Ты про Марка?
Он кивает. По ощущениям, я ездила к моему старому дому целую жизнь назад. Тогда я еще думала, что Дилан мертв и я его убила.
– Теперь все выглядит совсем по-другому, – говорю я. – Он постарался как можно быстрее затащить меня в дом. Тогда я думала, что он боится соседей – что кто-то из них может увидеть меня у него на пороге. Но теперь я задумываюсь, не боялся ли он, что меня увидит кто-то еще.