Он медлит, делает вид, что прислушивается к шуму в амбаре.
…если останетесь одни, держитесь подальше от дорог, может, не попадете в переделку. Главное, никому не лезьте на глаза, если не знаете наверняка, кто это. Все устали, все на пределе, и Враги тоже. Совсем отчаялись, понимают, что мало у них надежды вернуться домой.
Он опять замолкает.
На этот раз потому, что видит — Пайпер возвращается из кухонного угла и несет немного супа. Она ласково улыбается Базу, устраивается рядом с ним на соломе, притулившись как кошка, и принимается за ужин.
Невозможно не заметить — война порождает страннейшие союзы. Баз счастлив просто сидеть рядом с Пайпер, война там или не война. Может, он в жизни не был так счастлив, и оставьте ваши грязные мысли при себе. После стольких месяцев, когда вокруг одни здоровые, вонючие, страдающие отрыжкой, пускающие газы мужики, просто посидеть рядом с Пайпер уже счастье. Хочется только одного — умереть за ее огромные глаза и чистую душу. Я такого впечатления на людей не произвожу, но сразу две святые — это уж слишком.
Ночью Баз перетаскивает свой спальник поближе к нам. Я засыпаю, просыпаюсь через пару часов, а он все сидит, не спит — сторожит нас. Поглядывает по сторонам — нет ли какой опасности. Прямо как Джет.
23
Почти неделю тусуемся с кучей вояк из Территориальной Армии. Пайпер совсем ушла в себя, даже больше, чем обычно, а для меня это — еще одна глава моей чрезвычайно сюрной Обыденной Жизни. Я почти всегда спокойна и невозмутима — похоже, меня уже ничем не проймешь.
Если не считать миссис Макавой, мы тут — единственные существа женского пола. Все сто с лишним мужиков смотрят на нас как на Царицу Савскую с Царевной Савской в придачу. Приносят еду, приходят поболтать или перекинуться в картишки. Мы для них талисманы, священные реликвии. А на самом деле мы — две неумытые девчонки, сидим в грязной казарме без окон и ждем, когда война до нас доберется.
Большинство солдат вполне нормальные ребята, они куда дружелюбней, чем я ожидала. В прошлой жизни никто из моих друзей и знакомых с армией дела не имел. А тут — самые обыкновенные парни, они же не знали, что так надолго застрянут в армии. Сразу понятно, как им одиноко, как все осточертело, как жутко хочется домой в нормальную жизнь — не меньше, чем нам.
Я не знаю, о чем с ними разговаривать, кроме войны. Я их расспрашиваю про то, как выжить в лесу, как разбить лагерь, как найти еду. Всякое такое. Мне кажется, они не задумываются, на фига мне сдались навыки выживания, — они просто рады поболтать.
Нам с Пайпер не советуют высовывать нос наружу, так что мы немножко читаем, немножко помогаем на кухне, много спим. Почти как в доме у Макавоев, но тут куда больше народу — есть с кем поговорить. И почему мне все время кажется, что жизнь в этом огромном амбаре без окон за тысячи миль от Америки с кучей солдат вокруг куда более реальна, чем вся моя прошлая жизнь?
Мы привыкаем спать под охраной База, привыкаем, что нам приносят еду. Двадцатилетние дылды, чтобы хоть чем-нибудь заняться, подкатывают к нам, пытаются, умирая от смущения, завести разговор. Конечно, в приличной компании отрыжки не услышишь и никто не пукает — но при сложившихся обстоятельствах это даже успокаивает.
У База отношения с Пайпер особые. С самого первого дня они как брат с сестрой. Это легко понять — кого еще Пайпер знает, кроме братьев. Баз куда нормальней всех ее братьев, вместе взятых, но он тоже может вдруг зависнуть и уставиться в пространство — как вся эта семейка. Рыбак рыбака видит издалека.
Кто бы сомневался — Семейное Счастье Примерных Девочек долго не продержалось.
Прошло всего несколько дней, как вдруг в четыре часа утра раздается ужасный шум, возня, крики. Живо собирайтесь и Сидите Тихо, командует Баз и тут же исчезает в этом хаосе. В темноте ничего не видно, только выстрелы слышны. Появляется Баз, хватает наши пожитки, выводит нас через заднюю дверь, где сортир, и говорит, а ну, живо за мной. И мы бежим, и бежим, и бежим. У меня уже колет в боку и сердце из груди выпрыгивает. Я то и дело спотыкаюсь, луны нет, ночь чернее черного. И тут мы добираемся до открытого места, стоим, стараемся отдышаться. Видишь, тут посветлее, объясняет Баз, это Восток, идите туда. И по компасу ищите Северо-Северо-Восток. Только не Северо-Восток, а то промахнетесь.
Полезная информация. Я, сами знаете, из Нью-Йорка, на Манхэттене вам каждая собака покажет, где север, где юг. А про Северо-Северо-Восток и Северо-Восток я, честное слово, ничегошеньки не знала. Рада, что теперь это для меня не секрет.
Тут до Пайпер доходит, что Баз сейчас уйдет, и она начинает рыдать. Он подхватывает ее на руки, она же легкая, как соломинка. Крепко обнимает и целует в щечку. Говорит, Дейзи о тебе позаботится, и мне подмигивает у нее за спиной, словно мы с ним сговорились. Похоже, так оно и есть. Сговорились.
Последний раз ее обнимает и сует мне в руки тяжеленный пакет. Я даже поглядеть внутрь не успела, а он уже рванул туда, откуда мы только что пришли.
Пошли, Пайпер, говорю, пора. Пока не рассвело совсем, надо найти место, где спрятаться и отдохнуть.
Мы идем, а вокруг то и дело постреливают, не слишком громко, так, хлопки. Я рассказываю, что знаю, где Айзек и Эдмунд, у меня и карта есть, и с Базом я советовалась, и чуть ли не с каждым солдатом в амбаре поговорила про то, как выжить в лесу. Пайпер от всей этой новой информации немножко повеселела. Как рассветет, разобьем лагерь — это называется Бивуак. И теперь мы уже обе хохочем — я такие термины знаю, прямо настоящий бойскаут. Честное слово, говорю, так и называется.
Самое время объяснить, что английские тропинки — дар богов для тех, кому надо пройти как можно больше, избегая проезжих дорог. В Америке, как мне кажется, пришлось бы продираться сквозь заросли, но тут все мило и цивильно. Все тропинки помечены, везде стрелочки-указатели — от одного перелаза до другого, и даже когда мы проходим ферму и оказываемся в чистом поле, тропинка все равно видна.
Кажется, мы за тысячу миль от людей. Ночь довольно-таки холодная, но к половине девятого появляется солнце и становится теплее. Мы топаем уже много часов, пора найти укромное местечко для отдыха.
С одной стороны тропинки идет каменная ограда, заросшая ежевикой и всякими другими колючками, а сразу за оградой начинается мелколесье. Кусты хоть и не выше пары метров, но растут очень уж густо, настоящие непролазные дебри, может, и не стоит туда соваться.
Мы понятия не имеем, безопасно тут или нет. Один из солдат сказал, что в окрестностях прячутся сотни людей, пережидают, пока все успокоится. Если это правда, тут была бы толпа, как в торговом центре. С другой стороны, в Англии тропинок хватит на всех, а среднестатистический беженец обычно не слишком стремится к общению. Если тот солдат был прав, у нас гораздо больше шансов напороться именно на англичан. Правда, он предупреждал, не подумай только, что они тебя в упор не пристрелят.
Ни за что не поверю, что вражеские солдаты проводят все свободное время, шатаясь по чащобе в поисках одиноких путешественников, но все равно неплохо бы держаться поскромней, особенно когда знаешь наверняка — мир абсолютно слетел с катушек.
Солнце все горячей и горячей. Мы решаем остановиться — нашлось отличное сухое местечко, совсем близко, но с тропы заметить нельзя, если сидишь или лежишь, а стоять мы в любом случае не собираемся.
Пакет База с каждой минутой все сильнее и сильнее оттягивает мне руки, пора уже присесть и посмотреть — стоит ли таскать за собой такую тяжесть. Внутри все, что нам нужно было собрать заранее, но мы не собрали. Пластиковая бутылка с водой, пара лепешек, большущий кусок твердого сыра, немного салями, спички, сложенная во много раз непромокаемая пленка, нейлоновая веревка, маленькая жестяная миска. И пистолет. Засовываю пистолет и спички поглубже — на черный день. А еду и все остальное складываю вместе с одеялами и остальными припасами — состоящими, если вы помните, из банки джема и банки оливок. И чтобы первый день не казался последним, решаю подать на завтрак бутерброды с джемом.
Мы попили водички и улеглись на травку — отдохнуть, пока солнышко светит. Вроде бы спасаемся бегством от неминуемой погибели, а на вид — с приятностью проводим время. Поспав чуток, мы занялись сбором ежевики и хорошенько ею наелись. Вокруг тихо-тихо, только птицы и насекомые и больше никого. Может, можно дальше идти и при дневном свете? Идея ночных переходов прекрасна в теории, но на практике топать в темноте, когда даже луны нет, — маленькое удовольствие. Оставаться на тропинке и в то же время следовать по направлению компаса — совсем не так просто даже при свете дня, тропинка уходит на юго-восток, а нам надо на северо-северо-восток. Ну ничего, при первой же возможности повернем на север.
Что хорошо — ежевики хватает, так что мы наелись от пуза. Пузо заболело, но так вкусно, что на пузо наплевать. Все равно ничего больше нет.
Мы шагаем часов пять уже. Солнце садится, пора искать место для ночлега. Один раз мы видели дом — сожженный почти дотла, только одна стена уцелела. Мы обошли его стороной — на всякий случай. Температура все ниже и ниже — сентябрь все-таки. Не то чтобы было очень холодно, но и мы не спецназ. Не стоит проводить ночь под открытым небом. Пока еще светло, втыкаем подходящую палку поглубже в землю и протягиваем веревку от дерева до палки. Перекидываем пленку через веревку и края укрепляем камешками. Сооружение это падает примерно сто пятьдесят раз. Но наконец нам удается закрепить его намертво и залезть внутрь. Спать на земле, завернувшись в одеяло, не так уж удобно, но мы ко всему привыкли — да и устали очень.
Ночью нас немножко подмочило, но совсем немножко. В завернувшемся краешке нашей палатки собралась лужица, и утром мы благополучно пьем дождевую воду прямо с пленки — воду из бутылки надо поберечь, а пить хочется ужасно. Ночью нас покусали какие-то мелкие гады, расчесанная физиономия хорошего настроения не прибавляет. Волосы спутанные, о зубной щетке приходится только мечтать, а уж про ванну