Рада представить вам мой животик. Животик, символизирующий начало четвертого десятка. Его зовут Герман, и он очень рад с вами познакомиться.
Сначала я была не в восторге от Германа, ведь это знак, что мое тело замедляется, становится слабее, что ему больше не двадцать. Но пускай общественное мнение не одобряет Германа, а модные дома отказываются шить для Германа одежду – я люблю его. Появление Германа означает, что третий десяток подошел к концу! Я перешла на следующий этап.
Правда в том, что я старше, чем многие из вас сейчас. Многие из вас только недавно открыли для себя мою книгу, и я счастлива, что она по-прежнему актуальна. Но мне уже не двадцать, и доказательство тому – Герман. Мы будем вашими духовными наставниками – я и Герман. А еще лучше – шлите фото ваших собственных Германов. Давайте же порадуемся жизни, в которой есть место для Германа.
Через десять минут стало ясно, что это успех. На меня обрушились тучи лайков, сердечек, комментариев о том, как я вдохновляю других. Сплошной поток фотографий чужих Германов. Кто-то пририсовал своему Герману брови. Я рассмеялась и попросила в ответ прислать Германа с мультяшными глазами. Полчаса спустя в моей ленте появилось штук тридцать таких. Меня с ног до головы захлестнула волна счастья. Голова кружилась – все-таки я могу вдохновлять других. Несмотря на то, что я умолчала, что выбрала самую симпатичную фотку Германа из более чем пятидесяти снимков. Несмотря на то, что нанесла макияж для этого снимка. Несмотря на то, что успела погуглить, как избавиться от Германа. Несмотря на то, что я радовалась, когда многочисленные чужие Германы выглядели более рыхлыми, чем мой собственный. Несмотря на то, что для выступления на TED в Берлине в прошлом месяце я надела утягивающее белье, чтобы Герман казался более плоским. Несмотря на то, что на прошлой неделе Том схватил Германа и сказал: «это что-то новенькое», и я час прорыдала в ванной, когда он уснул.
Несмотря на все это.
– Боже, мы просто обожаем Германа, – сказала моя редактор Марни, подойдя поближе с раскрытыми объятиями. Я никогда не знаю, что выбрать – поцелуй в щеку, поцелуй в обе щеки, объятие, рукопожатие. Марни поцеловала меня дважды, не касаясь щек губами, но каким-то образом на мне все равно остался ее волос.
– Мы повесили Германа на стену офиса, – сообщила она.
Я громко похлопала себя по животу.
– Спасибо от нас обоих.
Она громко расхохоталась и расцеловала моего агента в обе щеки.
– Давай ты будешь приходить к нам каждую неделю, Тор? Ты нам нужна.
Издательство располагалось в стеклянном здании, и внутри было очень холодно, несмотря на палящее солнце. Кондиционер гонял невидимые потоки воздуха, и я пожалела, что не захватила куртку.
– Нас ждут на верхнем этаже.
Марни провела нас через роскошную приемную к лифту и приложила пропуск. За все эти годы я так и не поняла, по какому принципу работали лифты. Их было шесть, и никаких кнопок там не было. Видимо, система с помощью телепатии считывала, на какой этаж тебе надо, и присылала нужный лифт. Мы взмыли вверх, и Марни с Кейт, моим агентом, погрузились в обсуждение недавней летней вечеринки издательства. Мы вышли на последнем этаже с панорамным видом на Лондон. Я постаралась успокоить нервы. С чего мне волноваться? Издатели любят меня, я принесла им кучу денег, прямо-таки дойная корова. Но за всеми этими поцелуями и восторженными письмами скрывался подводный камень.
И звучал он так: когда же ты собираешься написать новую книгу?
К встрече заказали тарелки со свежими фруктами и сэндвичами треугольной формы. Все встали, когда я вошла, и добрых пять минут мы обменивались поцелуями. Еще пять минут ушло на то, чтобы выяснить, кто какой кофе будет. Все мне улыбались. Сотрудницы помладше – в очках с роговой оправой и «конверсах» к деловому платью – выглядели смущенными и восторженными. Видимо, сплетничали обо мне перед моим приходом.
– Я так люблю вашу книгу, – сказала одна из девушек вместо приветствия. – Серьезно, просто обожаю.
Я улыбнулась и поблагодарила, не зная, что еще сказать.
Мы расположились за столом. Вид был просто потрясающий. За эти сумасшедшие годы за моим окном открывалось немало красивых пейзажей, но ничто не может сравниться с Темзой в разгар лета.
– Итак, – начала Марни. – Мы рады объявить, что внесли твою новую книгу в наш план на октябрь, это высокий сезон. Таким образом, на все про все у нас остается около восемнадцати месяцев.
Моя агент кивнула. Слово «октябрь» грело Кейт душу. Это означает, что издательство готово потратить кучу денег на рекламу в предрождественский период. Я улыбнулась.
– Здорово. Супер. Еще столько времени в запасе.
– Оно пролетит в один миг, уж поверь, – заметила Марни. Намеренно или нет, но в ее словах мне почудилось предостережение.
Мы обсудили цифры продаж летнего издания – судя по их улыбкам, дело шло хуже ожидаемого.
– Тут сложно предугадать… книжные сделали большие предзаказы… но это не последний раз… в следующем году можно перевыпустить ее в твердой обложке…
Когда тема иссякла, они повернулись ко мне, сложив руки. На лицах по-прежнему сияли застывшие улыбки.
– Кейт сказала, вы обсуждали разные варианты? – вступила Марни. – Нам не терпится узнать твою идею для новой книги.
Я посмотрела на Кейт, она кивнула и ободряюще улыбнулась, хотя ее моя идея не впечатлила, и она предупредила, что издательство вряд ли на нее купится. Но я не смогла придумать ничего лучше. Удивительным образом за все эти пять лет мне не пришло в голову ни одной темы, достойной публикации.
Я представила, будто выступаю на сцене. Я – уверенная в себе деловая женщина, которая знает и понимает свой бренд, свою ценность, а также ожидания других людей.
– Я вот о чем подумала, – начала я. – Каждый день я получаю тонны писем, обычных и электронных, от читателей «Негодной…». Эта книга по-настоящему изменила их жизнь, понимаете?
Они кивнули. Они знали. Разумеется, они знали. Именно они пересылали мне все эти хвалебные письма на красивой бумаге.
– В общем, я подумала: что, если следующая книга будет сборником лучших из этих историй? Что-то вроде антологии? И назвать ее можно будет «Негодники: как мы установили собственные правила». Ведь я пишу о том, как найти в себе внутреннюю силу. А так мы отдадим должное внутренней силе моих читателей, рассказав их истории.
Последняя фраза была предметом моей особой гордости. Я репетировала ее накануне перед Томом, и он сказал: «Класс, просто супер, у тебя все получится», не отрывая взгляда от телефона.
Реальность: тишина, дежурные улыбки, пальцы по-прежнему переплетены.
– Отличная идея, – восторженно произнесла Марни. – Мне нравится.
Я ожидала «но». Сейчас обязательно будет «но». Они беспокойно переглянулись, стараясь сохранить улыбки на лице.
– Дело в том, – продолжила Марни, – что такие книги работают. Правда работают. Но… ммм… обычно мы предпочитаем немного выждать. Издание к десятилетнему юбилею, например. Это отличный пиар-ход.
– Точно, пиар, – закивали все за столом. Улыбки на своих местах.
– Но так как «Негодная…» вышла всего пять лет назад, выпустить подобную книгу сейчас было бы слишком… преждевременным. Но в целом идея отличная!
Я прикусила губу. Сказать мне было нечего: запасного варианта у меня не было. Да, идея была так себе, но ничего лучшего я не придумала. Я перевела взгляд на Кейт – она улыбалась. Все мы улыбались: комната на верхнем этаже, полная улыбок, – а в глубине души все думали: отстоооооооой.
– Боже, – рассмеялась я через силу. – Значит, мне придется придумать что-нибудь другое?
– Для этого мы здесь и собрались, – утешила меня Марни. – Чтобы помочь. Мы знаем, как сложно это может быть.
Она протянула мне поднос с печеньем. Мне не хотелось – Герман не дремлет, – но я все-таки взяла одно печенье. Проглотив его, я тут же возненавидела себя.
Внезапно раздался голос одной из помощниц редактора. Она нервно озиралась, будто просила разрешения заговорить.
– Ээээ… а что побудило вас написать первую книгу? – спросила она прямо. – Может, это поможет нам?
– Я была несчастна, – ответила я, глядя ей в глаза.
– Ой, ясно. – Она поерзала на стуле, и настроение в комнате изменилось. Я и забыла, что люди не любят, когда говоришь им правду в лицо. Всем нравится правда по телевизору или правда в книге – тогда ты можешь читать и обдумывать ее в привычном темпе. Но стоит только сказать правду в лицо, все сразу начинают вести себя так, будто ты бзднул в переполненном автобусе, да еще ел при этом сэндвич с яйцом.
– Видимо, мне просто снова нужно стать несчастной, – делано рассмеялась я в попытке рассеять завесу искренности. Остальные вежливо похихикали. Интересно, что помощница редактора скажет своим друзьям обо мне («Лучше не встречаться со своими кумирами. Она такая стерва. Я совсем не так себе ее представляла»). Я поскорее подняла на нее глаза и сказала:
– Прошу прощения. Дело в том, что я и правда была несчастна. О публикации я и не думала, просто начала писать.
Но ведь я и сейчас несчастна, поняла я. И при этом ничего не пишу…
Она вспыхнула.
– Нет, это вы меня простите! – затараторила она. – Я спросила не подумав. Я ведь столько раз читала вашу книгу, и вы так честно пишете о своих проблемах в этой потрясающей вводной главе.
Мы обменялись улыбками и беспокойными взглядами, пытаясь понять, нравимся ли мы друг другу. Та самая вводная глава. Все всегда упоминают именно ее. Я стояла тогда на мосту Ватерлоо в расстроенных чувствах, с разбитым (опять) сердцем, у меня выпадали волосы от стресса из-за стажировки, и я боялась, что подцепила гонорею, потому что парень, с которым у меня была случайная связь, прислал сообщение, что мне нужно провериться. Ужасно. Отвратительно. Нервно. Люди думают, что знают обо мне все, но это не так. Я о многом умолчала. В то время я весила всего сорок четыре килограмма. А в ту самую ночь я перебрала водки и приняла шесть таблеток ибупрофена, а потом перепугалась и начала названивать Ди с вопросом, надо ли мне промыть желудок.