Марни подалась вперед, чувствуя, что обсуждение затухает.
– Дело в том, Тори, что твое конкурентное преимущество всегда заключалось в откровенности. Может, нам стоит подумать, о чем еще ты можешь откровенно написать?
Все согласно кивнули – это явно обсуждалось еще до моего прихода. Я облокотилась на спинку стула в ожидании их идеи. Она уже заранее мне не нравилась – ведь сама я до нее не додумалась.
– Нам очень понравился твой пост про Германа. Мне кажется, одна из причин, почему он выстрелил, – это потому, что ты впервые признала, что годы идут… – Она помедлила, наблюдая за моей реакцией. Я нацепила безмятежное выражение лица. – Дело в том, что хотя каждый год аудитория прирастает за счет молодых читателей, основная ее часть взрослеет вместе с тобой. Ты так здорово сумела облечь в слова то, как трудно дается третье десятилетие жизни… – все закивали с серьезным видом, – …что мы подумали: что, если ты напишешь что-нибудь о том, каково это – начинать четвертый десяток?
Я посмотрела в окно – Лондон, сияя, щеголял в ярком солнечном свете. Темза сверкала и казалась такой прекрасной: легко можно было позабыть, что она – не более чем токсичный поток грязи и химикатов. Внезапно мне захотелось покинуть комнату. Хорошо бы оказаться на улице – пусть солнце жарит тело, а ветерок с реки развевает волосы.
Мне нечего было сказать…
Но все ждали от меня ответа.
– Начинать четвертый десяток? – повторила я: на большее я была не способна.
Марни пришла в восторг.
– Да! – воскликнула она, будто я только что победно вскинула кулак или щелкнула каблуками, исполняя джигу. – Мне тридцать четыре, и мне самой интересно, что Тори скажет на этот счет.
Стажерка подалась вперед.
– А еще читатели просто в восторге от вас с Томом. Продолжение вашей истории – что может быть лучше? Все хотят знать, что случилось дальше между вами и Парнем с Утеса.
Кейт повернулась ко мне. Судя по блеску в глазах, она тоже считала это замечательной идеей, но готова была открыто признаться в этом, только если я подам ей знак.
– Вообще-то, – сказала я, – Парень с Утеса вчера вечером стриг ногти на ногах, не вылезая из кровати, и обрезки разлетались по всему пододеяльнику из универмага «Джон Льюис».
Раздался громкий хохот – обнажились пломбы на дальних зубах, миндалины заблестели на ярком солнце, заливавшем комнату сквозь дорогие окна.
– То, что нужно! – сказала Марни. – Именно за это мы все тебя и любим, Тори. Я хочу знать все о Тори и длительных отношениях.
Я не сказала «да», не согласилась приняться за работу и не призналась, что потеряла интерес ко всему. Они ничего не заметили – были слишком заняты, жалуясь друг другу на отвратительные вещи, которые совершают их парни. Кто-то бросает полотенце на пол, кто-то портит воздух под одеялом, кое-кто даже не умеет толком мыться. Боже, что за кошмарные создания. Почему мы все это терпим? Затем разговор повернул на то, что мне стоит выпускать по книге каждые пять-десять лет, описывая соответствующий этап жизни и то, чем он так плох. Тори-едва-за-тридцать, Тори-ближе-к-сорока, сорокалетняя-Тори, Тори-в-период-менопаузы, Тори-которая-отвозит-Парня-с-Утеса-в-хоспис-и-отзывает-его-доверенность. Кейт не верила своему счастью. В ее глазах плясали денежные знаки, когда она спрашивала, что я думаю. Уму непостижимо. Мне только что предложили пожизненный контракт на книги. Я прямо-таки Чарли Бакет: мне предоставили пожизненный доступ на гребаную шоколадную фабрику, главное – делать вид, будто я хотя бы примерно понимаю, что делаю.
А что я, блин, делаю?
Я не сказала «да» – вот что самое важное. Так я успокаивала себя на выходе из гладкого стеклянного здания, щурясь от солнца. Кейт предложила отпраздновать шампанским, но я отказалась. Я не сказала «да». Я не подписывала контракт. Я всего лишь кивнула, когда они заговорили про первые три главы, не упоминая при этом срок сдачи.
Я побродила по галерее Хэя, а затем оказалась возле Сити-холла, пытаясь перевести дыхание. Я смотрела на Тауэрский мост и разглядывала прохожих. Бизнесмены плавились от жары в костюмах по дороге на встречи, туристы позировали перед мостом с селфи-палками в руках, разносчики торговали мороженым и водой с наценкой, бегуны явно были недовольны тем, что их дорожка вдоль достопримечательности запружена народом. Парочки, переплетая пальцы, целовали друг друга в щеку, делая вид, будто это не они вытянули руку с телефоном для снимка.
Ты счастлив? – мысленно спрашивала я каждого прохожего. – А ты?
В руке завибрировал телефон – сообщение от Тома.
Том: Как прошла важная встреча?
Я не знала, что ему ответить. Если признаться, что я несчастна, он спросит почему. Я объясню, но он не поймет, почему я расстроилась. И тогда он изобразит сочувствие, но в глубине души подумает, что я просто бешусь с жиру. И я разозлюсь на него. Эта злость выплеснется на следующей неделе, когда я не смогу больше сдерживаться. Мы повздорим из-за какой-нибудь мелочи, например ко скольки лучше заказать доставку продуктов, и кончится все тем, что я начну орать: «МЕНЯ БЕСИТ, ЧТО ТЫ НЕ ПОДДЕРЖАЛ МЕНЯ, КОГДА БЫЛА ТА ВСТРЕЧА». Его первой реакцией будет «какая еще встреча?» – ведь это было так давно. Я объясню, и он решит, что я вконец чокнулась, раз припомнила дело недельной давности. А потом разозлится – ведь он меня поддержал. А мне придется объяснять ему, что да, он меня поддержал, но это было неискренне, – и все станет еще хуже. Он обвинит меня в том, что я все время выставляю его виноватым. Я посмотрю ему в лицо и пойму, что я перегнула палку и мне нужно следить за языком, – и попрошу прощения, ведь в его глазах будет плескаться чистая ненависть. Том извиняться не станет – он же не сделал ничего предосудительного. Он накажет меня за то, что я вообще подняла эту тему. Наказание будет заключаться в том, что он ни разу не прикоснется ко мне, не обнимет меня, не поцелует меня, скажет, что он «нисколько не злится» и что «все в порядке», – и так будет недели две, пока я, наконец, не попрошу прощения за то, какая я ненормальная.
Так что я написала:
Тори: Все прошло замечательно. По всей видимости, они хотят, чтобы я писала по книге в десятилетие – и так до самой смерти.
Том: ВАУ! Здорово! Просто отлично. Я так горжусь тобой.
Я снова глубоко вздохнула и посмотрела на город. Хорошо бы забыться в его красоте. Мимолетное мгновение. Завтра все мы можем умереть. Многие всю жизнь мечтают увидеть Лондон. Многие мечтают однажды опубликовать свою книгу. Многие мечтают о том, чтобы их вторая половинка спросила, как прошла важная для них встреча.
Мою голову переполняли мысли. Слова складывались в предложения, чувства требовали, чтобы я уделила им внимание. Разум был захламлен, я не смогу успокоиться, пока не выслушаю саму себя. Я глубоко вздохнула, поискала в сумочке симпатичный блокнот, который захватила с собой на встречу, и написала:
Замалчивание может принести столько же вреда, сколько разговор.
Я уставилась на написанное, медленно перечитывая. Это немного освободило меня – как будто я нашла отдушину.
Я написала Ди:
Тори: Встреча с издательством прошла… так себе. Давай сегодня сходим выпить? Мы уже несколько месяцев так не делали.
Ди была в школе, поэтому ответ пришел только в четыре. Я успела вернуться домой, когда телефон завибрировал. Все это время я лежала на животе и листала все фотографии, на которых была отмечена, пытаясь понять, какой кажется моя жизнь со стороны. Я представляла, что должны чувствовать новые подписчики, каковы их первые впечатления – кажется ли моя жизнь успешной, выгляжу ли я красивой.
Ди: Жаль, что день не задался. Давай встретимся? Найджел уехал на подработку. Как насчет ужина?
– Хорошо вам потусить с Ди, солнышко. – На прощание Том поцеловал меня в лоб. Это не похоже на поцелуй возлюбленных, так взрослые целуют детей. Но, как-никак, это поцелуй – и на том спасибо.
– Какие планы на вечер? – спросила я, закидывая сумочку на плечо. Она не особенно подходила к босоножкам, но я надеялась, что никто этого не заметит.
– Приму ванну, наверное.
– В такую погоду? – Я почувствовала раздражение: он опять использует мой дорогой лосьон в качестве пены для ванны, но упоминать об этом было бы мелочно.
– Даже в жару без ванны никак. – Он снова поцеловал меня в лоб. – Не перебарщивай с сырными булочками.
Летний Лондон – не для слабаков. Все выползают на улицу, и вокруг становится громко, нагло, пьяно, душно и шумно. Люди заполняют тротуары возле баров и пьют розовый сидр из бокалов со льдом. Я срезала через парк, и там это было еще заметнее. Кто-то играл во фрисби, кто-то в футбол, слышался стук теннисных мячей о корт, длинная очередь ждала своего времени поиграть. Дорога до Брикстона измотала меня. А сам Брикстон был еще более многолюдным и громким, и казалось, будто солнце печет здесь еще сильнее. Я устала и вся взмокла, когда, наконец, нырнула в кондиционируемую прохладу «Пиццы Экспресс». Посетителей почти не было. В такую погоду никто не хочет показываться в сетевом ресторане – это не модно.
Как ни странно, Ди уже ждала меня. Она улыбнулась мне и помахала, заметив, как я пересекаю зал по мраморному полу.
– С меня градом льет из тех мест, из которых лить просто не может.
Она сморщила нос.
– Например?
– Под коленками. И из вагины. Я всерьез беспокоюсь, что на юбке останется влажное пятно.
– Мало что может отвлечь меня от мысли о сырных булочках, – заявила Ди, – но тебе это удалось.
Сев на деревянный стул, я взяла в руки картонный треугольник – специальное летнее меню. К нам подошла официантка – не желаем ли выпить.
– Да! Вина. Ты же присоединишься? – спросила я Ди.