– Смотри, чтобы на заднем фоне был собор Святого Павла, – скомандовала я. Еще одна гримаса. Он даже не потрудился ее спрятать. Я улыбнулась, повернула рабочую сторону лица к телефону и согнула ногу, чтобы казаться еще стройнее.
– Улыбайся. – Том прижал палец к экрану, а затем отдал телефон мне. Я бросилась изучать результаты его стараний. Кадрировал он кое-как, обрезав мне ноги – я разозлилась: мне хотелось, чтобы все оценили мои ноги в этом платье.
– Норм? – спросил он. – Давай уже, за нами очередь.
Южный берег Темзы кишел туристами, и не только набережная: туристы наслаждались солнцем. Это был один из тех дней, когда Лондон прекрасен как никогда – но все портят толпы людей. Очередь терпеливо подождала, пока мы с Томом пройдем мимо, чтобы самим сделать фото. Это самое фотогеничное на этом берегу Темзы: на заднем плане собор Святого Павла и небоскреб «Уоки-Токи».
– Давай сфоткаемся вместе, – предложила я. У нас уже тысячу лет не было совместных снимков.
– Да ну, пойдем. Люди ждут.
– Всего одно фото! – Я подняла руку и поменялась с Томом местами, чтобы была видна моя рабочая сторона. Направила камеру сверху вниз, чтобы мы получились лучше, улыбнулась и сделала вид, что горжусь мужчиной рядом с собой. – Видишь? Это было быстро.
Но Том уже тянул меня вперед. Я дернулась, проверяя снимок, и замерла на месте. С этого ракурса мой лоб казался огромным, даже челка не спасала. И что за ужасные ноздри? А Том даже не улыбался. Он просто уставился в камеру с равнодушным видом.
– Том! Ты не улыбнулся, – пожаловалась я, чувствуя себя отвергнутой. Но Том не слушал меня, он копался в телефоне.
– Идем. – Он схватил меня за руку так, что стало больно, и убрал телефон в карман. – Мы уже опаздываем.
Мы пробирались сквозь толпы людей, которые никуда не спешили, в отличие от нас. Они сбивались в группки и беззаботно веселились. Неподалеку открыли бар со стульями из кустарника, где подавали джин, – это Лондон, тут и не такое увидишь. Люди с порциями джина в руках выстроились в очередь за фото, стараясь не пить прежде, чем дойдет их черед. Интересно, когда любовь к джину стала признаком индивидуальности? С некоторых пор любовь к просекко тоже стала признаком индивидуальности. Я замедлила шаг возле лавки с подержанными книгами под мостом, но Том дернул меня, и я притворилась, что это смешно, хотя он чуть не вывихнул мне руку. «К чему такая спешка?» – хихикнула я.
– Не хочу, чтобы наш гребаный столик кто-то занял, – отрезал Том.
Слово «гребаный» повисло в воздухе, и с меня разом слетела вся игривость. Я не могла спустить это просто так, поэтому тоже вступила в игру «мы очень спешим». Я ускорила шаг и ломанулась вперед, расталкивая, уклоняясь, протискиваясь сквозь всех этих людей, чей вечер проходил гораздо приятнее. Я случайно задела ребенка сумочкой и даже не извинилась, и Том посмотрел на меня с отвращением.
– Да что с тобой такое? – спросил он. Он просто ненавидел меня в этот момент, это было очевидно.
– Ничего, – пожала я плечами. – Ты же говорил, что мы опаздываем.
Он вздохнул с многозначительным видом. Остаток пути прошел в напряженном молчании – он наверняка винил в этом меня, но я-то знала, кто настоящий виновник. И вот о чем я думала, пока молча шла бок о бок с любовью всей своей жизни:
Бросай его, сказал рассудительный голос. Ты должна уйти от него. Почему ты не уходишь от него? Тори, уже ничего не исправить. Бросай его. Ты несчастна.
Вот мы и на месте, у неприметного французского бистро, которое посоветовал Найджел. Ди и Найджел встали и помахали нам из-за столика. Тому место понравилось. Высокий каменный свод вздрагивал всякий раз, когда сверху проезжал поезд. Том огляделся по сторонам и слегка кивнул.
Бросай его. Бросай его. Бросай его.
Мы приблизились к счастливой парочке, и обаяние Тома заработало на полную катушку. «Ди! Ты вся сияешь. Не знал, что так бывает». Он поцеловал ее в обе щеки, затем повернулся к Найджелу и крепко пожал ему руку. «Мои поздравления! Приятно познакомиться, меня зовут Том».
Ди и Найджел, попав под его обаяние, расцвели как растения под солнцем. Я и забыла, каково это, когда он, как маяк, в полную силу направляет на тебя свой прожектор. Этот свет проходит теперь мимо меня. Он приберегает его для других, но он очень мощный – я сощурилась, пусть даже меня этот свет не задевал. Я обхватила Ди за располневшую талию, взвизгнула и изобразила восторг, хотя на самом деле ее живот казался мне странным и неестественным. Я сказала ей, что она отлично выглядит, спросила, как протекает беременность и задала все положенные вопросы.
Мы сели за стол, придвинув стулья. Едва появился официант, я тут же заказала вино.
– Бутылку мерло, пожалуйста, и три бокала.
– Четыре! – встряла Ди.
Я не знала, что сказать, наш столик замер. Даже официант покосился на ее живот, вопросительно подняв бровь.
– Четыре бокала, – повторила Ди.
Атмосфера слегка разрядилась, когда мы вернулись к изучению меню и начали спрашивать друг друга, нужны ли нам закуски. Ди, которая терпеть не могла напряжение, сказала:
– Я сделаю всего-навсего один глоток. Уж один-то гребаный глоток мне можно?
Я не знала, к кому она обращается.
– Само собой! – поддержала я ее. Том пожал плечами. О беременности он не знал примерно ничего.
Найджел рассмеялся, обнажив россыпь пломб.
– Да пожалуйста, солнышко. Никто тебе не запрещает.
– Еще как запрещают, – воскликнула Ди. – Ты даже представить себе не можешь. На прошлой неделе я попросила вина на донышке, и ко мне подошли, чтобы сообщить, что я плохая мать. Незнакомые люди рассказывают мне, что я могу и не могу есть. Меня спрашивают, как я сплю, какие витамины принимаю. Я даже пакет из магазина не могу донести без того, чтобы какой-нибудь придурочный самаритянин у меня его не отнял, потому что мне, видите ли, вредно таскать тяжести.
– Ну разве она не чудо? – спросил нас Найджел, поцеловав Ди в макушку. – Лучшая женщина на свете.
Ди, покрасневшая и польщенная, выбралась из-под его плеча.
– Но это правда, – запротестовала она, – Тор, ты и представить себе не можешь весь этот ужас.
Еще бы, ты же ничего из этого мне не рассказываешь, подумала я. Я впервые все это слышу.
Я беспокойно посмотрела на меню – вегетарианских блюд практически не было. За что французы так ненавидят вегетарианцев? Почему они не страдают несварением от такого количества грубой пищи? Француженки очень стройные, но стоит мне съездить в Париж, мой желудок напоминает рекламу средства от запора, где героиня все время складывает еду в сумочку.
Том наклонился ко мне.
– Как тебе меню? – прошептал он. – Есть что-нибудь для тебя?
Я улыбнулась и положила руку на его бедро в знак признательности.
– Найду что-нибудь. И прости… за сегодняшнее.
Он поцеловал меня в лоб.
– Ты прощена.
К нам подошел официант с бутылкой в руках и налил немного Найджелу на пробу. Я ждала, что Найджел отпустит шутку в стиле «да, на вкус напоминает вино», как обычно поступают все, кто вынужден играть в эту странную игру в ресторанах. Но Найджел, сделав небольшой глоток, начал полоскать его во рту с малопривлекательным хлюпающим звуком. Он покрутил бокал в руках, подержал на свету и, наконец, с надменным видом кивнул, не говоря ни слова. Я посмотрела на Ди, собираясь скорчить гримасу, но она с задумчивым видом гладила живот.
Официант принялся разливать вино, и Ди знаком остановила его, когда он попытался налить ей полный. Не меньше шести других посетителей не сводили с нее глаз, и я разозлилась на них. Ди тоже их заметила и подняла бокал в их сторону.
– Это чтобы опохмелиться, – крикнула она им. Я расхохоталась.
– Мне так хочется тебя обнять, – сказала я. – Это твоя лучшая шутка.
Она улыбнулась мне в ответ.
– Что? О чем ты? Я не шутила, Тор.
Мы все рассмеялись, даже Том, который неоднократно заявлял, что считает чувство юмора Ди «неподходящим для женщины». Найджел переплел свои пальцы с ее и поцеловал соединенные руки.
– Разве она не уникальна? – спросил он риторически. – Боже, я просто счастливчик.
Ди закатила глаза.
– Найджел, меня и без того тошнит. – Она улыбнулась, и он снова поцеловал ее руку. – Будь добр, замолчи.
Все заказали закуски, но ни одна из них не подходила для вегетарианцев.
– Я буду оливки, – сказала я официанту. Налила еще вина. Первый бокал исчез неожиданно быстро. Второй я осушила за минуту.
Мы совершили ошибку, спросив у Найджела, чем он занимается: он пустился в подробные объяснения. Мы с Томом кивали и повторяли «да, конечно», хотя я не смогла бы ответить, в чем состоит его работа, даже если бы кто-то приставил пистолет к голове моих родителей. Что-то в Сити, связано с финансами, но он не банкир – Найджел упорно это подчеркивал.
– Дорогой, всем наплевать, – сказала Ди, и мы снова рассмеялись.
– Я все еще не могу поверить, что тебя правда зовут Найджел, – сказала я. В этот момент я осознала, что я пьянее, чем думала.
Ди издала восторженный вопль, а Найджел, надо отдать ему должное, покачал головой и рассмеялся.
– Меня назвали в честь актера из фильма «Огненные колесницы», – пояснил он. – Мои родители родом из Биркенхеда[6].
Я прослушала объяснение, потому что придумала чумовую шутку. Перегнувшись через весь стол, я радостно сообщила:
– Тебе нужно было работать контролером в поезде. И когда ты пробивал бы пассажирам билет, они бы пели: «в моем билете дыра, дорогой Найджел, дорогой Найджел»[7].
Ди с Найджелом рассмеялись, а Том нет. Он до боли сжал мою ногу под столом, и я не понимала, то ли это означает «классная шутка», то ли «заткнись на хрен, ты меня бесишь». Я вылила остатки бутылки в свой бокал и задумалась, может ли это означать оба варианта сразу.