Принесли еду, и я заказала нам еще одну бутылку. Вернее, не нам, а мне, потому что мне отчаянно хотелось забыться. Никто не назовет тебя неудачником, если ты пьешь очень много французского мерло в ресторане, где цены на закуски начинаются от десяти фунтов. Я поглощала оливку за оливкой и наблюдала за тем, как Найджел любит Ди, а Ди – Найджела. Он все время прикасался к ней. Они все время так или иначе находились в физическом контакте. Когда она говорила, он смотрел на ее губы с выражением искреннего обожания. Я налила себе еще бокал и отправила за щеку оливку, вспоминая, как Том когда-то смотрел на меня с таким же восхищением. Когда мы путешествовали по Америке после встречи в Седоне, я не раз замечала это. Время от времени он смотрел на меня именно так, как сейчас Найджел смотрел на Ди. Это стало нашей маленькой игрой. «Что такое?» – спрашивала я, поймав его взгляд. Он улыбался и отвечал: «Ничего». А потом мы улыбались, потому что оба прекрасно знали, что за этим скрывается. Мы влюбились друг в друга, но пока еще не решались открыто в этом признаться. «Ничего» на самом деле означало «все». Но теперь Том больше не смотрит на меня так – даже когда его член находится у меня во рту.
Сбоку от меня Том, причмокивая, расправлялся с тарелкой мидий – меня аж передернуло: никогда не попрошу его об оральном сексе. Не то чтобы он предлагал. Он однажды сказал, что я на вкус странная, и на этом все закончилось. Мой бокал снова опустел, и я исправила ситуацию. Оливки закончились. Давно ли? Я опустила палец в масло в миске и принялась вылавливать кусочки перца.
Здесь было сильное эхо, и голоса смешивались под потолком. Найджел спросил Тома, кем он работает, и пришел в восторг, узнав, что тот журналист и пишет о путешествиях. Все всегда приходят в восторг от работы Тома, а он обожает рассказывать о ней, и тогда все еще больше захлебываются от восторга и зависти. Разговор зашел о поездках, и Том с Найджелом с радостью выяснили, что бывали в одних и тех же местах. Завязалось дружеское состязание, кто расскажет наиболее интересную историю из путешествий. Мы с Ди переглянулись и скривились. Она лишь однажды была за границей – когда нам было двадцать три, мы опрометчиво отправились в Испанию. В первую же ночь мы отравились и по очереди бегали к мусорному ведру, когда туалет был занят.
– В Японии меня больше всего поразило то…
– Камбоджа? Да, конечно. А ты был?..
– Аргентинский стейк? О да. Просто супер. Пальчики оближешь.
– Это не мой любимый водопад. Мой любимый – это… мало кто знает о нем…
Я придвинула стул поближе к Ди.
– Помнишь, как у нас было одно ведро на двоих вместо унитаза? – спросила я.
– С тех пор я ни разу не ездила за границу.
Я подняла бокал с вином и осушила все до капли. Принесли еду, и мужчины отвлеклись от выяснения, какой китайский ресторан в Шанхае лучший. Мне пришлось заказать пирог с козьим сыром, хотя я терпеть не могу козий сыр. Но у них больше ничего не было. Я начала выковыривать кусочки сыра так, чтобы Том не заметил, потому что его раздражает сам факт, что я вегетарианка. Но горький запах пропитал весь пирог, и я просто размазала его по тарелке. Я стащила одну картофелину из тарелки Тома, он возмутился и сказал, чтобы я заказала себе собственную порцию. Пришла очередь третьей бутылки вина, и Том странно посмотрел на меня. Но мне казалось, что со мной все в порядке. Я не пьяна. Да даже если пьяна – что тут такого? Еду унесли, и я, перегнувшись через стол, клятвенно обещала Ди, что организую для нее лучший бэби шауэр в мире.
– Там будет этот вонючий ДЖИН, – кричала я, а она смеялась. – И торт «Гусеница».
Принесли десерт, в том числе и мне. Я так оголодала, что запихивала в себя шоколадный мусс ложками, не чувствуя вкуса. Стоило мне его прикончить, как я возненавидела себя. Я представила, как он путешествует по моей кровеносной системе, чтобы остаться со мной – целлюлитом на моей заднице. Может, два пальца в рот? Правда, много лет назад я пообещала себе никогда так больше не делать. Боже, Найджел так смотрит на Ди. Заныло сердце. Я и подумать не могла, что в отношениях можно чувствовать себя настолько одинокой. С другой стороны, Том терпеливо реагирует на мои выходки. Вот только что я разлила кувшин с водой по всему столу.
– Посочувствуйте мне, – сказал он этим двум. – Мне нужно еще как-то дотащить ее до дома.
Но при этом он обнимал меня одной рукой и поглаживал по голове, словно говоря, что все хорошо и он не возражает. Он играл роль заботливого – «и-несмотря-на-все-это-она-чудесная» – парня. Он бы с легкостью получил премию BAFTA за эту роль.
– Это самый недооцененный торт, – заявила я, ни к кому конкретно не обращаясь. – И дело не в том, что это гусеница. Там идеальное соотношение крема и бисквита. Мне никогда не встречался кто-то, кто отказался бы от кусочка «Гусеницы».
Французский официант помог мне надеть кожаную куртку, и я спросила, почему он не страдает от запора все время. Ди захлебнулась смехом. Том пробормотал «о боже», но его рука все еще обнимала меня, когда он вывел меня на улицу.
Солнце клонилось к закату. Темза сверкала в сумерках. Дневная жара практически спала, но в воздухе по-прежнему витал аромат праздника. Я обняла Найджела – очень крепко.
– Позаботься о ней как следует, – сказала я. Я не выпускала его и повторяла это снова и снова. Вцепилась в него изо всех сил. – Слышишь? Позаботься о ней.
Найджел умело высвободился из моих объятий и заверил, что так и сделает. Я сказала, что люблю его, что так рада за них, и расплакалась, а они все засмеялись. Ди обняла меня, и я почувствовала ее живот между нами, и мне стало еще грустнее. Я спрятала лицо в ее волосах.
– Я принесу две «Гусеницы», – заплетающимся языком пробормотала я. – Эми будет в восторге.
– Выпей водички перед сном, Тор, – она разомкнула объятия.
Мы попрощались, я махала им рукой и смотрела, как Найджел прижимает к себе Ди на ходу. Мне хотелось стоять так вечно и смотреть им вслед – это было бы символично.
– Идем. – Том потянул меня за руку. Мы повернулись и поплелись обратно вдоль Темзы.
Мне казалось, что все в порядке, – в ресторане Том был таким понимающим. Но все вдруг резко изменилось: он выпустил мою руку и торопливо зашагал вперед, не произнося ни слова. Я едва поспевала за ним. Он выпил меньше моего и легко лавировал в толпе людей, а я то и дело в кого-нибудь врезалась и извинялась, чувствуя винные пары в своем дыхании. Закат был красивым, и всем хотелось запечатлеть его на фото – мне в том числе, но Том был уже далеко впереди, и я не могла его позвать. Куда исчез другой Том? Том, которому всего десять минут назад я нравилась. Том, который обещал моим друзьям, что доставит меня домой в целости и сохранности. Я вспомнила, как Найджел не сводил с Ди глаз. Как «ничего», которое произносил Том в джипе, на самом значило «люблю». Том, у которого не было морщинок вокруг глаз и лишнего жира на животе – в то время каждого из нас приводило в восторг само знание того, что другой существует. Куда все это исчезло? Почему мы не расстаемся, ведь мы явно устали друг от друга? Я разрыдалась. Стояла и плакала, а Том уходил все дальше. Он уже превратился в едва заметную точку, слился с толпой людей, которым в отличие от нас было весело. Наконец он притормозил, заметив, что меня нет рядом.
Он развернулся и пошел обратно, его фигура росла по мере приближения, а на лице была написана плохо скрываемая злость.
– Что на этот раз? – бросил он раздраженно. От меня снова проблемы, хотя я так старалась не доставлять Тому хлопот.
– Что с нами происходит, Том? – спросила я прямо. Вот так вот просто. Почему я так боялась сделать это раньше?
Досада на его лице сменилась яростью, брови сошлись на переносице.
– Что? Ничего не происходит. Шевелись, а то на поезд опоздаем.
Но я продолжала стоять как вкопанная. Река сверкала, солнце садилось за собор Святого Павла. Если уж разбивать свое сердце, то только на фоне прекрасного пейзажа.
– Ты любишь меня? – запинаясь, спросила я. – Всем сердцем?
– Ну конечно, Тор. Пойдем. Ты просто надралась и сама прекрасно это знаешь.
– ТОГДА ПОЧЕМУ ТЫ НА МНЕ НЕ ЖЕНИШЬСЯ? – заорала я.
Голуби испуганно вспорхнули – даже больные птицы. Туристы остановились – даже те, кто спешил. В этом сумасшедшем городе, где никому ни до кого нет дела, мой эмоциональный срыв нарушал общественные приличия. Я рыдала так, будто мои слезные протоки прорвало. Грудная клетка сотряслась от всхлипов. Том покраснел от этой унизительной сцены. Но я не чувствовала ни малейшего стыда. Я чувствовала гнев.
– Тор, – угрожающе прошипел он. – Мы. Идем. Домой.
Я с такой силой замотала головой, что Лондон закружился перед глазами.
– Я не пойду домой, пока не объяснишь, почему ты на мне не женишься.
– Я не знал, что ты хочешь замуж, – заявил Том. Он скрестил руки на груди, уходя в оборону. Он обязательно попытается воззвать к логике.
– Меня бесят эти нелепые дорогущие свадьбы, но это не значит, что я выступаю против брака, – парировала я. – Но ты этого не знал. Потому что ТЫ НЕ ДАЕШЬ МНЕ ПОДНИМАТЬ ЭТУ ТЕМУ. Что в этом такого? Как я пойму, что для тебя значат наши отношения, Том? Как я могу быть уверена, что ты не бросишь меня ради какой-нибудь двадцатичетырехлетки, которая ведет блог о какой-нибудь хрени типа ЛАОСА?
Он схватил меня за руку и попытался прервать мое импровизированное выступление.
– АЙ! – взвизгнула я, и какой-то мужчина попытался вмешаться.
– С вами все в порядке? – Он бросил на Тома неодобрительный взгляд, и тот не выдержал – бросился вниз к реке, качая головой и грубя тем, кто попадался ему на пути.
– Все хорошо, – сказала я незнакомцу, хотя слезы лились ручьем и я едва могла переставлять ноги. Нужно догнать Тома. Поговорить начистоту. Нужно все это проговорить. Замалчивать уже невозможно. Прохожие расступались, словно я была Моисеем. В Лондоне на тебя никто внимания не обратит, пока не начнешь публично рыдать – и вот тогда все заметят и начнут держаться подальше.