– Почему?
Все внимание Ди снова было приковано к дочери. Она укачивала ее, нашептывала, что та хорошая девочка. И тут она снова перевела на меня взгляд, и в ее глазах была печаль и, кажется, сочувствие. Стоп, неужели это осуждение? Нет. Нет, быть такого не может…
– Ты наверняка сейчас думаешь, что твоя карьера приносит тебе то же удовлетворение, что и ребенок, – начала она. Это было начало конца. Она продолжала говорить покровительственным тоном – я и не знала, что она на такое способна. – Скажу честно, Тор. Это несопоставимые вещи. Ты не поймешь, пока не родишь. Это настолько важнее, чем все остальное… работа и рядом не стояла. Прости, дорогая, но это так. Я вовсе не хочу тебя задеть, просто… ну… я беспокоюсь насчет вас с Томом. Я не хочу, чтобы он влиял на твои желания. В глубине души ты и сама знаешь, что твои книги не сравнятся с ребенком.
Это случилось.
Между нами выросла преграда. Дженис – возможно, ощутив исходившее от меня напряжение, – выпустила изо рта сосок и заплакала. Ди попыталась продолжить кормление.
Я поднялась.
– Мне пора.
– Тсс, тише, ну же. Мы еще не закончили. – Она посмотрела на меня. – Подожди. Я сейчас пристрою ее. Ты ведь не обиделась на меня? Я сказала это только потому, что беспокоюсь о тебе, Тор.
– Мне правда пора.
Если я не уйду в ближайшие двадцать секунд, меня попросту разорвет, и на кремовых стенах этой квартиры останутся ошметки нашей дружбы.
Поверить не могу.
Поверить.
Не могу.
Она правда это только что сказала.
– Я не обиделась, – солгала я, улыбаясь. И Ди на это купилась: не знаю как, но купилась. – Не вставай. Устрой ее поудобнее. – Я вскинула руки. – Провожать меня не нужно.
Ди, казалось, слегка расстроилась, что я ушла раньше, чем она хотела, но ее отвлекал ребенок и его нужды. Ну и ладно. Я смирилась с этим. Это естественный ход событий, дружба не может не измениться, когда кто-то из вас приводит новую жизнь в этот мир. Я не чудовище и не страдаю от эгоизма. Я готова приспосабливаться к изменениям. Я держу ревность при себе – правда, меня в этом наверняка обвинили бы, стоило бы мне поднять этот разговор.
– Пока, – сказала я и погладила Ди по ее блестящим рыжим волосам, которые горели огнем в лучах зимнего солнца, струящегося сквозь окна. – Созвонимся.
– Тебе точно нужно идти? – требовательно спросила она. Кажется, Найджел не скоро вернется домой. Но она только что убеждала меня, что ее жизнь теперь наполнена смыслом, вот пусть и наслаждается им в одиночестве.
– Ага. Рождество на носу. Всякие рабочие дела. – Слово «рабочие» было пропитано ядом, но Ди ничего не заметила: Дженис наконец-то снова нашла грудь. Я надела пальто, натянула сапоги и бросила слова прощания через плечо. На пороге я остановилась и посмотрела на фотографии. Среди них была одна, снятая мной, – Ди и Найджел на танцполе на той самой свадьбе, куда я позвала ее. Та свадьба изменила ее жизнь. На фото Ди сидела у Найджела на плечах и громко смеялась, запрокинув голову. Мгновение спустя она соскользнет вниз, затащит меня в туалет и признается, что он ей очень нравится.
Та Ди. Та Ди, которая была со мной всего несколько месяцев назад. Та Ди, что пела «Elephant Love Medley» вместе со мной в машине. Отвечала на все мои звонки. Все понимала. Видела стену и понимала, как это больно.
Ее больше нет.
Потому что та Ди ни за что на свете не сказала бы те слова, которые произнесла женщина в гостиной.
Возможно, она права. Возможно, моя работа не так важна. Хотя откуда ей знать – она простая учительница. Никогда раньше я не позволяла себе этой мысли – желчной, пренебрежительной. Может, она сказала это, потому что в самом деле беспокоится обо мне. Но из ее слов ясно было одно: ребенок – это главное. Это важнее всего. Главное в жизни. Ключевое событие. Основное достижение.
…и тебе не понять это, дорогая, пока у тебя самой не появится ребенок.
Я покачала головой, не отводя взгляда от фотографии. Может, нужно разозлиться, чтобы не расплакаться. Мне и так тяжело: я знаю, что часики тикают, но жизнь пока не готова дать мне то, что есть у других. Я и без того чувствую себя бесполезной, забытой, до смерти напуганной – а чем больше нервничаешь, тем меньше вероятность того, что это случится. Я не хотела, чтобы между нами выросла стена. Клянусь, не хотела. Мне это не нравится. Зачем Ди так повела себя? Зачем вообще кто-то поступает так, если знает, что это не твоя вина?
Раньше я старалась убедить себя: ребенок Ди не изменит ничего между нами. Но все изменилось.
Я выскочила из квартиры, и за мной громко захлопнулась дверь.
До дома я решила дойти пешком. Было морозно, светило яркое золотистое солнце. Как бальзам на душу, в воздухе витало рождественское настроение. Я неспешно прогуливалась по небольшим улочкам и обнаружила прелестные домики, которые раньше не видела, и маленький парк, о существовании которого даже не подозревала. Добравшись до Брикстона, я остановилась, посмотрела на гирлянды и попыталась ощутить праздничное настроение. Это было непросто – сияло солнце, а кто-то призывал меня впустить Бога в свою жизнь.
Как ни странно, я не чувствовала потрясения.
Я чувствовала смирение. Внутри я примирилась с неизбежностью того, что только что случилось.
Я решила купить Тому вкусные сэндвичи, чтобы порадовать его. Зашла в небольшую пекарню, где раньше располагался KFC, и заказала два рождественских сэндвича с классической начинкой – один мясной, один вегетарианский. Сэндвич Тома я попросила полить его любимым клюквенным соусом. Все это обошлось мне почти что в десятку. Забрав гигантские сэндвичи, я стала думать, что делать дальше. Я сделаю Тому сюрприз, и он будет доволен – он любит сюрпризы. А дальше мне все-таки нужно поработать над книгой. Еще можно заняться рождественскими покупками в интернете.
– Я дома, – крикнула я с порога нашей квартиры. Нашего дома. Меня встретила Кошка. Она подбежала, позвякивая ошейником, и начала мяукать, требуя, чтобы я ее погладила. Стоило мне нагнуться и провести рукой по ее шерсти, как она тут же умчалась на кухню.
– Я в гостиной, – крикнул Том в ответ.
Сбросив пальто, перчатки, шапку и прочие зимние атрибуты, я подхватила сэндвичи и вошла в комнату. Том устроился работать на диване – повсюду были разбросаны бумаги, ноутбук и планшет включены.
– Ну что, Тор, – сказал он, не отрываясь от экрана, пальцы порхали по клавиатуре. – Как дела у Ди?
– Все хорошо. Малышка классная. – Я подняла пакет. – Я купила нам рождественские сэндвичи в «Мучной лавке».
Том поднял глаза, и я продемонстрировала ему сэндвичи с видом фокусника. Он захлопнул ноутбук с щелчком.
– Я когда-нибудь говорил тебе, как сильно я люблю тебя? Сильно-пресильно?
Я сделала реверанс.
– Давай сядем за стол? А то вдруг ты заляпаешь диван клюквенным соусом.
Я с грохотом достала тарелки и спросила, будет ли он чай. Поставила чайник и разложила сэндвичи по тарелкам. Обнаружив пакет чипсов «Кеттл», высыпала половину в миску. Когда все было готово, я отнесла еду к столу, за которым уже сидел Том с сияющими от восхищения глазами. Он поманил меня к себе и обнял со спины, не вставая со стула.
– То что надо, спасибо! Обожаю сюрпризы.
Я села и взяла свой сэндвич.
– Я знаю.
Мы ели в приятной тишине. Хлеб местами слегка размяк – майонез протек по дороге домой. Я не стала есть этот кусок, но все остальное было очень вкусно. Такое сочетание вкусов доступно лишь один месяц в году: терпкая клюква и хрустящие печеные орехи между слоями хлеба. Том уткнулся лицом в свой сэндвич и рычал как зверь через каждые пять-шесть укусов. Я посмотрела на него и рассмеялась.
И вдруг сказала:
– Том, я хочу ребенка.
Не знаю, правда ли я этого хотела, но слова уже сорвались с моего языка. Я подняла вопрос ребром. Я не собиралась его поднимать, но так уж случилось.
Том отложил остатки сэндвича.
– И с чего вдруг?
Улыбка покинула его лицо. Он наморщил нос.
Я была совершенно спокойна. С сэндвичем в руках я ощущала лишь спокойствие и неизбежность, как будто меня вел автопилот.
– Я хочу ребенка, – повторила я, хотя по-прежнему не была уверена в искренности этого заявления. Я подобралась поближе к невидимым границам наших отношений, протянула руку и надавила.
Он покачал головой с недоверчивым видом.
– Я знал, что так и будет, стоит тебе сходить к Ди. Так и знал.
– Она тут ни при чем. Ты хочешь ребенка, Том?
Он подался назад, вскинув руки.
– Конечно, хочу. В один прекрасный день.
– И когда же настанет этот прекрасный день? – настойчиво спросила я, отложив остатки сэндвича. – Когда, Том? Через год? Через два? Через десять?
Мне самой не верилось, что я это говорю. Почему я завела этот разговор? Я нарушила все наши правила. Взяла в руки указку и тычу в сторону слона в комнате. Я даже проложила сияющий указатель к этому слону. Внутри я ощущала только спокойствие, злости не было. Я просто наконец-то подняла эту тему.
– Ты поэтому купила сэндвичи? Чтобы меня задобрить? – спросил он.
– Я не планировала обсуждать это.
– Не верю.
– И все же это правда.
– Ты правда думаешь, что сейчас подходящее время для обсуждений? У меня горят сроки. Ты об этом прекрасно знаешь.
Мне на колени запрыгнула Кошка и попыталась стащить размокший хлебный мякиш. Мы не обратили на нее никакого внимания. Внутри завопили голоса, которые все это время сдерживали меня: Что ты творишь? Зачем ты все портишь? Он так обрадовался, когда ты принесла сэндвичи! Это был бы прекрасный день! Но вот появился новый голос, голос постарше. Более мудрый. Он стал громче с тех пор, как я начала ходить к Энн.
Этот голос вернулся в мою жизнь после долгого отсутствия, посмотрел на беспорядок, который устроили другие голоса, и сказал: Нет, что вы натворили?
– Мы с тобой не счастливы, Том, – просто сказала я. Я не могла остановиться. – Мы уже давным-давно несчастны.