Но больше всего родители боятся, чтобы ты не попал в плохую компанию. Это для них страшнее всякой свинки и скарлатины. И каждого твоего нового товарища они разглядывают и расспрашивают так, будто он может оказаться взломщиком несгораемых касс, а может, кем-нибудь и похуже.
Севку нечего было рассматривать и расспрашивать. Что он за птица, было видно сразу. Невооружённым глазом. Незнакомые девчонки обходили его за три километра.
Словом, я решил: показывать моим домашним Севку нельзя. По крайней мере, первое время. Пока не скажется на нём моё благотворное влияние.
С папой и мамой было просто. Они уходили на работу. Хуже было с бабушкой. Она отлучалась из дома только в магазины. Да и то не каждый день.
Утром, когда родители ушли, я спросил бабушку:
— Ба, а ты сегодня никуда не пойдёшь?
— Вроде бы нет, — сказала бабушка.
Я походил по комнате и решил, была не была, действовать напрямик.
— А ты не можешь пойти погулять или, например, к знакомым? Ко мне должен будет прийти товарищ…
— Час от часу не легче! — бабушка всплеснула руками. — Что ж это за товарищ, что ты старуху из дому выпроваживаешь?
— В общем… Он не очень хорошо учится и меня попросили ему помочь.
— Я-то при чём? — удивилась бабушка.
У меня, понятно, не было желания объяснять, кто такой этот мой товарищ и как я собираюсь ему помочь.
— Он, понимаешь, ну… очень стеснительный… Увидит тебя — и ничего у него не получится.
— Ишь ты. Видать, тихий, скромный мальчик. Болел долго или как?
— Да, — сказал я, — здоровье у него неважное.
— Коли так, схожу навещу Полину Дмитриевну. Давно обещала. Только приберу посуду.
Из кухни долго доносился плеск воды, звон стаканов, позвякивание кастрюлек и сковородок. Я сидел, как на иголках. Даже уроки не мог готовить. Боялся: вот-вот придёт Севка. В передней зашуршало праздничное бабушкино платье. Я обрадовался. Рано. Бабушка вернулась в комнату и принялась давать длинные наставления: что я должен и чего не должен делать без неё, где лежит завтрак и всё такое прочее.
Я переминался с ноги на ногу, поглядывал на часы и говорил:
— Да, бабушка.
— Нет, бабушка.
— Хорошо, бабушка.
Наконец бабушка ушла.
— Уф! — вздохнул я с облегчением и сел за уроки.
Я очень старался. Выводил буквы и цифры так, точно их сейчас будет смотреть не Севка Мымриков — первый шалопай и последний ученик в нашем классе, а какой-нибудь очень важный и серьёзный человек.
К одиннадцати часам у меня всё было готово. Я аккуратно разложил на столе учебники и тетрадки и стал ждать Севку.
Севка не шёл.
Я решил почитать. Скоротать время. У меня лежала замечательная книжка. Про человека-невидимку.
Ничего не получилось. Глаза бегали по строчкам, а в голове сидел Севка.
Расставил шахматы и принялся решать задачку из последней «Пионерской правды». Куда там!
Я совсем потерял терпение, когда в передней раздался длинный звонок. Я вдохнул воздух, точно собирался нырнуть в ледяную воду и рванулся к двери.
На пороге стоял высокий парень с чемоданчиком в руках.
— Слесарь Мосгаза, — сказал он и прошёл на кухню.
У меня, видно, было на редкость глупое выражение лица. Возясь с плитой, парень то и дело на меня поглядывал. А когда кончил, спросил:
— Расписаться можешь?
Мне стало смешно.
— Попробую, — сказал я, скорчил зверскую рожу и, высунув язык, вывел в тетрадке слесаря немыслимую загогулину. Парень посмотрел на подпись, потом на меня, потом опять на подпись и покрутил головой:
— Однако!
Звонок звонил ещё два раза. Почтальон принёс заказное письмо для папы. И толстая тётя спросила, здесь ли живёт доктор Коновалов.
Четвёртый звонок я узнал сразу. Коротенький. Не то жалобный, не то ехидный. Так мог звонить один человек на свете. Соседская девчонка Лялька. И то, только тогда, когда ей нужны были краски, цветные карандаши, угольник или ещё что-нибудь.
Я Ляльку терпеть не мог. Но мой папа дружил с Лялькиным папой, а моя мама — с Лялькиной мамой. И мне было строго-настрого приказано: быть с Лялькой вежливым.
Я был зол на Севку. На себя. На весь мир. Более неподходящего момента Лялька выбрать не могла.
Я засунул руки в карманы, — свирепо сдвинул брови и пошёл открывать дверь.
Открыл и не поверил глазам.
Передо мной стоял Севка. Собственной персоной.
Но в каком виде! Пальто застёгнуто на все пуговицы. Шапка сидит ровно и аккуратно. Севка посмотрел на меня, серьёзно и даже строго спросил:
— Можно?
— Конечно! — сказал я.
Севка вытер ноги об резиновый половичок и протянул мне твёрдую, холодную с улицы ладошку.
— Здравствуй, Горохов. Не ожидал так рано? У меня, как в аптеке: сказано — сделано.
— Да ты проходи! — засуетился я. — Раздевайся!
Минуту назад я готов был разорвать Севку на мелкие клочья. А сейчас от радости — всё-таки пришёл! — мне хотелось пуститься в пляс.
— Предки дома? — понизив голос, спросил Севка.
— Кто?
— Ну, родители?
— Нет, — сказал я. — Ни души. Папа с мамой на работе. Бабушка — в гостях.
— Чего же сразу не сказал?! Я-то стараюсь: «Здравствуйте», «Пожалуйста»…
Севка кинул пальто на стул, шапку на тумбочку перед зеркалом и отбил звонкую чечётку, подпевая себе:
— Тара-там-там… Тара-там-там…
Потом Севка огляделся.
— А у вас ничего. Отдельная квартира?
— Отдельная, — сказал я.
— Нам тоже скоро дадут. А эта дверь куда?
— В столовую.
— А эта?
— В кухню.
— А эта? Ага. Понятно. А нам куда?
— Сюда, — показал я и толкнул дверь.
— Книг-то сколько! — удивился Севка.
— Здесь по вечерам папа работает. А днём я занимаюсь.
— Красота!
Севка попрыгал в кресле перед письменным столом.
— Факт, тут одни пятёрки будешь получать…
Я обрадовался. Очень. Я всё придумывал, как бы начать разговор насчёт отметок. А тут Севка завёл его сам.
— Чего проще, — сказал я. — Приходи каждый день и будем вместе готовить уроки. По-настоящему!
Севка вздохнул:
— Не получится.
— Почему?
— Неусидчивый я. Так все говорят. И учителя.
— А ты бы попробовал, — предложил я.
— Уже пробовал.
— Долго?
— А ты думал? Почти целую неделю.
— Разве это много? Надо побольше. Месяц. Два.
— Интересные люди, — сказал Севка. — Как я могу заниматься месяц, когда и неделю не получилось?
— Понимаешь, — сказал я. — Всё дело в привычке. Я вот привык и мне хоть бы что. Никакой трагедии. Вроде само собой идёт. Ты вот каждый день зубы чистишь?
— Я? — Севка засмеялся.
— Ладно. Умываешься…
Севка неопределённо хмыкнул.
— Ну, хорошо. Ешь-то ты каждый день.
— Скажешь тоже, — Севка опять засмеялся. — Есть-то мне, хочется, а уроки делать — нет.
Севка подозрительно посмотрел на меня.
— Ты что, агитировать позвал?
— Нет, — сказал я. — Мне что? Списывай на здоровье. Мне плевать. — И придвинул Севке свои тетрадки.
Глава третья
Анна Ивановна, наша классная руководительница и учительница по арифметике, отметила, кого нет в классе и спросила, как всегда:
— Кто сегодня не выполнил домашнего задания?
Никто не ответил.
— Выходит, сегодня все аккуратные и прилежные? Надо так понимать, Мымриков тоже решил задачку и примеры?
Севка вскочил.
— А что Мымриков? Чуть чего: Мымриков, Мымриков… Разве Мымриков не человек?
— Сделал?
Анна Ивановна подошла к Севке и полистала его тетрадь.
— Правильно. А сам?
В жизни я не видел более обиженного человека. Севка прямо-таки задохнулся от негодования. Пока он силился что-то выговорить, поднял руку Игорь Булавин.
— Слушаю тебя, — разрешила Анна Ивановна.
— Мы прикрепили к Мымрикову сильного ученика — Горохова, в порядке пионерского поручения.
— Тогда понятно. Хорошо. Очень хорошо.
Анна Ивановна села за стол.
— Проверим домашние задания. И пусть нам задачу объяснит…
Анна Ивановна обвела взглядом класс, а у меня противно засосало под ложечкой.
— …положим, тот же Мымриков.
«Теперь крышка, — подумал я. — Гроб с музыкой».
Севка взял тетрадку и пошёл к доске.
— Тетрадь оставь, пожалуйста, мне, — сказала Анна Ивановна.
Севка написал условие задачи.
— А дальше? — спросила Анна Ивановна.
— Думаю, — сказал Севка. — Вспоминаю.
— Ну, ну, — Анна Ивановна отошла к окну. — Я тебя не тороплю.
Севка посмотрел на меня.
Я раньше никогда не подсказывал. А тут мои губы зашептали сами собой решение задачки.
Севка быстро застучал мелом по доске. Но Анна Ивановна услышала мой шёпот.
— Тихо, тихо. Похвально, что Горохов переживает за своего подшефного. Но делать это надо про себя.
— Конечно, — сказал Севка, — чего подсказывать, когда всё готово?
Объяснял Севка решение не очень-то гладко. Но обычно он попросту стоял столбом. Поэтому Анна Ивановна похвалила:
— Молодец. Ставлю тебе…
Все вытянули шеи.
— …ставлю тебе «четыре». Это многовато. Но надеюсь, ты оправдаешь доверие.
— Факт, оправдаю! — сказал Севка.
— И молодец, Горохов. Очень похвально помочь товарищу.
Я готов был провалиться сквозь землю.
— Ничего, ничего, — сказала Анна Ивановна. — Что хорошо, то хорошо.
На переменке ко мне подошёл Толька Овчинников и, поглядев сверху вниз, сказал:
— Могучий талант. К концу четверти Лобачевского переплюнет!
— Кого? Кого? — спросил Игорь Булавин. Я не видел, откуда он взялся.
— Был такой великий математик.
— Вспоминаю, — наморщил лоб Игорь, — он ещё чего-то там открыл.
— Абсолютно точно, — сказал Толька. — Великие люди всегда чего-нибудь открывают. Кому что достанется. Кто — Америку, кто ещё что-нибудь.
Игорь с чувством пожал мне руку.
— Значит, не ошибся в тебе. Весьма рад. Желаю успехов. А то, что сделал, мы отразим.