«Мэгги, Мэгги!» – скажет он хриплым после тяжелого боя голосом, дыша так, как герои дышат в кино, когда наконец находят героиню и так полны любовью, что только и могут, что держать ее в объятиях и повторять ее имя. Он отведет волосы с моего лица и приподнимет мой подбородок руками, испачканными в крови, и его сине-зеленые глаза скажут мне все, что он не в силах произнести. Он наклонится ко мне и прошепчет…
– Мэм! – От стука в стекло я вздрагиваю и выпадаю из мечты на самом интересном месте. Рука, которая только что приподнимала мой подбородок, соскальзывает с края стола, и я падаю лицом в клавиатуру.
– О черт. – С той стороны стекла стоит гвардеец; он все еще не опустил кулак, которым колотил по стеклу, застыв в шоке от моей непреднамеренной попытки вырубить себя.
– Вы в порядке?
Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами, и я вижу в стекле отражение своих таких же. Я потираю лоб, синяк с прошлой ночи еще болит. Кивая, я неловко улыбаюсь, но выброс адреналина оттого, что я вижу его, притупляет боль.
Гвардеец стоит по стойке смирно, фуражку держит под мышкой; он в мундире, белый кожаный ремень туго стягивает талию. Он явно напряжен – об этом говорят и строевая стойка, и обеспокоенное лицо. Охряные кудри падают ему на лоб, и он убирает их назад, позволяя мне рассмотреть его глаза и маленькую родинку над левой бровью. И еще одну – у него на шее, прямо над воротником. И под губой. Мама всегда говорила, что такие родинки помечают место, куда тебя в прошлой жизни поцеловала твоя родственная душа, и что поэтому я вся в веснушках. «Тебя в прошлой жизни любили так же, как любят в этой», – говорила она, покрывая шутливыми поцелуями мое лицо.
– Да, в порядке. Прошу прощения, – отвечаю я, потирая лицо. Уверена, что вся щека у меня в отпечатках пластиковых клавиш. – В облаках витаю…
Он откашливается и выпрямляется. Складка между бровями исчезает, и его лицо снова принимает бесстрастное выражение. Очевидно, он готовится отчитать меня за то, что я вчера приставала к нему под дождем.
– Чем я могу помочь? Вы ведь в курсе, что вам не нужен билет, чтобы попасть внутрь? – шучу я, чтобы разрядить обстановку. Естественно, он не смеется.
– Я… – начинает гвардеец, но замолкает. Он мнется и наклоняется к окошку. – Я просто хотел… – Он снова замолкает и кладет фуражку на выступ под окошком.
– Подождите.
Гвардеец подбирается и отодвигается от окна. Я выключаю компьютер, хватаю телефон из ящика и выхожу к нему наружу. Надо сказать, что во мне пять футов девять дюймов росту [10], и я всегда чувствую себя великаном, стоя рядом буквально с кем угодно. Но этот джентльмен, должно быть, ростом как минимум шесть футов три дюйма, а чувство собственного превосходства добавляет ему еще дюймов шесть. Для большинства это унизительно – ощущать себя маленьким, а мне помогает спрятаться, почувствовать себя защищенной от непроизвольно вытаращенных глаз, которые следят за мной. Я чувствую себя в безопасности, стоя в его тени.
– Я там практически ничего не слышу, – говорю я ему. Это невинная ложь; звук там действительно немного приглушенный, но, помимо всего прочего, любые разговоры через стекло, кроме покупки билетов и передачи денег, выглядят несколько странно. Я не обращаю внимания на пертурбации, творящиеся у меня в животе.
Он снова прокашливается.
– Я приходил вчера, мэм…
– Пожалуйста, называйте меня Мэгги. Ну, то есть если хотите, то можете обращаться ко мне «мэм», но для меня это всегда звучит как «мам», и я чувствую себя старой.
Он стоически кивает и продолжает:
– …но мне сказали, что вчера у вас был выходной. Я и позавчера приходил, но… Вы были заняты. – Ну вот оно – буквально королевская отповедь. Завесив лицо волосами, я покусываю щеку изнутри и готовлюсь к неизбежной лекции.
– Я пришел принести извинения за нашу первую встречу. – Он кидает взгляд на мою руку, а потом на синяк у меня на лбу. Удивленная оборотом, который принял наш разговор, я прячу лиловый ноготь в кулак и улыбаюсь ему. – Я в полном ужасе от того, как обошелся с вами. Зная, что поранил вас, я потом вел себя так нагло… Это непростительно, и я пойму, если вы не примите мои извинения. Но, пожалуйста, знайте, что на меня это совсем не похоже и мое поведение тоже стало результатом тяжелого дня.
– Да боже мой… – Я стараюсь разрядить напряжение между нами, видя, что ему хочется быть здесь примерно так же, как ребенку, которого заставили извиняться перед соседями за то, что он запулил футбольный мяч через забор. – Правда, все нормально. Спасибо вам за извинения. Думаю, теперь мы в расчете.
Он расслабляется на минуту, но вскоре его лицо снова суровеет, и серьезность возвращается.
– Кроме того, я приходил вчера, потому что хотел убедиться, что вы… Я знаю, что расстроил вас – снова – тогда, во дворе с вашим… с тем парнем. И я подумал, что должен, наверное, прийти и убедиться, что вы в порядке. И извиниться… еще раз. – Он прячет глаза на последних словах.
– О господи, да нет же, не стоит, точно не стоит. Пожалуйста, вы просто выполняли свою работу. Я понимаю.
Мое лицо горит.
– Да вообще-то нет. Я думал… А, неважно. Мне не следовало вмешиваться. Я не должен был влезать между вами и вашим… партнером. – Он с трудом подбирает слова.
– Бывшим, – исправляю я его. – Вообще-то я должна вас поблагодарить за то, что вы вмешались. Хотя не могли бы вы в следующий раз сделать это чуточку потише? У меня чуть инфаркт не случился. – Я опускаю тот момент, что произошедшее благодаря непрошеной огласке уже два дня как главный предмет обсуждения в Тауэре.
– Я… кажется, у вас телефон звонит, – говорит он, привлекая мое внимание к громкому жужжанию у меня в кармане брюк. – Я, кхм, не буду вам мешать… Мне, наверное, пора… – Он надевает фуражку на голову, готовясь уйти.
– О, не обращайте внимания. Это тот самый бывший. – Я устало усмехаюсь. – Учитывая, сколько раз он мне позвонил за последние несколько дней, можно подумать, что он работает в кол-центре, а я единственный клиент.
Гвардеец хмурится.
– Надеюсь, ему скоро надоест, – смущенно добавляю я, засовывая руку в карман, чтобы сбросить звонок.
– Так вы точно в порядке? После всего… – Он снова показывает на мои прищемленные пальцы.
– В полном порядке. – Если не считать нервный тайфун у меня в животе, разумеется.
– Я рад. – Он снова откашливается. И добавляет, чуть улыбнувшись: – Мэгги.
– Я знала, что мы сможем обойтись без формальностей! – поддразниваю я.
Он видимо расслабляется и выдыхает, словно все это время не дышал.
– Спасибо вам, что пришли. И да, простите меня за то, что донимала вас на службе. Не знаю, что на меня нашло. – Мне приснился про него странный сон, вот что нашло, но вряд ли про это стоит рассказывать направо и налево. – Я так скоро на учет в полицию попаду.
– Знаете, иногда бывает довольно скучно стоять там по два часа. Обычно с нами пытаются поговорить только туристы – орут что-нибудь, чтобы заставить нас пошевелиться. А с вами было интересно. Мне понравилось, – отвечает гвардеец, чуть пожимая плечами, и намек на улыбку, чуть тронувшую его губы, говорит мне о том, что за железной выправкой скрывается живой человек. Мне почему-то кажется, что это какое-то достижение, и я не могу сдержать улыбку.
– Простите меня, я до сих пор не спросила, как вас зовут?
Безымянный солдат не успевает ответить.
– Марго! – грохочет голос с Тауэрского холма. – А это еще кто?
Мне хочется кричать. Брэн подходит к нам, задыхаясь, сжимая в руке телефон.
– Брэн, пожалуйста. Я занята. – Я киваю на пустой офис и на очередь, которая начала расти у окошка Энди.
Он наклоняется ко мне, хватая меня за руку.
– Занята тем, что строишь глазки солдатам? – Он пытается оттащить меня в сторону.
– Мэгги? – Гвардеец обращается ко мне, и выглядит он еще суровее, чем раньше, если это вообще возможно. Брэн смотрит на него с упреком, оглядывая с головы до ног. Я с трудом сглатываю комок, подступивший к горлу, но из-за моего растущего смущения и силы, с которой Брэм сжимает мою руку, слезы снова подступают к глазам, готовые вот-вот пролиться.
– Мне очень жаль, сэр, – обращаюсь я к гвардейцу с покаянным видом.
Брэн усмехается ему в лицо и поворачивается ко мне с уничижительной улыбкой.
– Так вот почему ты сбрасываешь мои звонки, да? Я был уже на полпути сюда, когда ты наконец взяла трубку, и я все слышал, до последнего слова, как ты неловко пыталась с ним заигрывать.
Он еще сильнее сжимает мою руку, и я морщусь.
– Что? Нет… я… Брэн… – У меня все тело горит от неловкости, я снова не могу найти слов и оглядываюсь: Кевин, Энди и Саманта – все прилипли к стеклу в одной из кабинок и толкаются за лучшее место. Я перевожу взгляд на жвачку на тротуаре, изо всех сил стараясь не заплакать и сдержать тошноту.
– Пожалуйста, ты делаешь мне больно.
Свободной рукой я пытаюсь разжать его пальцы.
Но он не отпускает меня, а, наоборот, прижимает к себе и собирается продолжить свои ревнивые обвинения, как вдруг его резко прерывают.
Гвардеец откашливается, и я понимаю, что он сейчас выдаст какое-нибудь неловкое извинение, чтобы побыстрее отсюда свалить.
– Я скажу всего один раз: убери от нее руки и уматывай отсюда.
В полном шоке я таращусь на него. Он даже не смотрит на Брэна, но зато не сводит глаз с меня. Его мальчишеская нервозность, кажется, прошла, и я ежусь под его пристальным взглядом.
Брэн усмехается.
– Я слыхал, что вы, ребята, звезд с неба не хватаете, так что позволь мне популярно тебе объяснить: это моя девушка, и она счастлива меня видеть, правда же, Марго? У нас есть планы. И не хватало еще, чтобы мне тут приказывал какой-то пижон в дурацком костюме. Возвращайся к тому, что хорошо умеешь, – заткнуться и стоять смирно.
– Ты не мой парень, – робко бормочу я. Появление союзника действует на меня как адреналин, помогая снова обрести голос.