Генри тоже ответил, продолжая наш скучный светский разговор: «Я в порядке. Как прошел твой день?» Вполне мило, даже вежливо. Но разве кто-нибудь когда-нибудь отвечал на подобный вопрос что-то еще, кроме «спасибо, прекрасно» или «все хорошо»? Вряд ли я могу ему сообщить, что у меня было нереальное адово похмелье, которое заставило меня в шесть утра извергать горячую лаву изо всех отверстий, не так ли? Я отвечаю социально приемлемо и очень по-британски: «Хорошо, спасибо, у тебя?» – и иду дальше.
Остальные сообщения почти одинаковые: или очень прямолинейные «Хочешь встретиться?», или ужасающе скучные «Привет, как дела?».
Я уже почти готова сдаться, но тут появляется новое сообщение от чувака по имени Калеб. Я сразу его открываю, молча надеясь, что оно окажется интереснее, чем остальные. К счастью, он вообще пропускает стадию приветствий.
Калеб: Мэгги, ты выглядишь как девушка, о которой люди песни пишут.
Я перечитываю. И еще раз. Шесть раз, на самом деле. Это странно, что моя первая реакция – скупая слеза? Возможно, он всем это говорит. Мы все в «Тиндере» для того, чтобы привлечь к себе внимание. Если он пишет это каждой девушке, у него не должно быть отбоя от желающих познакомиться.
Я заглядываю в его профиль, прежде чем отвечать. Первое фото – черно-белая профессиональная фотография: он довольно экспрессивно играет на гитаре на сцене. Волосы по плечи – были бы, если бы не презрели силу притяжения: на фото он опустил голову, отчего волосы встали вертикально. Следующее – более расслабленное: он сидит на деревянной скамейке в пивном ресторане, держит в руках пинту. Улыбается в камеру. У него немного неровные зубы, но они гармонируют с его альтернативным образом. Несовершенство превращает их в своего рода отличный аксессуар вроде серебряного кольца в носу и черной кожаной куртки. Все остальные фотографии – вариации на тему первых двух: или концертные, или с досуга. Даже если я одна из сотни, я не могу игнорировать то, как забилось мое сердце, стоило мне представить, как он говорит мне эти слова вживую. Этот внушает надежду.
Я решаю не рисковать, не выказывать излишнюю заинтересованность.
Мэгги: Да? А в каком жанре будет эта песня?
Калеб: Хмм… ну, ты слишком интересная для баллады. Ты была бы фольклорной песней. Одной из тех, в которых рассказывается о феях и которые передают из поколения в поколение, потому что твоя красота стала бы мифом.
Калеб: Не только красота, конечно, в тебе есть глубина. Ты не просто мелодия или слова, каждая твоя часть – искусство само по себе, а взятое вместе… вау.
Я чуть не задыхаюсь. Он хорош… Я собираюсь ответить, но у меня отказывает мозг. Что можно сказать мужчине, который только что отвесил тебе лучший комплимент в жизни? По крайней мере, с ним, находящимся в безопасном пространстве за экраном, у меня есть время собраться с мыслями и продумать ответ.
Мэгги: Ты, кажется, знаешь кучу всего о своей музыке. А какой жанр ты предпочитаешь?
Калеб: Это совсем уж клише – сказать, что мой любимый жанр – фолк?
Мэгги: Самую малость…
Калеб: Хорошо, хорошо, я вообще-то больше склоняюсь к року и металлу. Немного Judas Priest, Misfits, Megadeath – все такое. Хотя моя группа играет более спокойную музыку.
Мэгги: Это объясняет кожаные куртки! Вы много выступаете?
Я старюсь медленно подавать ему его же интересы. Таким образом я не смогу ему не понравиться, а кроме того, я прошла через энное количество различных эмо- и панк-периодов, будучи тинейджером, так что грех было бы не воспользоваться сейчас полученными знаниями.
Так мы и общаемся некоторое время, задавая друг другу глупые вопросы, и он не скупится на другие комплименты. Когда я снова смотрю на часы, уже полночь. События этого вечера успешно отвлекли меня от головной боли, однако мое тело все настойчивее требует отдыха. Глаза тяжелеют, и яркое свечение экрана начинает меня раздражать, так что я убираю телефон и отправляюсь спать – уже предвкушая, как прочту ответ Калеба утром.
Глава 12
Я иду на свидание. Кажется, на первое в жизни настоящее свидание. Брэн не считается – он сам себя пригласил к нам в дом на втором курсе, да так у нас и остался. Мы с Калебом переписывались нон-стоп всю прошлую неделю – и даже в душе я ловлю себя на том, что мысленно отвечаю на его многочисленные комплименты и прикольные истории из жизни его группы. После того как он семь дней подряд просил меня о встрече, а я отвечала самыми разнообразными отговорками, ссылаясь на то, как сильно я занята, хотя на самом деле меня просто раздирали сомнения, я наконец-то набралась мужества встретиться с ним сегодня вечером.
Не поймите меня неправильно. Я хочу выйти из дома! И я прекрасно понимаю, что единственный способ это сделать – согласиться сходить выпить с человеком, которого я никогда в жизни не видела. Пусть я и не выходила за пределы района Тауэр-Хилл уже… не представляю даже, сколько времени, но ведь другие люди делают это постоянно… То есть буквально все сидят во всяких приложениях для знакомств, так ведь? Куча людей моего возраста познакомились со своими партнерами онлайн – девочка, с которой мы вместе ходили в школу, даже вышла замуж за чувака из «Тиндера», ребенка вон ждет. Что плохого может случиться?
«А еще множество женщин стали жертвами агрессии мужчин, встреченных в “Тиндере”», – сообщает тоненький голос у меня в голове. Опасаясь закончить так же, как одна из тех бедняжек, о которых так часто пишут в газетах, я с трудом подавила в себе желание попросить у Калеба справку об отсутствии судимости от Службы по раскрытию информации, а также две формы удостоверения личности. Но в глубине души я понимаю, что не смогу вечно прятаться в Тауэре лишь потому, что я слишком боюсь всяких «что, если». Плюс постоянная тяжесть в животе наверняка будет держать меня все время начеку.
И вот она я, стою на автобусной остановке, жду автобуса номер пятнадцать и изо всех сил сдерживаю подкатывающую к горлу тошноту. Я проверяю время на айфоне и потом еще раз на светодиодном табло на остановке. На одних часах было шесть минут, на других – четыре. И те, и другие оказались неправы. Первый автобус показался только через десять минут, и тот чуть не уехал у меня из-под носа, пока я стояла на тротуаре и искала в карманах проездной. Это очень по-лондонски – испытывать иррациональную злость при мысли о том, что общественный транспорт приходится ждать больше пяти минут. Дома, в Йоркшире, было чудом, если автобус, который ходит раз в час, вообще приезжал. И всякий раз, когда мы жили там относительно долго, я неизбежно застревала в городе в ожидании отца, который приезжал за мной, потому что обратный автобус так и не пришел. И у нас не было крутых автобусных остановок с электронным расписанием – хорошо еще, если была скамейка, и совсем хорошо, если она не была измазана какой-нибудь подозрительной субстанцией.
После того как я все-таки вскарабкалась внутрь по ступеням, чуть снова не вывалившись в процессе, автобус рвет вперед, а я нахожу себе место наверху, но здесь столько народу, едущего с работы, что мне приходится просить пожилую даму убрать свою сумку с сиденья. Недовольно пыхтя, она все же забирает сумку к себе на колени, и вышитые на ней крестиком собачки, кажется, смотрят на меня с не меньшим презрением, когда я усаживаюсь рядом. Но у меня слишком длинные ноги, которые неудобно упираются в спинку сиденья впереди, так что мне приходится сдвинуть их в сторону и сидеть с коленками в проходе, что, в свою очередь, означает, что каждый раз, когда кто-нибудь пытается пройти, мне приходится неловко сдвигаться.
Простой дискомфорт так меня раздражает, что мои переживания по поводу предстоящего свидания улетучиваются. Я не пойму, то ли два беспокойства просто взаимоуничтожили друг друга, то ли еще одна колдобина – и со мной приключится паническая атака, и я залью своими истерическими соплями всех недовольных старушкиных собачонок.
Сверяясь с телефоном на каждой остановке, я стараюсь отвлечься на открывающиеся сверху виды. Мы проезжаем собор Святого Павла как раз в тот момент, когда вечернее небо отражается оранжевым сиянием в его стенах цвета слоновой кости, как будто само солнце мечется между мраморными колоннами. Розовая россыпь цветов, растущих на деревьях возле собора, летит в автобус, поскольку верхние окна задевают свисающие ветки. Если бы не всепобеждающий запах марихуаны и мочи, висящий в воздухе, сцена была бы вполне ангельская. Мы едем по Флит-стрит и дальше по Стрэнду. Старые пабы выстроились вдоль дороги, изъеденные временем деревянные вывески висят перпендикулярно бурлящему потоку владельцев айфонов, которые ходят по этим улицам каждое утро и каждый вечер, но, возможно, никогда их не замечают. По всему Стрэнду между офисными зданиями ютятся разные церкви. Я слышу, как звонят колокола церкви Святого Климента Датского, которая стоит на островке посреди дороги, и вызванивают они мелодию старой детской песенки «Апельсины и лимоны». Несмотря на какофонию выхлопных труб и телефонных разговоров, чистый колокольный звон разносится по улице и, как ни странно, действует на меня успокаивающе – маленький кусочек традиции, разбавляющий беспорядочное однообразие городской жизни.
Мы подъезжаем к Трафальгарской площади, я снова ерзаю и смотрю на время; я приехала раньше на полчаса – на тот случай, если я потеряюсь или вспотею и мне понадобится время, чтобы остыть, прежде чем он придет. Я выхожу на последней остановке, и меня выносит из автобуса в поток прохожих, который несет меня мимо величавых львов, окружающих адмирала Нельсона наверху колонны, и я чуть не налетаю на ничего не подозревающую туристку, которая встала как вкопанная посреди тротуара, чтобы сделать фотографию. Торопливо извинившись за то, что съездила ей по плечу, я уношусь дальше вместе с толпой.
Калеб предложил встретиться в каком-то пабе за углом Лестер-сквер, и как бы мне ни хотелось орать каждый раз, как мне навстречу попадается группа из четырех человек, идущих по тротуару в ряд, из-за чего мне приходится вылезать на проезжую часть с риском угодить под мопед, я рада, что наше свидание пройдет в таком публичном месте.