– Иди спать, дитя. И еще, Мэгги, сегодня вечером всевидящее око не доставит тебе хлопот, – добавляет она, медленно придвигаясь к компьютеру, который жужжит в углу.
– Спокойной ночи.
Когда я подхожу к двери, она уже снова занята тем, что выбирает семена подсолнечника из общей массы, и поэтому машет мне, не глядя. Помахав на прощание птицам, я закрываю за собой дверь и иду домой. Я больше не думаю про сегодняшнее провальное свидание, а только тихонько хихикаю, как ребенок, над словом «поганец».
Глава 13
Проходит несколько дней, прежде чем я снова нахожу в себе силы открыть «Тиндер». Гренадерский полк все еще не вернулся в Тауэр – с тех пор, как я в последний раз их видела на «перекличке воронов». Каждое утро я иду на работу одним и тем же маршрутом через двор, выискивая взглядом яркие белые султаны, украшающие медвежьи шапки. И каждое утро приносит разочарование. Я говорю себе, что это потому, что как раз сейчас мне бы очень пригодилась помощь комического дуэта Райли и Уокера или совет от Мо о том, как вернее всего не дать себя развести престарелым извращенцам из интернета. Но Фредди все равно не покидает моих мыслей.
Несмотря на то что я видела, как он записывает мой телефон в офицерской, и несмотря на то, что он сказал, что позвонит, я до сих пор ничего от него не слышала. Что ж, я, видимо, должна быть благодарной. Он сделал всю эту историю про «учиться на ошибках матери» намного проще.
Я подумала, что раз я никому не рассказала об инциденте с разводилой Калебом, и единственные люди, знающие об этом, – посетители паба, в который я больше никогда в жизни не приду, то у меня и нет причин смущаться. Так что, пожалуй, я попробую снова, учась на своих ошибках. Плюс Саманта и Энди все утро трепались о том, сколько мужчин и женщин пали к их ногам. Энди специально повышает голос, когда рассказывает коллегам, что к ней в кабинку то и дело наведывается не кто иной, как мой бывший парень, поскольку он (хвала небесам!) избегает меня. Откровенно говоря, если два человека с мозгами как у зубной щетки и проблемным характером могут найти свою любовь, то и у меня все еще есть надежда.
Открывая приложение, я первым делом блокирую Калеба и отправляю на него жалобу, а затем, подавляя чувство стыда, которое во мне возрождают его фотографии, начинаю свайпить. Когда в поле моего зрения появляется турист, направляющийся к моему окошку, я пригибаю голову, и турист удачно сворачивает к Энди, которая громко стонет.
Довольно быстро мне становится ясно, что все профили – это просто цикл одних и тех же характеров, по кругу. Сначала идет «грязный мачо»: как правило, на фотографиях он вейпит, демонстрируя квадратную челюсть, и одет в такие узкие джинсы, что, по идее, они должны принадлежать его сестре, а в описании у него сказано что-то вроде «здесь, чтобы оторваться, а не закопаться» и россыпь жутких подмигивающих эмодзи. Потом следует «парень с машиной»: этот вечно стоит у очевидно чужого автомобиля, плюс фоток с выхлопными трубами у него больше, чем с его лицом, и в описании сплошные жаргонизмы, которые я не понимаю, – про машины, разумеется. «Самый крутой парень в универе» тоже встречается довольно часто; почти на всех фотографиях он или в каком-то мудреном костюме, или в клубе, сжимающий ядреного цвета алкопоп, а в описании непременно указано название университета, чтобы ты не забывала, что у него имеется какая-то там степень, о которой ты слыхом не слыхивала.
Конечно, я была бы не я, если бы в этом круговороте не было еще и «военного»; почему-то мне попадается много американских солдат. На фотографиях они обычно лежат в форме и ботинках на узкой койке и находятся, как правило, в нескольких тысячах миль от меня, очевидно, дислоцированные бог знает где и ищущие английскую розу, готовую послать им несколько фоток своих сисек, чтобы, ну, знаете, «простимулировать мораль». Есть еще «папаша»; у него нет своих детей, но на всех фотографиях он держит или хорошенького ребеночка, или собаку. Описание всегда сопровождается пометкой «ребенок не мой», просто чтобы ты знала, что он заботливый чувак, не обремененный собственным потомством. Я практически гарантирую, что образ любящего дядюшки – чистая показуха, и единственное, что интересует таких парней в детях, – это процесс их зачатия. Лондон есть Лондон, и время от времени появляется кто-то из разряда «в городе всего на три дня, ищу кого-нибудь, кто покажет мне город, пока я здесь», что расшифровывается как «я стремлюсь переспать с кем-нибудь в каждой стране, которую посещаю».
Сказать, что ни один из них не годен для создания семьи, – ничего не сказать, но я продолжаю свайпить, несмотря на разочаровывающих кандидатов. Довольно весело свайпить и распределять их по категориям; тех, кто хоть чем-то выделяется из общей массы, я свайплю вправо, и пока что таких набралось три. И конечно, я ни с кем не совпадаю.
В течение следующей недели я получаю всего четыре совпадения, трое из которых, должно быть, передумали, потому что только один решил начать разговор. Джейк, 28, времени не теряет и старается узнать обо мне побольше, а мне приходится напоминать себе, что если он спросит про имя моего первого питомца или девичью фамилию матери, то это, видимо, мошенник. Но он не выходит за рамки безопасных «как дела?», «откуда ты?», «какой у тебя любимый цвет?» и «какое оружие ты бы выбрала в зомби-апокалипсе?».
Мы проводим много времени за обсуждением последнего вопроса, поскольку в свое время я потратила немало ночей на просмотр фильмов про зомби, не понимая, почему все так упорно хотят выжить в этом мире. Я имею в виду, зачем трудиться и вышибать мозги живым мертвецам, чтобы остаться в мире, который намного хуже того, в котором ты жил изначально? Плюс не думаю, что у меня хватит сил построить цивилизацию заново. Но стоило мне поделиться с ним этими размышлениями, как Джейк, по-моему, слегка озадачился, и в ответ я получила простое «а я бы, наверное, выбрал бензопилу».
После этого я прихожу к выводу, что, пожалуй, не стоит быть такой уж честной. Меняя тактику, я позволяю ему завладеть инициативой, и весь наш следующий час наполнен тем, что я отвечаю (немного перебарщивая с энтузиазмом) на перечисление его «1ПМ» [32] для каждого веса, обсуждаю, сможет ли он уложить меня на лопатки, и немедленно устаю от одной только мысли об этом. Быть чуточку менее собой, кажется, работает: когда спортивный разговор сходит на нет, Джейк приглашает меня на свидание, и, не успев струсить и отказаться, я соглашаюсь.
Мы договариваемся встретиться в Шордиче. Туда можно дойти пешком, поэтому я разрабатываю подробнейший маршрут, просто чтобы успокоить нервы. Шордич – место, где полно гораздо более классных людей, чем я. Я могла бы явиться туда, одетая в сетку из-под мандаринов, и, уверена, никто и бровью бы не повел, особенно если бы я в таком виде стала фотографироваться на фоне исписанных граффити стен. Даже вандализм может быть стильным.
Джейк предложил ресторан под названием «Медбол», и я жду за углом, не имея желания прийти слишком рано и снова быть застигнутой врасплох. Я жду еще пять минут после назначенного времени и захожу, но все было зря – я все равно пришла первой.
Решив не усложнять ситуацию, маршируя сразу же на выход, я сажусь и осматриваюсь. Впервые я понимаю, что сильно недооценила название. Когда Джейк предложил «Медбол», я представила себе какой-то аптечный стиль – знаете, темная, академическая атмосфера, женщины носят платья типа культового зеленого платья Киры Найтли из фильма «Искупление» и курят сигареты в длинных мундштуках. Навоображав всякого, я, к сожалению, совершенно промахнулась с дресс-кодом, поскольку название оказалось намного более буквальным. Это один из тематических ресторанов, каких сотни в соцсетях – они все выглядят потрясающе, потому что владельцы, как правило, тратят намного больше времени и сил на интерьер, чем на то, что делает ресторан рестораном. Этот декорирован как старый школьный спортзал, с баскетбольными кольцами на противоположных концах помещения и линиями на полу, изображающими разметку баскетбольной площадки. У меня мало светлых воспоминаний о спортзале; я проводила почти все уроки физкультуры, сидя на лавочке, насколько знал учитель, из-за бесконечных месячных.
Я никогда не понимала эстетику подобных мест, которые выглядят так, словно владельцы забыли заплатить за электричество. Слабый свет едва освещает мой стол, официант, одетый в треники и со свистком на шее, приносит мне кувшин воды. Я почти вслепую наливаю ее себе в стакан воды и пью медленно и сосредоточенно. От ожидания у меня все чешется.
Проходит еще пять минут, и дверь снова открывается. Высокий блондин, в котором я узнаю Джейка с фотографий, вплывает внутрь слегка развязной походкой. У него широкие плечи и накачанные мышцы игрока в регби; он выглядит так, словно может сразиться с медведем и ни у кого не останется сомнений, кто победит. Его мощные бицепсы – вместе с половиной левого соска – торчат из-под майки, и мое платье с декольте блекнет по сравнению с его грудью колесом, как у голубя. В теории он совсем не красавец – лицо у него немного как бы смещено влево, нос слегка скособочен, и довольно сильно торчат уши, – но в этой грубой массивности есть своя сексуальность, и, скорее всего, именно несовершенство делает его привлекательным.
Он весь кажется прямой противоположностью и Брэну, и, к счастью, Калебу тоже. Нервное напряжение, поселившееся у меня в груди, немного спадает, когда я убеждаюсь, что меня не развели во второй раз. Ресторан почти пуст, так что Джейк быстро обнаруживает меня, и улыбка озаряет его лицо, образуя ямочки на щеках, немного смягчающие устрашающий облик. Он пересекает помещение и активно мне машет, становясь все выше и выше по мере приближения. Когда я встаю, чтобы с ним поздороваться, он возвышается надо мной, и в животе у меня оживают бабочки.
– Мэгги, ты выглядишь… очень мило, – говорит он.