– Правда? – спрашивает он, и в глазах появляется надежда. Я вспоминаю мой последний вечер с Фредди – сейф в Белой башне, экскурсия по оружейной палате, почти поцелуй, – и у меня начинают дрожать руки. Это было не свидание, напоминаю я себе.
– Определенно.
– Давай я тебя домой провожу?
Ох, твою мать. Ну почему все должно быть так сложно? У меня всего пара минут, пока нас не нагнали остальные.
– Не глупи. – Я пытаюсь засмеяться, но получается какой-то сдавленный птичий писк. – Я бы не стала тебя даже просить. Это совсем не проблема, так что ты иди домой.
– Нет-нет, я настаиваю.
До нас уже долетают обрывки болтовни. Они идут.
– Слушай, Оливер, я здесь совсем рядом живу, так что меня провожать нет нужды.
– Неважно, в пяти минутах ты живешь или в пяти милях, никогда не знаешь, кто шляется по этим улицам. Я бы хотел сходить с тобой на второе свидание, так что не могу допустить, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Это вгоняет меня в ступор. Впервые в жизни кто-то хочет второе свидание… со мной! Настоящий, симпатичный мужчина реально хочет снова меня увидеть, и я его не отпугнула! Ну почему, как только все идет хорошо, время всегда работает против меня? Я быстро возвращаю мысли к неотложным делам.
– Нет-нет! Я… ну, я… эмм… живу здесь.
Я показываю себе за спину, на Среднюю башню, темную и гнетущую в лунном свете.
– Очень смешно, – смеется он немного неестественно. – Это Лондонский Тауэр, здесь никто не живет.
Если бы мне платили по фунту каждый раз, когда мне это говорят, – в основном курьеры, которые тратят по три часа на поиски адреса и только потом сдаются, прежде чем доставить мне мой заказ, – я могла бы, пожалуй, купить себе Белую башню.
– Нет, боюсь, это не шутка. Это длинная история, но у меня отец здесь работает, и я с ним живу. – Он хмурится, и я не понимаю выражение его лица – то ли удивление, то ли замешательство. Скорее всего, и то и другое.
– Ты правда не шутишь?
– Не шучу. Прости, у меня нет времени объяснять все сейчас, мне правда надо идти. – Я украдкой бросаю взгляд на толпу, приближающуюся к нам.
– Так получается, все наше свидание прошло… там, где ты живешь? Почему ты мне не сказала? – Он снова хмурится.
– Я не хотела тебя обижать, а когда набралась смелости, было уже поздно. Прости меня. – Он смотрит на меня во все глаза, иногда переводя взгляд с моего лица на каменные башни.
– Вот черт, – выдыхает он с раздражением и трет ладонью лицо.
– Но я правда прекрасно провела время сегодня вечером! Честно! И если ты все еще хочешь, я бы хотела встретиться снова, может быть, только подальше от моего дома…
– Да, я бы тоже хотел.
Он улыбается. Довольная тем, что смогла спасти первое свидание, я поворачиваюсь, чтобы уйти, все еще отчаянно желая все поскорее сбежать, но он хватает меня за руку и притягивает к себе, и прежде, чем я понимаю, что происходит, прижимается губами к моим губам. Когда мой мозг наконец догоняет реальность, я отталкиваю его и снова вижу его обиженное лицо. Краем глаза я замечаю мигающий красный огонек одной из камер. В любом другом месте в любой другой момент я была бы на седьмом небе, все было бы прекрасно. Но от осознания того, что Ричи, отец и Фредди – господи, Фредди, – и бог знает кто еще в нескольких метрах от меня и следят за каждым моим движением, у меня начинает кружиться голова, и поцелуй Оливера только провоцирует у меня реакцию «бей или беги». Все мое тело дрожит от напряжения, и я чувствую, как подступает паническая атака.
– Я не… я просто… Просто здесь все утыкано камерами, – тараторю я нервно. – И охранник. И я их всех знаю, и…
Прежде чем я успеваю закончить, он наклоняется ко мне с закрытыми глазами и шепчет:
– Забудь обо всех. Только ты и я имеем значение… – Он делает попытку еще раз меня поцеловать, вытянув губы, но мне даже не приходится его отталкивать – по Тауэр-Хилл эхом разносится грохот хлопнувшей двери.
Встревоженный Оливер резко отдергивает от меня свои протянутые руки, и мы оба поворачиваем головы к Средней башне. К нам приближается хор ботинок, ритмично стучащих по булыжной мостовой.
– Назад! – гаркает знакомый глубокий голос Фредди. Все еще в мундире и медвежьей шапке, но поменяв фонарь обратно на ружье, он находится в окружении очень серьезно выглядящих парней.
Мое сердце растоптано, как и моя гордость.
– Фредд… – начинаю я, лихорадочно глядя то на него, то на моего кавалера.
Меня прерывает Оливер.
– Какого хрена! – восклицает он дрожащим голосом.
Из меня словно выкачали весь воздух, и грудь моя горит.
– Отойдите от леди! – рявкает Ричи из-за спин гвардейцев, тихий старичок, которого я вижу каждое утро поливающим свои розы, превратился в устрашающий танк.
– Идите своей дорогой.
Его лицо багровеет с каждой секундой. Оливер послушно отпрыгивает.
– У тебя точно пять секунд, чтобы убраться отсюда до того, как я натравлю на тебя этих ребят, как собак, – продолжает Ричи тем же сдавленным тоном, кивая на вооруженных гвардейцев.
Моему кавалеру не пришлось повторять дважды. Он буквально рванул от меня, не оглядываясь. Я не сдвинулась с места; я просто не могу сдвинуться с места. Я хочу, чтобы Темза вышла из берегов, поглотила меня и унесла куда-то.
Ричи выходит вперед.
– Ты в порядке, Мэгги, солнышко? – Он снова добродушный сосед, и голос у него опять мягкий и добрый.
Я прохожу мимо него, я направляюсь прямо к Фредди, переполненная эмоциями, которые не в силах больше сдерживать; вся тревога, напряжение, томление, радость и грусть этого вечера достигают кульминации, переплавившись… в злость. Я зла на Фредди и не могу остановиться. Я просто киплю от злости – за то, что он исчез, что вернулся в самый неподходящий момент, что прервал нас, за все его долбаное сбивающее с толку присутствие в моей жизни.
– Ты не имел права, – говорю я сквозь зубы, тыча его в грудь слабым пальчиком. Я вижу его так близко впервые за несколько недель – но лицо Фредди совершенно бесстрастно и невозмутимо. Только в безразличном, казалось бы, взгляде скапливается темнота, и сам он выглядит натянутым и напряженным, и я замечаю, что костяшки его пальцев, сжимающих ружье, побелели.
– Похоже, это был еще один провал, а, Мэгс? – Жизнерадостный голос Райли звучит за секунду до того, как возникает его ухмыляющаяся физиономия.
– Нет, пока он все на хрен не испортил.
Остальные гвардейцы помалкивают, а я продолжаю яростно смотреть на Фредди.
– Иди домой, Маргарет, – говорит он холодно. Лед в его голосе вызывает у меня одинокую слезинку, которая скатывается по щеке.
Опустив голову, я убегаю и не останавливаюсь до тех пор, пока не оказываюсь дома.
Отец никогда не запирает дверь, не боясь воров внутри одной из самых защищенных крепостей в мире, так что я распахиваю ее, и она ударяется внутри о стену.
– Мэгс, это ты? – неуверенно спрашивает отец из своей спальни в подвале.
Я старюсь говорить спокойным, ровным голосом, несмотря на дрожащие руки и стискивающие горло эмоции.
– Да, пап, я. П-прости, кажется, я выпила немного лишнего.
– Это ничего, дорогая, иди ложись спать.
Я крадусь по ступеням, и, когда наконец оказываюсь в своей комнате, у меня подгибаются ноги. Ощущение такое, словно меня душат, я двигаюсь, но каждая мышца напряжена до предела, словно меня хватают тысячи рук сразу, а я слишком устала, чтобы сопротивляться. Перегруженный, мой мозг способен сфокусироваться только на моей неуверенности в себе. Мне нужно выпустить злость, но единственное, на что я могу направить свою ненависть, – на саму себя.
Содрав с себя одежду, я стою обнаженная перед зеркалом. Я не хочу быть мной; не хочу этот разум и это дурацкое тело, которые меня ограничивают. Может быть, если бы я была красивой, все это не имело бы значения. Мои свидания проходили бы отлично. Люди не издевались бы надо мной за одну только мысль, что мужчина может меня захотеть. Мне не пришлось бы перебирать столько дерьма в поисках того, кто смог бы меня полюбить. Если бы я была красивой, свидания с красивым умным мужчиной не были бы такой редкостью. Я не была бы одинокой в двадцать шесть и не чувствовала бы себя так, словно мое время на исходе.
Если бы я была красивой, Фредди смог бы почувствовать ко мне то, что я чувствую к нему.
Мое тело кажется мне чужим. Я бледная, болезненная, и это не считая фиолетовых растяжек на бедрах и животе, похожих на следы от когтей льва. Проводя руками по телу, я щиплю себя до тех пор, пока мне не становится больно.
Мне надо встать вот так на балконе, чтобы они все меня увидели, всю меня. Иногда мне кажется, что мое тело – единственное, что я могу контролировать, единственное, что все еще мое, но даже так я не хочу его. Я реву. Содрогаясь с головы до ног от рыданий, я опускаюсь на пол и упираюсь ладонями в ковер.
Без сомнения, я больше никогда ничего не услышу от Оливера. Конечно, у меня с ним было всего одно свидание, но он был единственным, кто наслаждался моей компанией настолько, что захотел увидеть меня снова. Очевидно, это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.
И Фредди! Он возникает в моей жизни в самые неподходящие моменты и потом снова исчезает – без предупреждения, дразня меня своей дружбой, как осла – морковкой. И как только морковка почти у меня в руках, он выхватывает ее и ломает надвое прямо у меня на глазах. Достаточно вспомнить, как он приветствовал меня сегодня вечером, несмотря на то что я каждую секунду думала о нем, чтобы понять, что он никогда не почувствует ко мне то же самое.
Вспоминая, как он выглядел сегодня вечером, безразличный и холодный, я снова начинаю рыдать. Хуже всего то, что я не виню его. Почему он вообще должен хотеть на меня смотреть? Сначала Брэн, а теперь это! Я трагически безнадежна. Каждая ночь в итоге заканчивается слезами, неловкостью и стыдом. Сегодняшний вечер, возможно, заставил Фредди понять, почему, во‐первых, у меня никого нет, а также почему Брэн изменял мне и почему Энди и Саманта на дух меня не выносят.