Палачу пришлось зарубить ее до смерти на том месте, где она стояла.
– Она была мегасильной. Представь себе, чего ей стоило стоять там, глядя палачу в глаза, видя свое отражение у него в топоре, и даже не дрогнуть. – Я качаю головой, испытывая благоговение перед материальным напоминанием о ней, непоколебимой даже полтысячелетия спустя. – Некоторые утверждают, что слышали, как ее призрак кричит на Тауэрском лугу. А мне бы хотелось просто сесть и поговорить с ней. Все помнят историю Анны Болейн, но она не единственная сильная женщина, которую здесь приговорили к смерти.
Я снова оживляюсь. Фредди чуть сдвигает фонарь, так что теперь он освещает мое лицо, а не кирпичную стену. Все это время он не сводит с меня глаз. Когда наши взгляды встречаются, меня переполняет желание поцеловать его, и приходится напомнить себе, что целовать мужчину, когда ты возбудилась от истории о казни женщины, несколько бесчувственно. Не говоря уже о том, что это наверняка был бы билет в один конец до города отвергнутых, учитывая, что он яснее ясного обозначил нашу дружбу.
– Ты думаешь, здесь тоже есть привидения? – спрашивает Фредди, оглядывая пустую комнату, и я рада, что он отвлекся.
– Ты что, никогда не слышал про экзорцизм в Башне Бичем? – отвечаю я, улыбаясь самой зловещей улыбкой.
– Э-экзорцизм? – заикается он, и его кадык выдается вперед, когда он нервно сглатывает.
– Ага. Много лет посетители жаловались, что чувствовали, как невидимая рука сталкивает их вот с этой самой лестницы. – Его взгляд следует за моей рукой, указывающей на лестницу, по которой мы только что забрались сюда. – Все было настолько серьезно, что они позвали медиума, чтобы она попыталась поговорить с потревоженным духом. Когда она спросила у пустой комнаты имя, то почувствовала, как ее тянет в этот коридор.
Я веду его за ограждение, отделяющее часть экспозиции, и ищу нужную надпись на стене. Найдя вырезанное имя Томас, я кладу на него руку.
– Они выяснили, что Томас был здесь пленником вместе со своими друзьями. Каждый день он видел из окна, как его друзей, одного за другим, вели на Тауэр-Хилл на казнь, но сам он умер до того, как палач смог накинуть петлю ему на шею. И вот его дух застрял здесь, в Бичем, и не смог освободиться, потому что так и не отсидел положенный ему срок. – Фредди сочувственно поднимает бровь, делает шаг вперед и гладит имя, как я. Видно, как его рука дрожит от контакта с камнем.
– Медиум предложила экзорцизм. Но не такой, когда католический священник брызгает святой водой и у демона начинается трясучка; они просто привели одного из офицеров, чтобы тот официально освободил его. Этот Томас столетиями ждал в чистилище, чтобы его отпустили, чтобы ему сказали, что он отбыл свое наказание полностью и теперь свободен. Говорят, что по всей башне пронесся порыв ветра, и больше никто со ступеней не падал.
– Довольно грустная история на самом деле, – замечает Фредди, все еще касаясь пальцами надписи.
– Да уж, – выдыхаю я и хмурюсь. – Надеюсь, теперь он обрел покой.
Фредди ведет рукой дальше по стене, и его пальцы следуют за неровным рельефом поверхности.
– Подожди-ка минуту, – говорю я после краткого озарения. – Твоя фамилия… Гилфорд, так ведь? – Он смотрит на меня в замешательстве и кивает. Я иду в самый конец темного коридора, и он несмело идет за мной.
– Лорд Гилфорд Дадли, – провозглашаю я. Фредди подходит поближе, чтобы лучше разглядеть надпись. Герб семьи Дадли вырезан рядом с именем, увековеченным в камне. – Здесь есть и твое, и мое имя.
– Невероятно, – бормочет он.
Его еле слышно, и мне кажется, что он разговаривает со стеной.
– Муж бедной леди Джейн Грей. Королевы на девять дней. Ей едва исполнилось шестнадцать, когда Кровавая Мэри [36] приговорила их обоих к смерти. И ей пришлось смотреть, как его вытащили из соседней камеры и казнили, пока строили эшафот для нее. Он вырезал здесь и ее имя, такое горько-сладкое напоминание об их короткой любви.
По мягкому, полному глубокого сочувствия взгляду Фредди видно, что он действительно потрясен тем, что увидел. Я даже завидую, что не являюсь объектом такого взгляда.
– Это место знает несколько великих историй любви, и конец каждой из них далек от счастливого… Кроме одной, самой моей любимой. Ты слышал когда-нибудь о лорде Нитсдейле?
Фредди качает головой; он внимательно меня слушает.
– Его арестовали и привезли сюда после подавления восстания якобитов; он был важной шишкой у шотландцев, так что король приговорил его к смерти по обвинению в измене. А он буквально только что женился на леди Уинифред, за несколько дней до того, как его схватили, и вот она приехала со своими служанками из Шотландии в Лондон умолять короля о прощении. Что было само по себе круто, но король ей отказал, и тогда она посетила своего мужа за день до назначенной казни. Она и ее служанка пронесли еще один комплект одежды у себя под юбками и продолжали входить и выходить из камеры, чтобы сбить с толку бифитера, который его охранял.
– Я вижу, к чему все идет, и понимаю, почему это твоя любимая история, – встревает Фредди с широченной улыбкой, которая очень ему идет.
– Они переодели этого огромного неповоротливого шотландского дядьку с бородой и всеми делами в костюм служанки и прямо перед носом у бифитера, который и глазом не моргнул, вышли и из камеры, и из Тауэра. И вдвоем прожили длинную счастливую жизнь в изгнании.
– Ха, не хотелось бы мне потом объясняться с Главным Йоменским Стражем, это уж точно. – Фредди смеется, свет от фонаря падает ему на лицо. – А как они объяснили бороду?
– Возможно, тот бифитер никогда не видел шотландских женщин!
После взрыва смеха, эхом разлетевшегося по комнате, мы погружаемся в уютное молчание.
– Как бы там ни было, лорд Гилфорд, – я спешу нарушить тишину, пока мне в голову не полезли всякие разные мысли, – ты уверен, что тебе не возбраняется иметь таких плебейских друзей, как я?
Фредди меняется в лице и тревожно вглядывается в меня.
– Да что ты, нет, конечно. Кто тебе сказал? – отвечает он торопливо.
Я снова показываю на его фамилию, вырезанную в стене.
– Твоя фамилия популярна среди лордов.
Он выдыхает с облегчением и очень быстро кивает, бормоча:
– Ну да, ну да, конечно.
Его тревога интригует меня, отвлекает от боли, поселившейся у меня в груди. И я не могу удержаться, чтобы не спросить еще:
– А что? Что ты думал, я имела в виду?
Фредди открывает рот, чтобы что-то сказать, и закрывает его снова. Проходит минута, прежде чем он начинает говорить.
– Я должен тебе честно все рассказать, но я не хочу, чтобы это изменило твое отношение ко мне. Я должен был сказать тебе раньше.
Теперь моя очередь выглядеть растерянной, к горлу сразу подступает ком, а мозг лихорадочно придумывает варианты того, что Фредди может сообщить дальше.
Заметив мое напряжение, он хватает меня за руку.
– Обещаешь мне? – Его глаза смотрят умоляюще, брови нахмурены, и между ними залегла тревожная складка. Я нервно киваю – хотя если откровенно, то я не уверена, что сдержу обещание. – Я не должен был быть простым гвардейцем. Мой отец… В общем, мой отец – полковник Гренадерского полка. Как был его отец и отец его отца и так далее. Пост передается от отца к сыну, и старший сын всегда становится гвардейским офицером, пока ждет своей очереди.
Фредди осторожно на меня поглядывает, словно боится, что я могу убежать. До меня постепенно доходит весь смысл того, что он говорит: с аристократической точки зрения его семья идет сразу после королевской. Так вот что значил «семейный долг»… Я подсознательно тереблю край своей дешевой нейлоновой футболки.
– Я должен был пойти по их стопам. Я старший сын, но для меня служба в армии всегда была… долгом. Я этого никогда не хотел. Отец вырастил меня солдатом, а не сыном. Он возложил на меня все свои ожидания, но это не… не то, чего я сам хочу.
Я все еще не оправилась от того, что он меня отверг, но меня не может не греть мысль о том, что он доверился мне. Несмотря ни на что, я чувствую себя ближе к нему, чем когда-либо.
– В общем, в отличие от меня, мой младший брат Альберт – Берти – обожал все связанное с военными с того момента, как подобрал игрушечный меч, который отец подарил мне на десятилетие. Поэтому, когда он начал серьезно завидовать моей унаследованной судьбе, через два месяца моей учебы я пошел прямо к отцу и отказался от должности. Отцу ничего не оставалось, как предложить ее Берти. Он был чудовищно разочарован и заставил меня поступить на службу в самом низшем звании, а также принял кое-какие другие меры…
Фредди кашляет на последних словах и оглядывается на стену, покрытую шрамами.
– Я был в общем-то не против. Меня никогда не пугала сама армия, скорее ожидания, ответственность, я полагаю.
– Почему он был разочарован? По крайней мере, один из его сыновей все же получит пост, – спрашиваю я, поскольку тонкости непотизма как бы не мой профиль.
– Когда умрет мой отец, я унаследую титул. Так вот, он чуть не слег, когда осознал, что его титул перейдет к сыну, который будет значиться простым пехотинцем. По-моему, дословно он сказал следующее… – Не думала, что это возможно, но Фредди говорит с еще более вычурным акцентом, изображая своего отца: – «Мы семья лидеров, мы были ими много столетий и будем еще много столетий в будущем. Ты не сможешь испортить все своей трусостью. Подумай о своей семье».
Я чувствую что-то до боли знакомое в том, как он шутит, как в его глазах мерцает грусть, которую нельзя утаить.
– Постой… титул? – Я еле выговариваю слова, давясь ими. То есть все это время я попадала в унизительные ситуации на глазах представителя почти что королевской семьи?
Фредди выглядит смущенным, смотрит в сторону и покачивается вперед-назад.
– Будущий граф Оксфорд к вашим услугам, – бормочет он с поклоном.
– Ты меня разыгрываешь! – восклицаю я, но я уже знаю, что он говорит правду. Все складывается: произношение, приобретенное в престижной школе-пансионе, сдержанность, то, как другие признают его авторитет, хотя у них и выше звания.