– Мне очень жаль… – говорит он тихо, его глаза в приглушенном свете светятся сочувствием. – Вы были близки?
– Я росла в семье военного, так что мы все время мотались по военным базам по всей Европе, переезжали почти каждые полгода. В таких условиях, честно говоря, нельзя было быть ближе, чем мы с мамой. Она была единственным человеком, с которым мне не приходилось прощаться каждые пару месяцев. – Я замечаю, как усиливается мой йоркширский акцент, когда я вспоминаю о своем детстве. – Когда я переехала в универ, она… не смогла с этим смириться. Ее жизнь была такой ограниченной, большую ее часть она прожила как мать-одиночка, не успевала даже завести друзей на очередном новом месте. Я думаю, это ее просто сломало, тело сдалось вслед за разумом, и очень скоро ее не стало.
Фредди кладет руку мне на плечо и сжимает его в знак поддержки.
– Прости. Можешь ничего больше не рассказывать. Я не хотел тебя расстраивать. – Только после того, как он это сказал, я понимаю, что плачу. Соленая слеза стекает мне на губы, и я торопливо вытираю ее.
– Ничего. Мне нравится говорить о ней. Я думаю, она бы тебе понравилась. Она готовила лучшее в мире жареное мясо. Ее ягненок… боже, я все бы отдала за еще один ужин с ее бараниной. Она запекала мясо в утином жиру до хрустящей корочки и… ох, ее соус! Не водянистый, в котором овощи тонут. Нет, он был такой божественно-густой, и в нем попадались настоящие кусочки мяса. Я была готова его просто пить!
– Пожалуйста, скажи, что она оставила тебе рецепт? Я уже несколько лет не ел нормального жареного мяса.
– Я думаю, что прикончила бы тебя, если бы взялась готовить. Лучшее из того, что мы с папой можем сварганить, – это пирог и чипсы [37]. Все замороженное, разумеется.
Он качает головой, изображая разочарование.
– У тебя разве нет повара, который принесет жаркое на серебряной тарелочке, стоит тебе щелкнуть пальцами? – добавляю я с улыбкой.
– Увы. Самое близкое к этому – шеф-повар в Букингемском дворце, когда мы там стоим на часах. Это невероятно дружелюбный итальянец по имени Кристиан, в комплекте с его блюдами всегда идет шлепок по заду и двусмысленное подмигивание. И не то чтобы его еда того стоит. Ты не представляешь себе, сколько раз мне приходилось заказывать туда пиццу.
– Гвардейцы могут заказывать пиццу в Букингемский дворец? – спрашиваю я, подняв брови.
– Мэгги, ты ведь заказываешь себе пиццу в Тауэр, так чего же ты удивляешься?
– А, ну да. – Теперь мы оба смеемся. – Так, может?..
– Что?.. Заказать пиццу? Сейчас?
– Ага, почему нет?
– Действительно, почему бы и нет, – соглашается Фредди. – Я даже заплачу, если мне не придется спускаться в подземелье.
– Я буду пеперони. – Я протягиваю руку, и он нежно ее пожимает.
Когда мы доходим до двери в подвал, у него в телефоне уже открыто приложение доставки. Я начинаю спускаться одна, замирая от страха.
– Привет. Добрый вечер… – говорю я стенам на каждой ступеньке.
– Мэгги! – кричит Фредди от распахнутой двери, которую он придерживает плечом.
Сосредоточившись на главной задаче, я отвечаю только:
– Хм?
– Какой адрес мне указать? Буквально просто Лондонский Тауэр?
– Если бы все было так просто. – Я поворачиваюсь к нему на ступеньках и всматриваюсь в него, почти полностью погруженная в темноту внизу. – Лучше укажи «Старбакс» на Тауэр-Хилл, а я просто дойду туда и встречу.
– «Старбакс»? Неужели «Старбакс» найти проще, чем средневековый замок?
– Не говори! Мне однажды водитель позвонил через десять минут после того, как приехал, с вопросом: «Какое именно здание – Тауэр?» Я, честно, думала, что громадную старинную крепость в центре города не заметить трудно, но, очевидно, ошибалась. – Он хмыкает, и его смех разносится эхом.
Повернувшись обратно, я возвращаюсь к текущей задаче. Опасаясь еще одного падения, я аккуратно спускаюсь с последних нескольких ступенек и ступаю на пол перед сейфом, даже не думая падать. Проделав все необходимые манипуляции, я спокойно убираю деньги, а потом начинаю подъем. Ветерок шевелит мои волосы, и руки покрываются мурашками. Я только вздрагиваю слегка и продолжаю степенно подниматься, а не бегу сломя голову.
– Видишь! Не знаю, чего ты трусишь. – Я тыкаю Фредди в грудь, когда дохожу до него. – Спасибо, ребята, за чудесный вечер, – кричу я в подвал, прежде чем захлопнуть дверь.
Вдруг меня кто-то хватает за плечи. Инстинктивно я испускаю крик, скорее напоминающий писк недорезанной хрюшки. Все мои внутренности то ли провалились, то ли взлетели, и сердце бьется так часто, что, кажется, вот-вот вызовет цунами у меня в венах.
– Буу! – Глубокий голос Фредди раздается у меня в ушах.
– Ах ты… – Я разворачиваюсь так резко, что наверняка повалила бы его наземь, если бы не его отменные рефлексы – он успевает увернуться от моих неуправляемых конечностей. Он сгибается пополам от смеха, сложив руки на коленях и зажмурив глаза. Его смех звучит все выше с каждым свистящим вздохом, и я не могу не присоединиться к нему в его эйфории. Каждое движение его тела поэтично. То, как трясутся его плечи, как он откидывает назад голову, как разлетаются со лба его кудри, словно корона древнеримского бога. Отсмеявшись, он делает несколько глубоких вдохов, его щеки алеют юношеским румянцем.
Не в силах отвести от него глаз, я просто пялюсь на него, щеки у меня уже болят от улыбки, а его грудь вздымается и опускается в попытке восстановить дыхание после розыгрыша. Все еще задыхаясь, он наклоняется вперед и хватает меня за плечи.
– Ну и кто теперь трус, а? – восклицает он, по-прежнему хихикая.
Я, как в детстве, обиженно надуваю губы и бормочу:
– Придурок.
Он ближе ко мне, чем я думала, и я чувствую его горячее дыхание у своих губ. Я уверена, что он, вообще-то, гораздо выше меня, но каким-то образом мы оказались лицом к лицу. Глаза с радужкой цвета Нептуна скользят по моему лицу с таким сосредоточенным интересом, словно он считает мои веснушки. Секунды тянутся невероятно медленно, он пристально разглядывает каждую пушинку на моем лице. В ответ я рассматриваю вечернюю тень на его лице, подавляя в себе желание поцеловать то место на его шее, где тень заканчивается.
Его нежные пальцы убирают кудрявый локон с моего лица, а другой рукой он берет меня за подбородок и щеку. Инстинктивно я прижимаюсь к нему, его рука закрывает румянец, расползающийся по моему лицу, когда я упираюсь в него грудью.
Он собирается меня поцеловать. Я в этом уверена. Он наклоняется ко мне… Я полностью поглощена Фредди. Я не могу себя контролировать, глаза закрываются в ожидании контакта, по которому так томится мое тело.
Но ничего не происходит. Вдруг раздается ужасно громкий звонок телефона Фредди, в результате чего мы отскакиваем друг от друга, словно тинейджеры, которых застукали на велосипедной парковке за школой. Он откашливается, потом отвечает, старательно избегая смотреть на меня.
– Да. Да. Вы здесь? Окей, хорошо. Мы сейчас подойдем. – Его голос, резкий и отрывистый, отдается эхом в помещении. Мне вдруг кажется, что ощутимо похолодало, и я скрещиваю руки на груди.
– Пицца, – говорит мне Фредди и убирает телефон в карман. Он поворачивается, чтобы уйти, но я успеваю схватить его за плечо. Повернувшись, он все еще не смотрит на меня, а вместо этого разглядывает паутину в углу.
– Давай я схожу, а то ты не сможешь вернуться обратно. Ты указал «Старбакс», да? – Мой голос звучит немного хрипловато. Фредди кивает.
Мне приходится протискиваться мимо него, чтобы уйти. Я невольно задеваю Фредди, и он заметно отстраняется от меня. Борясь с желанием оглянуться и посмотреть на него, я выбегаю из Тауэра и бегу по Водному переулку. Мои туфли стучат по булыжной мостовой, я тяжело дышу.
Что, черт возьми, происходит? Что это было? Почти поцелуй. Как он прижался ко мне. И как потом отстранился, закрылся. Все это как-то бессмысленно. Как он мог однозначно объяснить мне вчера ночью, что мы с ним только друзья, и потом пытаться поцеловать меня меньше чем двенадцать часов спустя? Возможно, в этот момент в него вселился какой-нибудь дух.
Боб улыбается мне из своей маленькой будочки у главных ворот. Я снова натягиваю улыбку.
– Ну что, Мэгги, идешь гулять, да? – говорит он, звеня ключами у калитки.
– Нет, сегодня только пицца, к сожалению. Теоретически я туда и обратно, но ты знаешь, как это бывает.
– Все это бесполезная затея, вот что я скажу. Как-то раз я стоял тут три четверти часа и ждал Ланчбокса, который гонялся по всему городу за китайской едой.
– Ланчбокс? Гонялся? Черт возьми, он, наверное, не на шутку проголодался.
Боб усмехается.
– Я видел, как он выпотрошил коробку с лапшой на Минт-Стрит. Бедной Сандре, наверное, досталась только пара креветочных чипсов, когда он вернулся домой.
– Прекрасно, – хихикаю я. – Кстати, раз уж тут зашла речь… сгоняю-ка я за своей пиццей.
Боб хромает к воротам и отпирает их для меня. Он тоже ветеран, хотя не вполне годится в Йомены. Он был десантником, в Афганистане был ранен в ногу, и его демобилизовали до того, как он отслужил полный срок. Но все относятся к нему как к своему, от шуточек до жилья, ведь это место – прежде всего дом престарелых для солдат, моряков и летчиков, для тех, кто не готов еще повесить форму на вешалку в шкаф.
Я подхожу к «Старбаксу» – разумеется, курьера нигде не видать, что, в общем, неудивительно. Кроме того, до меня доходит, что я никак не могу с ним связаться, потому что убежала в такой возбужденной спешке, что не подумала о том, что вся информация осталась у Фредди в телефоне.
Через несколько минут я решаю прогуляться по Тауэр-Хилл и проверить главную дорогу на предмет озадаченных курьеров. Я закатываю глаза Бобу, который видит, как я снова прохожу мимо ворот.
– Это тебе наказание за твою лень! – кричит он мне вслед, и, показав ему средний палец через плечо, я слышу, как он хмыкает.