– Уокер на учениях все уши нам прожужжал о вашем маленьком пари, и я помню, как ты сказала мне, что после того, как я испортил тебе последнее свидание, ты собираешься сдаться.
Я стараюсь не дышать, боясь, что малейшее вмешательство с моей стороны может сбить его с избранного пути.
– Так вот, на следующей неделе я должен пойти на одно мероприятие, и я хотел спросить, не захочешь ли ты составить мне компанию? Можешь сказать Уокеру, что это твое пятое и последнее свидание. Ну, знаешь, чтобы он заткнулся. Не думай, что ты обязана и все такое. Это будет сбор средств на реставрацию шотландских замков. Я подумал, что, может быть… возможно, тебе будет это интересно? Я сам еще не очень знаю, что там будет, но придут несколько человек, с которыми мне… рекомендовано пообщаться, для работы, и… я хотел загладить перед тобой свою вину. Мне правда очень жаль, Мэгги. Плюс я подумал, что, если я пойду с другом, общаться будет немного легче.
Последние слова он выплевывает скороговоркой, как будто они отняли у него все силы.
– Я… – начинаю я тревожно. Ненастоящее свидание. Я стараюсь скрыть разочарование, но знаю, что на лице у меня все написано. Конечно, он никогда не стал бы встречаться со мной всерьез – чувак, кажется, умудряется вставить это словечко в каждый наш разговор. Друзья, друзья, друзья. Чем скорее я это приму, тем будет легче.
Однако при мысли о замках, тем более шотландских, меня так и подмывает взять его за руку и отправиться туда немедленно. Но одно дело – жить в Лондонском Тауэре, когда все вокруг уверены в том, что ты на класс выше всех остальных, и другое – реально встретить людей, приближенных к королю. Да, у нас здесь постоянно шастают знаменитости и люди с высокими титулами. Но заправляет всем все равно рабочий класс, ветераны, которые годами служили в армейских подразделениях, получая каждое повышение за реальные заслуги, а не за то, кем они родились. Мы все живем в крепости, но это просто еще одно место службы. Йомены не изменились; они не считают себя лучше всех, и им точно не так много платят. Никто из них не ходил в частную школу, и большинство до сих пор живет от зарплаты до зарплаты.
Мир Фредди совершенно другой. Такая, как я, с северным акцентом, гардеробом, состоящим из одежды, купленной в благотворительных магазинчиках, и понятия не имеющая об этикете, не сможет легко вписаться в этот мир.
– Просто, ну, ты уверен, что хочешь взять с собой такую, как я? – Слова вылетают помимо моей воли, и на его лице появляется озадаченное выражение.
– Что ты имеешь в виду – такую, как ты? – спрашивает он, словно защищаясь.
– Я имею в виду, что, да, я знаю, что живу в очень крутом месте, но в одном твоем мизинце больше аристократизма и благосостояния, чем во мне целиком. – Меня бросает в жар, и шея под воротником блузки начинает чесаться.
– Ох, Мэгги, – говорит он со вздохом. – Во-первых, я знаю кучу людей, у которых больше денег, чем мозгов, и они далеки от того, чтобы называться приятными. То, что ты не миллионер, не значит, что ты не впишешься. Я думаю, что ты потрясающая. Для меня было бы честью пойти туда с «такой, как ты». – Он преувеличивает, показывая жестом кавычки, подчеркивающие его сарказм.
Я осторожно улыбаюсь. Пока я с Фредди, я знаю, что все будет хорошо; в конце концов, он вызвался защищать меня от всякого паранормального, неужели богачи могут быть сильно хуже привидений?
– Ладно, – соглашаюсь я. – Какой там дресс-код?
Глава 20
Не надо было надевать стринги. Я стою у Монумента, переминаясь с ноги на ногу в попытке сдвинуть их куда-нибудь, чтобы трусы не впивались в меня при каждом движении. Фредди обещал встретить меня вне поля зрения камер Тауэра, у двухсотфутовой колонны, увековечивающей память о Великом пожаре [38]. Пока я жду, я напеваю себе под нос детскую песенку «Горит Лондон, горит Лондон», совсем как мама, когда я была маленькой.
Платье, которое я второпях купила вчера и от которого у меня чуть инфаркт не случился, когда кассир сообщила мне цену, липнет к моим бедрам и ногам. Я все время напоминаю себе, что веревка, горящая у меня в заднице, лучше, чем если бы все видели каждый шов на бабушкиных трусах. Сшито оно из шелковистой ткани, такой, по которой всем видно, что ты сходила в туалет и вытерла потом мокрые руки о платье. Изумрудный цвет, я надеюсь, подчеркивает зелень моих глаз.
Обычно пунктуальный настолько, словно обладает возможностью появляться из воздуха, Фредди, к моему удивлению, опаздывает. Все, кто проходит мимо, – либо туристы, либо белые воротнички, спешащие или на поезд, чтобы черт знает сколько времени добираться домой, или в паб, похвастаться перед коллегами. Я стою одна, одетая так, что до моей зоны комфорта мне сейчас как до луны, и тереблю в руках клатч, который позаимствовала у Трикси, жены Ричи, нашего соседа. Я залила свои кудри лаком, и каждый раз, когда я принимаюсь нервно теребить кончики волос или пытаюсь провести по ним рукой, мне приходится раздирать почти хрустящие пряди.
– Ну давай, Фредди, – выдыхаю я, качаясь на каблуках, которые сделали меня такой высокой, что я боюсь, как бы голова не закружилась. Туфли уже давят мне на пальцы, и подъем такой, что ступни вот-вот сведет судорогой. Но только я начинаю задумываться, не присесть ли мне на тротуар, поскольку неудобные туфли доставят мне больше страданий, чем испачканное всей городской грязью дорогое платье, как около меня наконец-то останавливается машина. Элегантный блестящий автомобиль с затемненными стеклами. Это может быть либо Фредди, богатый наследник, либо первоклассный лондонский наркодилер, и я выдыхаю с облегчением, когда из него выскальзывает гвардеец. Хотя сегодня вместо формы на нем черный парадный костюм, очень стильный и, кроме того, отлично облегающий его зад.
Фредди уже улыбается, белоснежные зубы гармонируют с белоснежной рубашкой, на которой, к моему удивлению, он не застегнул верхнюю пуговицу – и галстука не видать.
– Прости, прости меня, ради бога, за то, что я опоздал, – говорит он, подойдя ко мне, и, взяв меня за голые руки, чуть сжимает их.
– Ничего, – улыбаюсь я.
– Если уж совсем честно, зная, что ты не то чтобы сильно пунктуальна, я подумал, что лучше всего будет сказать тебе прийти немного заранее. – Он подмигивает, и я пихаю его изо всех сил – насколько это возможно в его нежных объятиях.
– Должна тебе сказать, что я очень пунктуальна, когда дело касается вещей, которые для меня действительно важны, – говорю я с наигранным гневом, и он смеется. Фредди делает шаг назад, не отпуская мои руки, и смотрит на меня; хотя сначала он сосредоточен на лице, инстинкт предает его, и он быстро оглядывает меня с головы до ног, отчего мы оба краснеем.
– Ты… э-э-э… ты очень красивая. – И на этом он отпускает мои руки и открывает передо мной дверцу. Я стукаюсь головой, приседая на каблуках, но удар получается удивительно мягким. Только когда я уже удобно сижу в машине, я замечаю, что Фредди убирает руку и закрывает дверь: он предвидел мою неуклюжесть и подставил руку, чтобы я не ударилась. Я благодарна за сильно затемненные окна, которые означают, что Фредди, который обходит сейчас машину, чтобы сесть с другой стороны просторного салона, меня не видит. Он забирается внутрь гораздо элегантнее меня, но я списываю это на бóльшую практику.
– Спасибо, Кэрол, мы готовы ехать.
– Без проблем, сэр, мадам. – Шофер смотрит на нас обоих в зеркальце заднего вида и мягко трогается.
Мы немного проезжаем, а потом Фредди достает маленькую деревянную коробочку. Откинув маленький крючок, он поднимает крышку, открывая коллекцию шелковых платочков и галстуков всех возможных цветов. Он выбирает два разных оттенка зеленого и подносит ко мне. Прищурившись, он прикладывает каждый из них к моему платью и в итоге выбирает один, практически того же цвета. Он завязывает галстук с невероятной ловкостью, а затем вкладывает в нагрудный карман платочек. Мы сидим молча, я вся красная, он совершенно спокоен, а наши образы подходят друг другу. Он отнесся к роли моего кавалера намного серьезнее, чем я думала. Я вжимаюсь в подогретое сиденье и стараюсь скрыть улыбку.
Мы едем недолго и наконец тормозим у дорогого отеля. Консьерж приветствует нас и распахивает дверцу машины еще до того, как Кэрол окончательно остановила машину.
– Добрый вечер, мадам, – говорит человек, похожий на пингвинов-официантов из «Мэри Поппинс», с аккуратненькой бабочкой и выражением лица, характерным для всех людей в такой же униформе.
Он подает мне руку, вытаскивает меня из машины и тащит дальше по мраморной лестнице, а я все пытаюсь проверить, идет ли за мной Фредди. Я не успеваю оценить красоту отеля, потому что чрезмерно услужливые официанты обрушиваются на меня всей толпой: кто-то забирает мою джинсовую куртку, висящую у меня на руке, кто-то вручает мне программку, кто-то впихивает мне в руку бокал игристого вина. Все они что-то мне говорят, но я настолько перевозбуждена от всего этого, что способна только кивать. Мне становится все труднее дышать в толпе, окружившей меня в лобби. Фоном играет негромкая фортепианная музыка, но ее почти заглушает болтовня и фальшивый смех, и я не выдерживаю. Заметив туалет в закутке, в стороне от гладкого совершенства помещения, я проскальзываю туда прежде, чем очередной официант в костюме загонит меня в угол.
К моему ужасу, туалет такой же ошеломляющий. Если бы я остановилась в этом отеле и они предложили бы мне его в качестве номера, я была бы очень рада. Потолок задрапирован тканью в кремовых тонах, и каждая кабинка украшена позолоченными резными цветами и виноградными гроздьями. Зеркала в золоченых рамах, словно картины в Национальной галерее, так что, когда смотришься в такое, видишь свой портрет вместо отражения. В моем случае – портрет женщины не на своем месте. Волосы у меня уже растрепались, на макушке завились мелкие кудряшки, а остальные пряди прилипли к капелькам пота у меня на лице и на спине. Красные щеки, красные губы, красная грудь, я покраснела с головы до ног и заметно тяжело дышу. Капля пота падает мне на платье, и я вздыхаю, закрыв лицо ладонями. Мне не надо было сюда приходить. Я даже не дошла еще до чертовой вечеринки – я потерпела поражение в фойе.