– Как насчет вот этого? – говорю я, поднимая его.
– Прекрасно.
Не может быть, чтобы он не умел завязывать галстук, но я все равно поворачиваюсь к нему и делаю это сама. Фредди стоит, одетый в элегантный костюм с полковым значком на лацкане пиджака, и я чувствую, как он расслабляется у меня под руками. Я формирую узел и откидываюсь назад, вспоминая, как меня учил отец, когда я была маленькой. Фредди пользуется этой паузой, чтобы поцеловать меня. Его губы касаются моих, и я инстинктивно прижимаюсь к нему. Улыбаясь, он отстраняется, я роняю галстук и хлопаю его легонько по плечу.
– Мне надо сосредоточиться, балда. – Он смеется, пока я подтягиваю красно-синюю полосатую ткань и пробую снова, на этот раз успешно. Когда я заканчиваю, он снова прижимает свои губы к моим. Нежно и очень интимно; между нами не остается расстояния, когда он меня так целует, я становлюсь им, и он становится мной.
– Если только Мэгги не собирается и меня так же поцеловать, когда закончит возиться с тобой, тогда вы двое уже уединитесь где-нибудь, что ли! – раздается громкий вопль с другого конца общей спальни, и Фредди отстраняется, чтобы швырнуть свернутую в шар пару носков в Уокера, который делает вид, что давится на своей кровати в нескольких метрах от нас. Я не успеваю смутиться, потому что Фредди снова меня целует.
– Нам надо идти, – бормочет он. На моем лице ясно написано разочарование, поэтому он чмокает меня снова, а потом нежно подталкивает мои бедра к двери.
– Повеселитесь! И постарайся вернуться с головой, все еще присоединенной к твоему телу, – вопит Райли.
– Похоже, ему не за головой, а за членом надо будет следить, – хохочет Мо на своей кровати у двери – достаточно близко, чтобы Фредди дотянулся и отвесил ему подзатыльник.
– Ребята, все будет хорошо, – усмехаюсь я, и они все недоверчиво поднимают брови.
– Удачи, – одними губами произносит Уокер, а Чаплин с улыбкой хлопает его по плечу.
По требованию Фредди мы оба одеты так, словно собираемся посетить оскаровскую церемонию, а не познакомиться с моими родителями. Он даже купил мне новое красное платье.
– Я хочу сделать все правильно, – месяц назад сказал мне Фредди, когда я устроилась у него на коленях в Сент-Джеймском парке. – Все должно быть идеально.
Я подавила желание напомнить ему, что мой отец вместе с сотней других людей видел, как я бросилась к нему в объятия и засунула язык ему в глотку. Но это так мило, что он хочет произвести хорошее впечатление. Мы идем, держась за руки, от блока Ватерлоо по тайному проходу мимо казематов к моему дому. Люси, Мерлин и Эдвард подлетают к нам, когда мы уже подходим к двери, и Фредди достает пачку печенья из сумки, которую взял с собой, отпускает мою руку, наклоняется и кормит жадных птиц. Я присоединяюсь, сажусь на корточки, и ко мне сразу прыгает Люси и прячет клюв в складках моего платья.
– Ты специально это принес? – спрашиваю я Фредди, когда они набивают свои животики и весело упархивают.
– Стянул в караулке. Я подумал, что мне надо задобрить твоих друзей, чтобы они не рассказывали обо мне гадости. – Он подмигивает, и я притягиваю его к себе.
Когда мы наконец оказываемся перед моей дверью, Фредди медлит и снова запускает руку в кудри. Я ловлю его руку, немного сжимаю ее и распахиваю дверь. В доме тихо, отец, без сомнения, уже в баре и готовится к нашей встрече. Фредди не отпускает мою руку, когда мы подходим к закрытой двери маминой комнаты и я открываю ее.
На середине стола лежит записка, прижатая маленькой коробочкой лимонных пирожных и упаковкой ванильного печенья. Размашистым почерком написано:
«Я подумал, что надо дать вам немного времени с мамой. Я купил ее и мое любимое на десерт. Скоро увидимся. С любовью, папа. P. S. Оставь мне немного печенья!»
Я смотрю на кучу сладостей, и на сердце теплеет, не только потому, что я обожаю сладкое. Я просто не могла бы спланировать все лучше. Фредди обнимает меня за талию, читая записку через мое плечо, и я чувствую его щеку у себя на шее, когда он улыбается.
– Добрый день, мадам. Я Фредди. Для меня честь здесь находиться.
Он отпускает меня, чтобы представиться моей маме, обращаясь к фотографиям на стене. Поставив сумку на стол, он достает четыре контейнера. Когда он их открывает, от содержимого все еще идет пар.
– Ты готовил? – Мои глаза вдруг наполняются слезами, и мне хочется заплакать, но я сдерживаюсь… пока.
– Конечно. Я подумал, что мы можем поужинать с твоей мамой. Я, кхм, говорил с твоим отцом вчера по телефону и попросил у него разрешения, отсюда и… – Он показывает на подаренный нам папой десерт и робко на меня смотрит. – Я просил его присоединиться к нам, но он сказал: «Я уверен, мы еще много раз будем ужинать в этой комнате, парень. Но сначала ты иди и познакомься с моей Хилари». Я надеюсь, это ничего? – Слезы, грозившие пролиться несколько минут назад, текут у меня по лицу, я смахиваю их, улыбаюсь и киваю.
– В караулке кухня не то чтобы первый сорт, так что это – все, что я смог сделать с жареным ягненком. – Он выкладывает картошку, овощи и мясо на стол, а потом достает банку с подливой.
– Спасибо тебе, – все, что я могу сказать, и я тянусь к нему и целую в щеку.
Я почти ничего не говорю, пока мы едим, а Фредди, одетый с иголочки, рассказывает стенам о себе, о нас и обо всем, что я когда-нибудь рассказывала ему про маму. Мои молчаливые слезы капают в пустую тарелку.
Когда мы заканчиваем, я уношу тарелки в кухню и быстро мою. Возвращаясь обратно, я слышу, что он все еще говорит, на этот раз тише, но достаточно громко, чтобы мне было слышно.
– Если вам интересны мои намерения относительно вашей дочери… я просто хочу, чтобы она была счастлива. Если она счастлива, я тоже счастлив. Я не думаю, что когда-нибудь испытывал счастье в чистом виде, пока не встретил Мэгги. Она помогла мне понять многое про самого себя, о том, кто я такой и кем хочу быть… Она спасла мне жизнь. Я не могу сказать, что отдал бы за нее весь мир, потому что она и есть весь мир. И я буду ее луной, всегда на ее орбите. Каждый раз, когда будет наступать темнота, я буду рядом, даря ей столько света, сколько смогу, чтобы она не блуждала в ночи. Мои намерения – быть для нее всем, чем она стала для меня.
Знаете это чувство, когда выходишь зимним утром на улицу и делаешь глубокий вдох? И свежий холодный воздух заполняет легкие, пробуждая каждую клеточку в теле? Это Фредди; он заставляет меня чувствовать себя по-новому с каждым вдохом. Он ветер на вершине шотландской горы, в котором я теряюсь, когда он обволакивает меня и заставляет краснеть мои щеки.
Я прислоняюсь к дверному косяку с улыбкой. Фредди стоит по стойке смирно и смотрит на мамину фотографию, сделанную в тот день, когда я родилась. Где-то в складках одеяльца – я, мои кости еще немного приплюснуты после рождения. Мама светится, ее безумные кудри еще безумнее спадают ей на щеки, и ее кожа сияет от вспышки камеры.
– У тебя ее улыбка, – говорит Фредди, почувствовав мое присутствие.
– Думаешь?
– Определенно.
– Ты бы заставил ее расплакаться своей речью.
– По-хорошему расплакаться?
Я киваю.
– Пора идти, а то отец будет ревновать, что мама провела с тобой больше времени, чем он.
Отсалютовав маме в последний раз, он берет свою куртку, и мы идем в «Ключи».
К тому времени, как появляемся мы, к Кейти присоединилась Мáри – а также все тридцать йоменов, включая смотрительницу, что для нее – огромная редкость. Мой отец сидит на стуле в самом конце зала, держа руки на коленях, – сидит так ровно, что я начинаю опасаться, как бы он не потянул мышцы шеи. Он тоже оделся так, словно собрался на встречу с королем, украсив свой пиджак длинным рядом медалей.
Он быстро поворачивается, пытаясь нащупать выключатель позади себя, стеклянная витрина у него за спиной вспыхивает, и появляется огромный топор, перекрещенный с бифитерской алебардой. Отец доволен собой, возможно, ему кажется, что он выглядит, как какой-нибудь тиран из «Игры престолов» или что-то в этом роде.
– Что у вас здесь происходит? – Я закатываю глаза и смеюсь.
Фредди нервно сглатывает, очевидно напуганный собранием бифитеров, которые все повернулись поприветствовать его.
– Мы пришли приветствовать твоего нового парня в «Ключах», – сообщает Ричи, и я смотрю на него с подозрением.
– И показать, с каким количеством людей ему придется иметь дело, если он разобьет тебе сердце, – добавляет Чарли.
– Я даю вам свое согласие быть закопанным во рву, если я когда-нибудь сделаю что-то подобное, потому что это значило бы, что я сошел с ума, – объявляет Фредди на весь зал и, улыбаясь, ловит мой взгляд.
Мой отец поднимается со своего стула и медленно идет к Фредди, который стоит прямо, по стойке смирно. Дойдя до него, отец кладет руку ему на плечо. Думаю, если бы я постаралась, то смогла бы услышать, как бьется его сердце, и за милю отсюда.
– Хороший парень. А теперь, сынок, ты вообще собираешься угостить старика пинтой пива или нет? – Отец хмыкает и приобнимает Фредди одной рукой. Фредди расслабляется, и они оба одновременно выдыхают.
– Конечно, конечно. – Мой бойфренд быстро смахивает капельки пота с бровей. – Всем по пинте? – предлагает он на весь бар, и я никогда не видела, чтобы они все так быстро двигались. Баз практически перепрыгивает через стойку, чтобы начать разливать, а Фредди достает из кармана бумажник. За это его награждают множеством похлопываний по спине, и мне приходится практически распихивать Годдерса и Ланчбокса, чтобы подойти к нему.
Когда я сажусь рядом с ним, Фредди передает купюры через стойку.
– Что же, по-моему, все прошло как нельзя лучше, – замечает Мáри. Ее рука гордо покоится на бедре своего избранника, и они любовно смотрят друг на друга. Фредди обнимает меня за плечи и прижимает к себе.
– По-моему, в этом месте любой результат, при котором твоя голова остается при тебе, хорош, – добавляет Кейти, и мы все прыскаем. Они с Райли нашли бы общий язык.