Далее Попова регулярно спрашивали про недостатки в хранении боеприпасов, но единственное, что он признал, что недостаточно был требователен к браковщикам продукции, из-за чего и имелись дефекты в принятых боеприпасах.
Борбах задавал вопрос о том, что при сдаче им дел выяснилась недостача 1500 револьверных патронов — куда их дел Попов?
Он ответил, что да, недостача была, надзиратели хранилищ заявили, что ранее эти патроны были отправлены в какую — то часть.
На вопросы о разных вещах вроде закрашенных центрирующих утолщениях он бодро отвечал, что снаряды так и хранятся, а Борбах не имел должной квалификации, чтобы его уличить.
Связь с оппозицией, хоть троцкистской, хоть правой, он упорно отрицал.
Авторский комментарий
Сурков, как выяснилось, работник склада № 29 в Балаклее. Позднее он будет свидетелем на заседании трибунала по делу Попова.
О несущественности отсутствия или неправильности баллистических знаков — об этом будут говорить и товарищи с полтавского артсклада. Возможно, это было общим мнением, хотя и неправильным.
Пояснение к мещанскому происхождению. Отец Попова был арендатором, а не рабочим, но, если он происходил из мещан, то и сам он и Попов — младший обязаны указывать, что по соцпроисхождению они из мещан. Разумеется, мещанин тоже может работать рабочим (и даже были дворяне с рабочими профессиями), но тут есть возможность укоротить себе кандидатский стаж и быстрее стать членом партии. Реакция по исключению Попова поясняется тем, что он уличен в неправдивости и оттого утратил доверие к себе.
Пропавшие патроны — это тоже о порядке. Если надзиратели помнят, что патроны отправлялись, то где-то должны иметься бумаги, согласно которым патроны отправлены, а в карточки хранения должно быть внесено, что некогда столько-то патронов снято с хранения. Очевидно, следов их не нашли. Хорошо, что надзиратели помнили, а не просто говорили, что не знают ничего.
Циркулярное письмо из АУ РККА № 350550с, подписанное н.п. Начальник управления Артбаз ГАУ РККА Ольшевским. Датировано мартом 1934 года (точная дата под прошивкой дела).
Документ отражает беспокойство АУ тем, что мастерские артскладов при комплектации выстрелов допускают отклонения при его сборке, заменяя, например, обтюратор картонным кружком, собирая цилиндрики из нескольких частей и пр… В результате подобранный заряд пороха для выстрела не дает нужных скоростей.
Товарищ Ольшевский запрещает вносить в комплектацию выстрелов какие-то изменения без его личного разрешения. «При обнаружении подобных фактов буду налагать взыскания на пом. начальников по техчасти и начальников мастерских».
«Хотели, как лучше, а получилось как всегда». Работники мастерской склада № 39 не от хорошей жизни начали собирать цилиндрики из нескольких частей, а от нехватки комплектующих, причем явно копеечных, но необходимых. Вставишь самодельный цилиндрик — выстрел не даст нужной скорости (а это уже изменение его баллистики, которого на батарее не ожидают). Не вставишь, а будешь ждать поставок комплектующих — не выполнишь план.
Как быть? Для того ты и начальник, чтобы решать такие вопросы.
Но вольности с баллистикой не должны иметь место.
16 сентября был допрошен в качестве свидетеля З.М Трахтенберг.
И следствие от него получило вот что:
1. Попов… после убийства т. Кирова высказал сожаление в троцкистско — зиновьевской форме (?), за что был исключен из партии. Рассматривая с этой точки зрения служебную деятельность, необходимо отметить, что она может быть рассмотрена как вредительская. Об этом могут свидетельствовать следующие факты.
2. После чего Трахтенберг повторил ранее упомянутые в акте от 15 сентября претензии к хранению, нарушения приказов и прочее.
Далее свидетель сообщил, что несмотря на практический опыт, Попов помощи подчиненным не оказывал, предоставив их самих себе
Еще Трахтенберг указал, что ранее на этой должности работал Ионов, не имевший практических навыков по хранению. Но Попов ничего не сделал, чтобы тому помочь.
Фраза о сожалении сформулирована не авторами, да еще и записана не очень понятно.
Воентехник Трахтенберг однозначно должен был фиксировать нарушения, допущенные Поповым в работе, участвуя в проверке и составлении акта о результатах ее. И следствию он обязан сообщить о том же. Формально он так же должен был сказать о политических взглядах Попова. Но вот увязывание нарушения Попова с его политическими взглядами в форме оценки работы как вредительской — это чья-то отсебятина. Либо Трахтенберга, либо Борбаха.
Впрочем, если Трахтенберг лично постарался утопить Попова политическими обвинениями — то он довольно быстро понял, чем это чревато на собственном опыте. Дополнительным мазком в его портрете служит то, что то, в чем обвинялся Попов по работе, делал и сам Трахтенберг, как до ареста Попова, так и после. Скажем, если брак в работе мастерской «Б» мог быть и по объективным причинам, то вот засылки-недосылки боеприпасов — вещь чисто субъективная. И не Попов, а потом Фостий лично приказывали отправить взрыватели и снаряды не туда, куда нужно. Этим занимались нижестоящие товарищи, может, даже и сам Трахтенберг. А вот почему, зная, что действия Попова расценены им, следствием и трибуналом как наносящие ущерб армии и стране, он сам повторяет их в тех же масштабах — это уже тайны души Зюзи Марковича. Если они состоят в разных заговорщических организациях (один в левотроцкистской, другой в правотроцкистской) — все логично. Но авторы обещали не вдаваться в политику и не будут. Оттого выводы предоставляют сделать самим читателям.
21 сентября был допрошен уже известный нам Кузьмин.
Он сообщил, что общался с Поповым не только по службе, но и неформально, так как оба были любителями охоты и бывали друг у друга дома.
Разговоров на темы политики между ними не было.
По поводу работы им сказано следующее: Попов полностью устранился от мобилизационной работы и за четыре месяца ею совсем не занимался.
Когда он служил пом. начальника склада по производству, то в работу мастерской «Б» не вникал. Хотя и имел хорошую техническую подготовку, в производственных вопросах никакой помощи не оказывал. Саму мастерскую посещал только для того, чтобы что-то сделать.
Далее идет рассказ про выпуск 76 мм снарядов с двумя картонными крышками, хотя такое запрещалось АУ РККА. Таких снарядов было впущено около 30000.
Уже в июле 1936 года выпушено около 5000 76 мм снарядов со шнейдеритовым снаряжением, которые имели какие-то дефекты (к сожалению, запись разобрать не удалось).
Далее Кузьмин рассказал про неправильное клеймение 12000 152 мм выстрелов не 31 годом, а 34 (эта история ранее уже излагалась).
от 26 сентября 1936 года
Начальник склада допрашивался в качестве свидетеля.
Ему был задан вопрос: давали ли вы распоряжение Попову как помощнику по складской части о приемке 76 мм патронов с дефектами до 20 % от их числа, как-то со стертой краской и раковинами?
«Ответ: Я таких распоряжений не давал, хотя был случай, когда мы с Поповым принимали патроны после отпотевания, хотя я лично не считал это дефектом
Вопрос: Все ли планы перемещения имущества по отделам были обоснованны, как, например, перемещение из хранилища № 25 в хранилище № 6 крупнокалиберных патронов, а из № 8 в № 1 152 мм заряды, а впоследствии все было возвращено на прежнее место?»
Булгаков ответил, что давал на это санкцию, но это делалось временно, до поиска подходящего места, что Попов и выполнил.
«Вопрос: Кем была установлена очередность перемещения патронов ДРП из 5 хранилища во вторую очередь?
Ответ: Поповым.
Вопрос: Санкционировали ли вы Попову хранение 37 мм патронов в 6 хранилище с пыжами и обтюраторами?
Ответ: Нет
Вопрос: В чем состоит вина Попова в несвоевременном распределении имущества для хранения по степени его опасности?
Ответ: Попов относился к своим обязанностям как чиновник, имеющееся имущество не изучал, отсюда не улучшал хранение имущества, а тормозил хранение.
Докладывал о невозможности выполнения намеченных планов».
На этом его допрос был закончен.
Затем было составлено обвинительное заключение, в котором он обвинялся по статье 54–10. В заключении упоминалось о подрыве им боеспособности частей РККА, но лишь как следствии его антисоветского настроя. В членстве в заговорах он не обвинялся. Основными обвинениями были политические, по специальности: то, что он считал снаряжательные планы АУ РККА завышенными и невыполнимыми. Довел мастерскую «Б» до глубокого прорыва.
Будучи назначенным на составление плана ПВО объекта, включил в число команд давно уволенных в запас людей.
Прочие обвинения ранее уже рассматривались в актах поверки.
Был составлен также список свидетелей для Военного трибунала.
В нем имелось 17 человек, в том числе 5 из Балаклеи, и 10 с артсклада № 27.
Это уже известные читателю Коннов, Ткаченко, Трахтенберг, Носуленко, Фостий, Кузьмин, Булгаков, Массалов и ранее не упоминавшиеся автором Почта Н.В. и Резниченко А.К.
Заседание Военного трибунала 14 стрелкового корпуса состоялось 20 января 1937 года в Харькове. Большая часть свидетелей прибыла, кроме двух, причины неявки которых остались неизвестными. Кременчугские же свидетели прибыли в полном составе.
В заседании Попов отводов составу суда не сделал. По поводу своей вины сообщил, что признает себя виновным только в части сокрытия своего соцпроисхождения. Все остальные обвинения не признает и желает дать пояснения.
Далее он высказал свои возражения на политические обвинения.
Про свою работу начальником мастерской и невыполнение плана ею сообщил, что мастерская не выполняла планы из-за необеспеченности сырьем. Увеличивать же нормы выработки и пр. он опасался, так как при перегрузке люди могут совершать больше ошибок и тем подвергать