Мысль защитить ядерные отходы угрозами божественного возмездия – это часть давней и гордой традиции использовать проклятия в качестве системы безопасности. Надпись на могиле Уильяма Шекспира гласит: «Друг, ради Господа, не рой / Останков, взятых сей землей; / Не тронувший блажен в веках, / И проклят – тронувший мой прах»[141]. (В 2015 году Фрэнсис Теккерей, исследователь из Витватерсрандского университета, надеясь изучить останки Шекспира, заявил, что мог бы обойти последнюю волю поэта, изучая только поверхность его костей, не трогая их и не вытаскивая из могилы, а потом нашел еще одну лазейку: «А кроме того, Шекспир в своей эпитафии ничего не сказал о зубах».)
Что до книг, то в средневековой Европе в ту пору, когда их писали от руки и они были куда более трудоемкими в создании и потому дорогими, было обычной практикой включать в колофон на последней странице проклятьи. Угрозы могли выглядеть следующим образом:
– отлучение от церкви («Кто сию книгу не вернет назад, / На того не падет никогда Господа взгляд»);
– осуждение на вечные муки («Тот, кто покрадеши, или взямши, и не вернумши… да будет книга каки змея в его руке и раздерет его… да будет он пожран болью, кричамши громко о милосердии… да поглотит его полымя Ада на вечно»);
– болезнь («Да ниспошлет ему Господь жесточайшую из язв болезненных»);
– каннибализм («Если некто унесет эту книгу, пусть умрет смертью злой, пусть жарится в печи»);
– повешение («Не бери эту книгу, мой честный друг, / Пусть убережет тебя виселицы испуг, / А когда ты умрешь, Господь вопросит: / „И где же та книга, что ты утащил?“»); и даже…
– повешение плюс пытка птицами («Кто похитит книгу и унесет далеко, / За шею подвешену тебе быть высоко. / Слетится к тебе тот час воронье / И выклюет очи за прегрешенье твое. / А когда завопишь: „Ой-ой, караул!“ – / Вспомни, на что посягнуть ты дерзнул»).
После изобретения печатного пресса книги стали менее ценными, а проклятия эволюционировали в экслибрисы: простое обозначение частной собственности, обычно (но не всегда) избегавшее открытых проклятий в адрес тех, кто не вернет позаимствованный текст.
Собирались еще две команды экспертов, и их совместный отчет от 1993 года выдержан совсем в другом ключе; в нем предлагается говорить правду и отмечается, что если кто-то бросит вызов мифу и ничего плохого сразу не случится (а рак, полученный от радиации, может развиваться десятилетиями), то под вопросом окажется доверие ко всему проекту. Вместо этого эксперты предложили разбить послание на четыре уровня сложности, чтобы через 10 000 лет поняли хотя бы его часть: рудиментарный («здесь находится то, что сделали люди»), предупредительный («здесь находится то, и оно очень опасно»), базовый (что, где, когда, почему и как) и сложный (подробные объяснения и записи, карты, графики, диаграммы и т. д.).
Интересно, что в отчете два первых уровня информации предлагалось передавать не языковыми средствами, а впечатляющими и зловещими скульптурами и постройками на месте захоронения: гигантскими пугающими гранитными блоками; полями каменных лезвий, торчащих из земли; «угрожающими земляными валами»; камнями с такими отверстиями, чтобы ветер издавал в них призрачные и неприятные звуки, и т. д. Большая часть нелингвистического послания на самом деле очень напоминает суперзлодейские угрозы: «Это место является посланием… и частью системы посланий… обратите на них внимание! Нам было важно отправить это послание. Мы считали себя могущественной культурой. Это послание предупреждает об опасности. Опасность еще тут, в вашем времени, как была и в нашем. Опасность для тела, она может убить. Опасность становится реальной, если только вы вторгаетесь в это место физически. Лучше всего не посещать это место и не селиться в нем».
Итак: всегда можно передать такое послание с помощью долгосрочных злодейских художественных инсталляций. Но допустим, вы хотите большего.
В отчетах также предлагают многократное дублирование: базовую информацию лучше не только выгравировать на многочисленных языках на гранитных постройках (оставив ниже место, чтобы будущие поколения смогли дописать то же самое на новых языках), но и выполнить в виде небольших керамических изделий[142], которые закопают на всей территории. В этом случае любой, кто попробует тут копать, будет натыкаться на них, и это увеличит шансы на то, что послание обнаружат, даже если крупные объекты окажутся разрушены.
Идея насыщать некую территорию образами или посланиями очень успешно применялась в бизнесе с начала XX века. Если посмотреть с этой стороны, то большие корпорации вроде McDonald's или Disney уже действуют вполне злодейским образом, который было бы полезно скопировать: все-таки ваше послание должно выжить даже после того, как давно сгинут «Золотые арки», Микки-Маус и этот всюду лезущий Человек-паук.
Постройку рекомендуется саму по себе делать узнаваемой геометрической формы, чтобы при отсутствии некоторых частей можно было с легкостью представить задуманное целое. На эту идею вдохновил Стоунхендж, построенный около 2300 года до н. э. Примерно треть камней в нем отсутствует, однако, поскольку они расставлены по закономерности, мы можем по останкам восстановить целое.
Самая высокоуровневая информация будет храниться в центре постройки, в своеобразном музее, тоже возведенном в основном из гранита, чтобы как можно больше объяснить о захоронении и ядерных отходах под ним с помощью уменьшенных моделей и периодической таблицы (которая, как надеются создатели, все еще будет узнаваемой). Музей полностью запечатают, не считая одного камня, который можно сдвинуть, чтобы открыть путь, – достаточно большого, чтобы могли забраться люди, но слишком маленького, чтобы вынести из музея гранитные экспонаты.
Но снова подразумевается, что в будущем смогут перевести наши языки, и авторы признают, что без них, языков, сложную информацию передать невозможно. Всегда есть шанс, что люди будущего захотят перевести ваши надписи, ведь мы же переводили иероглифы (загадки всегда вызывают интерес), но нет гарантий, что они добьются успеха.
Но если нельзя положиться на язык, на что можно?
Тут напрашиваются символы: они универсальнее слов и, кажется, на их основе можно создать что-то вроде языка. Кроме того, у нас уже есть символ для радиации – круг из шести треугольников, три желтых, три черных, – а значит, начало положено, верно? Но проблема в том, что даже восприятие символов меняется в зависимости от культуры. В Индии 1930-х свастика была символом удачи, в то время как в Германии у нее было совсем иное значение. Астроном Карл Саган в письме исследователям предложил череп и скрещенные кости, утверждая, что это универсальный символ смерти и опасности, который знают и понимают абсолютно все люди, и что его базовая форма вряд ли изменится. Но и тут контекст имеет значение: в отчете написано, что на бутылочке череп и кости означают «яд», но, например, на флаге корабля они значат «пираты», для средневекового алхимика череп символизирует библейского праотца Адама, а скрещенные кости – обещанное воскрешение. Обещание вечной жизни противоположно тому, что хотелось бы передать в предупреждениях о захоронении отходов! Более того, знак радиации был создан лишь в 1946 году, поэтому он слишком молод и недостаточно проверен, чтобы рассчитывать на него в следующие 10 000 лет. В отчете даже говорится о ненулевой вероятности того, что люди будущего заинтересуются, почему мы вложили столько труда, чтобы похвастаться захоронением корабельных винтов[143].
Очевидно, что есть формы, которые определенно останутся узнаваемыми и через 10 000 лет, но мы не можем быть уверены, что им припишут то же значение. Рисунок ножа говорит об угрозе или о том, что где-то рядом готовят еду? Мы можем видеть это на примере пещерных рисунков: мы узнаéм фигуры людей и животных, но приходится гадать, почему их изобразили, и у нас нет уверенности в том, чтó они собой представляют. Вот другой пример, предполагающийся в отчете: а ну-ка, быстро представьте двух сражающихся суперзлодеев.
Они могут сражаться… а могут и танцевать. Но так или иначе: это хорошо или плохо? Мы их хвалим или осуждаем? Обещание это или предупреждение и делать ли нам то, что вы представили, или, наоборот, избегать? С некоторой культурной информацией – зная, например, что я происхожу от людей, которым реально нравятся танцульки, – можно высказать обоснованную гипотезу.
Но у нас нет уверенности, что люди через 10 000 лет будут понимать нашу культуру, ну а мы определенно не поймем их. Если поставить картинки в ряд, чтобы рассказать историю, – иными словами, комикс, – то еще надо убедиться, что их прочтут в правильном порядке.
И все же есть набор символов, значение которых пока не менялось со временем: человеческая мимика. Во всех культурах и временах наши младенцы строят одни и те же рожицы в ответ на одни и те же раздражители: от счастья уголки губ поднимаются, от гнева – опускаются, боль искажает все черты, ужас вызывает выражение шока и т. д. Поэтому выглядит разумным, что и через 10 000 лет испуганное лицо смогут узнать – хотя и его могут понять неправильно, как предмет искусства или культовый объект культуры, поклонявшейся страху. Но все же очень вероятно, что кучу вопящих искаженных лиц, вырезанных в граните, в будущем воспримут хотя бы как возможную угрозу или предупреждение. И тогда как одна из проблем, с которой борются те исследователи состоит в том, что любой знак, предупреждающий об опасности, неизбежно пробуждает интерес, а все интересное привлекает любопытных людей… Так для вас это просто отлично! Вы же хотите, чтобы ваше послание выглядело интересным, и хотите привлекать внимание. Ради этого и затевается нечто масштаба горы Рашмор!