Вот теперь он здесь. Они оба здесь. Маркиз и Марат. Кто важней — человек или щенок? В одно мгновение Марату захотелось взять щенка на руки и шагнуть в проем Портала. Это было бы правильно. Наверно.
Потом он поднял голову и посмотрел на лица своих воинов. На их испуганные рожицы, как один с приоткрытыми ртами, с выражением ужаса на лице. Не отрывая взгляда от округлившихся глаз Дианы, он поймал голову щенка в руку. Резкое движение. Щенок заскулил от боли и перевернулся. Тогда Марат прижал его левой, и крутанул еще раз.
— Руку, — сказал он еще грубей, прокаркал, как ворон. Охотница отшатнулась. Наплевать. Десяток рук сразу заменили ее кисть.
Еще одна. Нормально, все нормально. Он — командир армии, комиссар сводного отряда, он не предает своих бойцов. И не разменивает их, даже на породистых щенков.
И опять сзади кто-то есть. Барсук? Ну, давай, сволочь, появись!
— Шпак? — Марат сделал два шага назад от неожиданности. — Андрюха, это ты?
Шпаков Андрей. Один из Братства, тот, с кем они уходили из города вместе с Двадцать Четвертым. Мужлан, стодвадцатикилограмовый богатырь, настоящий товарищ и друг Марата. Человек, с которым они три года делили кров, еду и последнюю затяжку. Отец — русский. Мать — якутка. Марат всегда восторгался его мощью, его неодолимой, нечеловеческой силой, и упорством, что в труде, что в спорте. Широко распахнутые голубые глаза…
— Марат? — произнес Шпак с изумлением. — Это ты? Мы сколько с тобой не виделись, дружище?
— Шпак!
Они обнялись, прижимаясь друг к другу, как будто любовники после долгой разлуки.
— Шпак!
— Маратище!
— Да елки палки, ты совсем седой!
— Да ты сам на себя посмотри!
— У тебя сколько, ёшкин сарафан?
— Трое!
— И у меня, прикинь, трое!
— Ах ты толстая якутская жопа!
— Да сам ты тощая татарская задница!
— Двадцать лет?
— Да какое там, считай двадцать пять!
— Господи, Маратище!
— Кром и сталь, Шпак!
— Кром и сталь, Марат!
Глава 27
Они обнимались еще минуту, и оторвались наконец друг от друга, задыхаясь от восторга. И тотчас же Андрей помрачнел.
— Маратище, — сказал богатырь, и выдернул меч. — Тут такое дело…
— Я знаю, Шпак, — в унисон ответил Марат, и вытащил из земли свое оружие. — Я знаю.
— В общем, ты же понимаешь, что ты должен победить, ты же сволочь, ты меня единственный побеждал, помнишь?
— Я помню, Шпак. Я все помню.
— Ты должен победить меня еще раз.
— Андрюха, ты не настоящий.
— Я настоящий, Марат. Самый что ни на есть настоящий. Меня Наталья ждет, — он называл жену всегда так. Не «котенок», не «лисенок», не «пусечка» и даже не Наташа или Натусик. Наталья, всегда Наталья.
— Режь, — Шпаков Андрей опустил руку с мечом, и задрал голову.
— Шпак…
— Режь, сволочь ты татарская…
Ах, вот оно как…
До сих пор Марат не пролил ни одной капли человеческой крови. Кто-то «наверху» недоволен. Четыре теста. Несколько лет испытаний. Куча уровней и «плюшек». Орда нашинкованных монстров, всевозможных динозавров, зомби, ожившие скелеты, киборги, монстры из глубин, твари из преисподней, ангелы и демоны. Но даже старого человеческого врага Марат убил просто свернув шею, не бросив на алтарь неведомых богов и малой алой капли.
Сейчас — выбор. Или-или. Он не сможет сломать Шпаку шею. Не сможет забить его руками, и даже ногами. Слишком силен, слишком живуч. Да у него шея толщиной с торс обычного человека!
— Режь, — повторил Шпак. — Давай, друг.
— Прости, друг, — только и смог сказать Марат, приставляя холодную сталь к теплой коже.
— Руку, — сказал он сипло.
Еще одна прошла в колыхающуюся гладь портала. Ну, что теперь? Кровь уже пролилась, чего еще от него надо?
— Папа? — сказал голосок сзади, и Марат похолодел, вмиг и сразу. Закостенел всем позвоночником, каждой косточкой. Как вообще можно двигаться в такой ситуации? Но он повернулся, ощущая как скрипит шея.
— Папа.
Дарина, его первая, старшая, скоро замуж. Студентка, отличница, спортсменка, просто красавица. Победительница кучи олимпиад, по математике, физике, кибернетике. Кандидат в мастера спорта по гимнастике, всегда собранная, всегда гибкая, девочка, которая лежа на животе листает учебник геометрии ногой из-за уха…
Он не видел ее уже три года. Три долгих года. Больше тысячи дней. Он соскучился. Он так хотел ее увидеть, и вот — увидел. Две дочки вместе с бывшей первой женой, теперь жили далеко от России, на том конце земного шара. Каждая знала несколько языков — французский, немецкий, английский, русский, Дарина вроде собиралась учить дополнительно то ли китайский, то ли японский.
— Папа….
— Дарина, звездочка моя, откуда ты здесь?
— Папа, я не знаю, — она едва сдерживалась чтобы не заплакать. — Ты почему весь такой изодранный?
Они обнялись, прижимаясь друг к другу вздрагивающими телами. Какая большая выросла, его маленькая кошечка-крошечка.
— Должен…
— Кто это сказал? — проревел Марат, резко разворачиваясь, и загораживая дочь спиной. — Кто это, черт вас задери, сказал?
Твари… Чертовы гарпии, столпились около камней, ждут. Даже эльфы перестали притворятся безучастными, и тоже подались вперед, тоже чего то ждут. Чего вы ждете, упыри? Я вас всех сейчас! Марат выдернул меч из земли. Потом, чувствуя что уже скрипят не то что кости, а все мышцы и связки — развернулся.
— Дарина, солнце мое и звезды… Ты не настоящая.
— Папа, я настоящая! — вдруг закричала она. — Помнишь, мы остались вдвоем, а надо было доски на крышу наколачивать, мы залезли, у тебя молоток и доски, а гвозди я держала! Помнишь? Мне было так страшно, но все равно, мы справились. Папа!
— Помню, помню моя красавица, — он говорил сквозь туман, и целовал курносый носик, карие глазки, теплые ладошки.
— Помню, конечно, помню, — плакал он от счастья.
— Пойдем вдвоем, папа. Пойдем домой вдвоем. Или останемся здесь, навсегда. Папа, мы построим новый дом, ещё выше прежнего, я буду подавать тебе гвоздики, и не буду бояться, вот увидишь…
Что это за колокол в голове? Что это за гнусный голос, который хохочет и повторяет: «должен остаться только один», только один! Нет, они будут вдвоем, только вдвоем, и никто нам не нужен…
Он закрыл глаза, а потом открыл. Был готов ко всему, и особенно страстно желал чтобы теплое тельце превратилось в смертоносное чудовище, о Господи всемогущий и всемилостивейший, яви это чудо. Только не это. Марат встал с колен, взял левой рукой дочку за плечо, отодвинул от себя, правая рука пошла снизу на размах. Нет. Нет-нет-нет.
— Не надо, папа…
Он снова закрыл глаза, сглотнул, а потом снова открыл.
— Так не честно, — прошептал Марат.
Он дополз до края барьера, скуля как старый больной пёс.
— Руку, — простонал с трудом. — Дайте кто-нибудь вашу чёртову руку, я что, зря что ли…
О Господи, да что же это такое? Проведя очередную через портал, он отпрянул от гладкой колыхающейся поверхности, закрутил головой. Что? Где? Как?
— Что же ты наделал, сын? — послышалось за спиной. Он плавно развернулся, стараясь не потерять равновесия. Да что хоть сегодня с ногами?
— Отец?
— Как же так, Марат? Неужели тебе эти, — отец указал на стоящих за камнями девушек. — Неужели это для тебя самое важное?
— Ты не настоящий…, - прошептал Марат.
— Ещё какой настоящий! — повысил голос отец. — Немедленно бросай это дело, и идём за мной.
— Пап, — Марат стоял напротив, отчаянно, до ломоты в руке, сжимая клинок. — Нет.
— Да что с тобой? — и тут человек, которому он доверял больше чем самому себе, самый лучший и самый сильный человек на свете, в котором даже сомневаться невозможно — быстро и страшно ударил его лезвием в живот. Почувствовав сталь внутри, Марат ощутил и облегчение.
— Ты не настоящий, — сказал он чуть-чуть более уверенно.
— Руку, — произнес Марат через тридцать секунд. — Следующая… и на сегодня последняя, простите, пока не могу. Придется подождать… Не могу…
Остаток дня он провел уткнувшись лбом в холодный камень. Сидел так час, второй, третий. Не надо, папа. Папа, не надо — пульсировало у него в голове. Что же ты наделал, сын — билось молотком прямо в кость черепа. Тихий писк щенка. Давай, друг. Не надо, папа… и так по кругу, в десятый, и сотый, и тысячный раз. Кровь текла из раны, потом перестала, а потом и вовсе засохла, оставив на одежде темно-коричневое пятно. Любого кто приближался он отгонял движением руки и странным карканьем. А что, если… это они и были… быть не может… Барсук же вот снова появился, значит это химера, это всё не настоящее. А вдруг?
Надо быстрей, надо быстрей туда, обратно, домой, проверить, убедится… да быть этого не может, просто не может быть.
Потом оторвался от камня, и заглянул за барьер. Напротив него стоял Барсук. Поигрывал мечом.
— Ну как, очухался? — нагло оскалился он прямо в лицо. — Хочешь еще?
— Когда-нибудь… я увижу, как плачут кровавые боги, — беззвучно, одними губами ответил ему Марат.
Потом были еще люди. Много. Разных. Мужчины. Женщины и дети. Последним он давал ударить себя мечом. Только по одному разу. Потом убивал всех — быстро, жестко, без мучений. Горло, сердце, сзади под лопатку. Тела исчезали, но кровь оставалась, она была везде — под ногами, на руках, брызгами на камнях.
— Руку…
Потом быстрый разворот, удар, иногда два.
— Руку.
Марат превратился в обычную машину смерти, мясника, который зашел в сарай, полный животины. Соберись, слюнтяй. Вот чей-то сын. Или дочь. Чей-то муж или жена. Чьи-то мать и отец, бабушка и дедушка. Важно?
Это важно?
Да неужели?
— Руку…
Это была предпоследняя. Осталась последняя. Марат поднял голову чтобы взглянуть ей в лицо, и понял, что перед ним стоит «Дыбенко».
— Это, Ксюха, слушай, — он с трудом ворочал языком. — Еще раз скажи свой телефон. Я тебе позвоню. Как выйду, через сутки позвоню. Хорошо?