И без лишних слов хватаю тяжеленную стеклянную пепельницу.
Тут уж этому типу не до шуток:
— Эй-эй, полегче! Успокойтесь, мой дорогой! Положите-ка эту штуковину на место! Присаживайтесь!
— Сперва скажите!
— Сейчас, сейчас скажу! Все равно контракт уже подписан, отчего бы и не сказать… В этом доме нечистая сила!
— Что? Какая еще нечистая сила?
— Ведьма из чуланчика!
— А раньше сказать не могли?
— Э, нет! Скажи я раньше — черта с два вы бы купили дом, а я так хотел сбыть его с рук. Хи-хи-хи!
— Прекратите смеяться, а не то сейчас пепельницей огрею!..
— Ладно, ладно…
— Но позвольте, я же только четверть часа назад заглядывал в тот чуланчик… И не видел никакой ведьмы!
— Днем ее там не бывает. Она только по ночам приходит!
— И чем же она занимается по ночам?
— О, ведет себя смирно, не колобродит и преспокойно сидит в своем чулане… Но берегитесь! Если вы, на свою беду, споете:
Очень, очень буду рад
Ведьме дать пинка под зад! —
она тут же вылезет… И вам придется худо!
При этих словах я вскочил и заорал:
— Чтоб вам пусто было! Черт вас дернул мне это пропеть! Мне бы такая чепуховина никогда в голову не пришла! А теперь как от нее отвяжешься?
— А я нарочно! Хи-хи-хи!
Но как только я бросился на него с кулаками, он удрал через потайную дверь.
Делать нечего. Возвращаюсь домой и размышляю: «Вообще-то говоря, надо просто быть повнимательней… Постараемся забыть эту дурацкую песенку!»
Легко сказать! Попробуйте-ка забыть такие слова! Само собой, первые месяцы я был начеку… А со временем, года через полтора, когда уже знал дом как свои пять пальцев, привык к нему и обжился, я начал петь эту песенку днем, в часы, когда ведьмы не было… Или на улице, где ничем не рисковал… А потом принялся петь дома по ночам — но не до конца! Я лишь начинал:
Очень, очень буду…—
и останавливался. И тогда мне казалось, что дверца чулана поскрипывает… Но так как дальше я не пел, ведьма ничего не могла поделать. И я, поняв это, начал добавлять всякий день по словечку: «Очень, очень буду рад…», затем: «ведьме…», а потом: «дать…» — и наконец: «…пинка…» — и вовремя закруглялся.
Сомнений не оставалось: дверца скрипела, дрожала, еще чуть-чуть — и распахнулась бы настежь… Как же ведьма, должно быть, бесилась в чулане!
Так я развлекался до рождества. Сочельник я отпраздновал у друзей и часа в четыре утра возвращался к себе немножко под хмельком, распевая по дороге:
Очень, очень буду рад
Ведьме дать пинка под зад!
Стоит ли говорить, что я ничем не рисковал, потому что был не дома. Выхожу на главную улицу: «Очень, очень буду рад…», останавливаюсь у своей двери: «Ведьме дать пинка под зад!..», вынимаю ключ из кармана: «Очень, очень буду рад…» — все еще безо всякого риска… Вставляю ключ в скважину: «Ведьме дать пинка под зад!» Поворачиваю ключ, вхожу, закрываю за собой дверь, иду по коридору к лестнице…
Очень, очень буду рад
Ведьме дать пинка под зад!
Черт! Сорвалось-таки! На этот раз я проболтался! В ту же секунду совсем рядом писклявый, пронзительный, злой голосок произнес:
— Ах, вот как! Чем же тебе так досадило мое мягкое место?
Она, та самая ведьма! Дверца чулана была открыта, и ведьма стояла, упершись правой рукою в бок, а в левой держала одну из моих швабр. Естественно, я попытался принести извинения:
— Ах, простите меня, мадам! Это я по рассеянности… Я зазевался… То есть я хочу сказать… Я пропел это, не подумав…
Она кисло ухмыльнулась:
— Не подумав? Враки! Второй год ты ни о чем другом и не помышляешь! Разве ты не издевался надо мной, когда недоговаривал последнее словцо, последний слог! Но я-то была уверена: погоди, голубчик! Когда-нибудь песенка вырвется у тебя целиком, и уж тогда придет мой черед позабавиться… Вот видишь, так оно и вышло!
Я упал на колени и принялся умолять:
— Пощадите, мадам! Не причиняйте мне зла! Я не хотел оскорбить вас! Я обожаю ведьм! Я с подружками-ведьмами на короткой ноге! Да и покойная матушка моя была ведьмой! Будь она жива, сама бы вам подтвердила… И к тому же нынче рождество! Родился младенец Иисус… Вы не имеете права погубить меня в такой день!..
А ведьма в ответ:
— Тары-бары-растабары! И слушать ничего не хочу! Но раз у тебя так здорово подвешен язык, вот тебе испытание: за три дня ты должен попросить у меня три вещи. Такие, которых не бывает на свете! Если я тебе их дам, заберу тебя с собой. Но если хотя бы одну не достану — уйду навсегда, и впредь ты меня не увидишь. Ну, я слушаю!
Тут я, чтобы выиграть время, и говорю:
— Гм-гм, не знаю… Что-то в голову ничего не идет… Надо подумать… Дайте мне время до вечера!
— Будь по-твоему, — говорит ведьма, — я не спешу. До вечера!
И исчезает.
Большую часть дня я выдумывал невозможные вещи, ломал над ними голову, прикидывал так и сяк в уме — и вдруг вспомнил, что у моего друга Башира в банке живут две рыбки, а рыбки те, по его словам, волшебные.
Не медля ни секунды, я мчусь во весь дух на улицу Брока, прибегаю к Баширу и спрашиваю:
— Рыбки живы-здоровы?
— Да. А что?
— А то, что в моем доме обитает ведьма — старая, злющая ведьма! Сегодня вечером я должен попросить у нее нечто такое, чего не бывает на свете. Иначе она утащит меня с собой. Может, твои рыбки посоветуют что-нибудь дельное?
— Конечно, — сказал Башир. — Сейчас я их принесу.
Он удалился в комнату позади лавки и вернулся, неся банку с водой, где плавали две рыбки: одна красная, а другая желтая в черную крапинку. И на вид действительно волшебные.
— А теперь поговори с ними! — попросил я Башира.
— Э, нет, — ответил Башир. — Сам я с ними говорить не могу, они не понимают по-французски. Нужен переводчик. Но не волнуйся, за этим дело не станет! — И Башир запел:
Мышка-норушка,
Шепни мне на ушко,
Что скажут рыбешки, —
Получишь, подружка,
Колбаски немножко!
Едва лишь он кончил петь, как на прилавке, откуда ни возьмись, появилась хорошенькая серая мышка. Семеня лапками, она подбежала к банке, присела возле нее и трижды пискнула:
— Пи! пи! пи!
Башир перевел:
— Она говорит, что готова. Расскажи ей, что с тобой приключилось.
Я нагнулся к мышке и выложил ей все про нотариуса, дом, соседей, чуланчик, песенку, ведьму и испытание, которое она мне устроила. Молча выслушав меня, мышка повернулась к рыбкам и заговорила по-своему:
— Иппи ипипи рипитипи…
И так целых пять минут.
Рыбки так же безмолвно все выслушали, переглянулись, посовещались, пошептались, и наконец красная рыбка поднялась на поверхность и зашевелила губами, издавая тихие, еле слышные круглые звуки:
— Буль-буль-буль-буль…
И булькала таким образом с минуту.
Как только она умолкла, мышка повернулась к Баширу и вновь заверещала:
— Пипири пипи рипипи.
Я спросил Башира:
— Что она говорит?
— Сегодня вечером, — ответил он, — когда увидишь ведьму, попроси у нее резиновые драгоценности, которые сверкают, как настоящие. Она не сможет их тебе дать.
Я поблагодарил Башира, Башир дал щепотку дафний рыбкам, ломтик колбасы — мышке, и на этом мы расстались.
Ведьма уже поджидала меня в коридоре:
— Ну? Так что же ты просишь?
Я уверенно отвечаю:
— Дай мне резиновые драгоценности, которые сверкают, как настоящие!
Но ведьма только расхохоталась:
— Ха-ха-ха! Затея вовсе не плоха! Хоть и не ты это придумал, ну да ладно — держи!
Она пошарила за пазухой и вынула пригоршню драгоценностей: два браслета, три кольца и ожерелье; они блестели, как золото, переливались, как бриллианты, всеми цветами радуги — и при этом были мягкие, как школьный ластик!
— До завтра! — сказала ведьма, — придумай вторую вещицу. И в следующий раз постарайся быть похитрее!
И — гоп-ля! — как сквозь землю провалилась.
Наутро я отнес драгоценности одному своему другу — химику и спросил:
— Из чего это сделано?
— Дай погляжу.
И он заперся в лаборатории. Через час выходит и говорит:
— Просто невероятно! Они резиновые! Ничего подобного не видел! Можно я их возьму себе?
Я оставил ему драгоценности и вернулся к Баширу.
— С драгоценностями не получилось, — говорю. — Ведьма тут же мне их выложила.
— Придумаем еще что-нибудь, — говорит Башир.
Он сходил за банкой, поставил ее на прилавок и вновь запел:
Мышка-норушка,
Шепни мне на ушко,
Что скажут рыбешки, —
Получишь, подружка,
Колбаски немножко!
Прибегает мышка, я ввожу ее в курс дела, она переводит, получает ответ и передает его Баширу:
— Пипи пиррипипи ипип ипип ип!
— Что она говорит?
И Башир мне переводит:
— Попроси у ведьмы ветку макаронного дерева, да такую, чтобы она принялась в твоем саду.
В тот же вечер говорю ведьме:
— Хочу ветку макаронного дерева!
— Ха-ха-ха! Затея вовсе не плоха! Хоть и не ты это придумал, ну да ладно — держи!
— И — хоп! — достает из-за пазухи великолепную ветвь цветущих макарон, с побегами спагетти, с продолговатыми листьями из лапши, с цветами из рожков и даже с семенами в виде букв алфавита!
Я прямо опешил, но все же попытался к чему-нибудь придраться:
— Это не настоящая ветка, она… она не примется!
— Ты так думаешь? — говорит ведьма. — Что ж, посади ее в своем саду — сам увидишь! До завтрашнего вечера!
Не откладывая в долгий ящик, я тут же вышел в сад, выкопал на грядке ямку, посадил макаронную ветку, полил и пошел спать. На следующее утро иду в сад — и что же вы думаете? Ветка стала преогромной: почти как целое деревце с настоящей кроной, да и цветов на ней распустилось видимо-невидимо. Я вцепился в нее руками, постарался вырвать… Не тут-то было! Разрыл землю вокруг ствола и обнаружил, что макаронное дерево пустило сотни вермишельных корешков… Я совсем отчаялся! И даже к Баширу идти расхотелось. Брожу я по улице взад и вперед как неприкаянный и вижу, что добрые люди перешептываются, когда я прохожу мимо! Знаю я, о чем они судачат!