Третий день новость, как заноза, мучительно сидит в мозгу, разрушая все остальное. О чем ни начнешь думать, думаешь об этом. В конце концов, что произошло? Ну отец, ну и что? Чисто биологический фактор. Никто ни о ком ничего не знает. И она ничего бы никогда не узнала, если бы не вошла в тот момент в комнату. На даче у Нонны, в Валентиновке. Нонна – подруга мамы.
Бабушки не любят, когда она бывает у Нонны. Нонна это знает и плюет на это. Не то чтобы она не уважала бабушек. Наоборот, она так почтительна с ними! Катька, которая знает ее другой, каждый раз изумляется, видя непритворную Ноннину почтительность.
– Екатерина Дмитриевна, – говорит Нонна, – простите, ради бога, но я не могу с вами согласиться.
В своей компании она выражается совсем иначе. Катьке нравится в Нонне всё – ее манера одеваться, ее низкий голос, ее слова и словечки, в общем, всё.
Когда она вошла в комнату, Нонна сидела перед телевизором спиной к двери. Она услышала конец фразы:
– …не знала? Это Катькин отец.
Должно быть, Нонна, так же, как и Катька, увидела ужас в глазах своей приятельницы и обернулась.
– А-а, – сказала Нонна и встала, и взяла с телевизора сигареты, и защелкала зажигалкой, а та никак не зажигалась, наконец, зажглась. – Когда-нибудь это должно было про-изойти.
Биологический фактор. Не очень-то успокаивает такое рассуждение.
– Ты знаешь его? – спросила Катя у Нонны. Она с детства говорит Нонне «ты» и называет ее Нонной.
– Нет.
– Ты правду мне говоришь?
– Ну, мать, – сказала Нонна, – когда это я тебе врала?
В узкой Катиной комнате на полу раскрытый чемодан.
– Этот конверт положи сверху, чтобы не помять, – говорит бабушка Зина, входя в комнату. – Отдашь Ольге Николаевне.
– А что это?
– Фотографии Доры.
– Разве она его знала?
– Конечно, я же тебе рассказывала. Ольга Николаевна училась со мной в одном классе гимназии, она постоянно бывала у нас в доме, как же ей не знать Дору?
– А ты была у нее в Ленинграде?
– Да, Катя была. Но давно, в тридцатом году, твоей маме было тогда два года.
– Бабушка Катя, а где она живет? Далеко от Эрмитажа?
– Господи, Катя, почем я знаю? То была другая жизнь и другая квартира.
…Квартира была на бывшем Каменноостровском, в доме 26–28, каждый петербуржец знал этот дом. В двадцать седьмом году Ольга приехала сюда с мужем из Москвы, из общежития Института красной профессуры, где Василий Федорович учился в аспирантуре. В первый же день, еще чемоданы были не разобраны, помчалась на Литейный, туда, где в шестнадцатом году жили с Ниной. Вошла во двор, поднялась по лестнице, ради этой минуты ехала из Москвы, и ничего не ощутила, какие-то посторонние, сегодняшние мысли лезли в голову: надо будет заказать для Васи воротнички… Сердце молчало. Что-то враждебное шевельнулось в душе: так не подумать о ней! Уехал, и всё, и с этой Варей, с ее толстыми ногами.
Нахлынуло потом, ночью. Василий Федорович спал, было светло, белая ночь, этот странный белесый свет, такой памятный… «Я в Петрограде, он был здесь, ходил по этим улицам».
Через много лет в Киргизии, где жили с Майей в эвакуации, жили бедно, голодно, но зато живы, и Вася жив, он уже не в тюрьме и не в лагере – на фронте, – услышала по радио, что наши освободили Николаев. Радио приходилось слушать, стоя в холодных сенях, которые отделяли их комнату от комнат хозяев. Неудобно было каждый раз беспокоить, стучаться, входить. Когда ноги уже не держали, садилась на высокий сундук, его называли ларь, здесь хранили муку, запирали на замок, вероятно, от Ольги Николаевны и Майи.
Майя уже спала. Она ее разбудила: «Представляешь, наши освободили Николаев!» Майя вскоре заснула, а Ольга Николаевна не спала всю ночь, плакала, даже молилась.
Господи, сделай так, чтобы все было хорошо и чтобы Дора был жив… Почему Дора? Как будто Дора был в Николаеве и что-нибудь менялось в его судьбе оттого, что освободили этот город. Но если он где-нибудь жив и слышит, что «сегодня наши войска полностью овладели…».
Ничто никуда не исчезает. Одна земля, одна память.
Катя приехала утром. С вокзала, как и договорились, позвонила Ольге Николаевне. Ответил мужской голос: «Сейчас она подойдет».
– Катюша! – зазвенело в трубке взволнованно. – Мы тебя ждем! Иди прямо в метро и доезжай до станции «Парк Победы». Андрей тебя встретит, это мой внук, он тоже у меня гостит, вчера приехал неожиданно.
«Как же он меня узнает?» – подумала Катя, выходя из метро, и тотчас же увидела невысокого светловолосого парня в курточке, застегнутой до горла. Он уверенно шел к ней.
– Ты Катя?
– Да.
– Я так и подумал, пошли.
Не очень-то любезно, ну да ладно, сойдет. Он шел немного впереди с ее чемоданом. Она спросила:
– А откуда ты взялся? Никто не говорил, что здесь еще внук будет.
– Да я вроде сначала не собирался…
Он довел ее до дверей квартиры и, не заходя, побежал вниз по лестнице.
Ольга Николаевна оказалась совсем старухой, бабушка Катя тоже седая, но это делает ее похожей на маркизу, а Ольга Николаевна просто седая старая женщина. Она смотрела на Катю с нежностью, в глазах ее стояли слезы.
– Я твою маму видела, когда она была вот такой, они приезжали ко мне с Катей. Мы тогда жили на Кировском проспекте, он назывался улица Красных Зорь. Василий Федорович, мой муж, был тогда большим начальником, у нас была огромная квартира, и твоя мама любила прятаться. Спрячется и кричит: «Где Ляля?» Она называла себя Лялей…
У Кати четкая программа: сегодня Эрмитаж и Петропавловская крепость, завтра – Петергоф. Она распаковала чемодан.
– Это вам от бабушки Зины.
Ольга Николаевна взяла конверт и ушла с ним в другую комнату.
Вечером ноги гудели, как после лыжного кросса. За чаем Катя почти спала, едва прикоснувшись к подушке, уснула и тотчас же, как показалось, проснулась. По потолку бежал свет от фар проходящих машин.
«Где я? Кто-то плачет?»
Кто-то плакал за стеной в той комнате, где спали Ольга Николаевна и ее внук Андрей. Катя повернулась на другой бок и тотчас же заснула опять.
Утром было Первое мая. «Утро красит нежным цветом», – надрывался под балконом громкоговоритель.
– Андрей, закрой окно, я ничего не слышу, это Катина бабушки звонит из Москвы!
Катя выскочила в коридор, натягивая халат. В трубке трещало, щелкало, заглушая слабые звуки родных голосов.
– Все хорошо, – кричала Катя, – все хорошо!
Решено было не ехать ни в какой Петергоф, а идти всем вместе смотреть демонстрацию. Ольга Николаевна дошла только до угла и вернулась. Болело сердце. Ночью плакала, не сдержаться, боялась разбудить Андрея. Зина пишет, что не помнит, говорил ли Дора о ней, Ольге, перед смертью.
«Как удивилась, верно. О чем спрашивает через двенадцать лет! Но не могла же я спросить об этом, пока была жива Варя… А Катя славная, и что-то от их породы, что-то самаринское есть в ней. Я вижу, они с Андреем подружатся…»
Они шли вместе с колоннами, пристраиваясь то к одной, то к другой, сначала по широкому Московскому проспекту, через площадь Мира, потом по улице Дзержинского, где еще не было солнца и ветер дул, как в трубе. Иногда подолгу стояли, потом бежали вместе со всеми, кто-то дал Кате шарик, и она отпустила его в небо. Рядом шли французы, они держали друг друга под руки, растянувшись в длинную шеренгу.
– Знаешь, почему они так идут? – спросил Андрей.
– Почему?
– Они там у себя привыкли так ходить, такую шеренгу трудней разогнать.
Французы показывали на портреты, их было множество, удивлялись: «Lenin? Lenin?» Кате было так, будто она всю жизнь знает Андрея и всё понятно и весело. «Но кто-то плакал ночью, – вдруг вспомнила она, – кто?»
Совещание продолжалось уже третий час и до конца, судя по всему, было еще далеко. Что за идиотизм, сердилась Нонна, накануне праздников устроить такой хурал! Кто-то передал сзади записку, и Нонна ее машинально развернула: «Скажи им пару слов, Самед!» Записка предназначалась сидящему впереди Самеду Багирову. Нонна вытащила авторучку и приписала внизу: «Испорти им банкет, на который нас не пригласили». Багиров повернул к ней смеющееся лицо и показал записку соседу.
Соседом Багирова был недавно назначенный начальник юридического отдела Никита Малинин, первый муж Нонны. Но ни Багиров, ни кто-либо из сидящих в зале, да и во всем Геологическом управлении, где они работали, этого не знал. Поженились давно, «еще в детстве», как смеясь говорила Нонна, в детстве же и разошлись, и все главное началось потом. А в то лето сорок седьмого года как звонко летали мячи на теннисном корте в Валентиновке! Дачи стояли рядом, и генерал Малинин, отец Никиты, ничего не имел против любви своего сына к дочери генерала Голговского, отца Нонны.
Там же, в Валентиновке, снимали веранду Лида и Екатерина Дмитриевна. В то лето не поехали к тете Зине в Николаев: надо было поступать в институт, сдавать экзамены.
Познакомились случайно, собака Малининых перепрыгнула через высокий забор, чего раньше никогда не делала, и убежала в неизвестном направлении. Искали всей компанией, хохоча и догоняя друг друга, влетели во двор, где жили садовники, муж и жена, зимой они оставались в поселке сторожить генеральские дачи, и вдруг увидели на веранде незнакомых людей.
– Марьи Степановны нет, она уехала в город, будет к вечеру.
Обыкновенная эта фраза была произнесена так, что запомнилась. Наверное, потому, что голос у дамы (ее хотелось назвать именно дамой) был удивительно красив.
– Какая женщина, правда? – спросила Нонна погодя и рассердилась, что Никита ничего не заметил.
– Как можно не заметить такую женщину?
– Да она старуха! Моя мать и то моложе.
– Вот твоя мать действительно старуха, а эта женщина никогда не будет старухой, но ты этого понять не способен!
Ссорились ужасно, по каждому пустяку, мирились и ссорились снова, и лето было длинным, потом август, вступительные экзамены. Никита сдавал на юридический, а она неизвестно зачем в геологоразведочный. Возвращались на дачу в темноте, за деревьями ярко светились окна, и звезды были низкие и тоже яркие. В это время Нонна уже вовсю дружила с Лидой и была совершенно влюблена в ее мать, Екатерину Дмитриевну, вообще необычайно нравился весь уклад их дома. В августе они уже уехали из Валентиновки в город, и Нонна приходила к ним на Большую Молчановку. Окна двух высоких комнат смотрели на родильный дом Грауэрмана, где (такое совпадение!) в один и тот же год родились Лида и Нонна. Нонна приходила одна, без Никиты, он томился и ждал ее у Арбатского метро. Чувствовала: Никиту не стоит сюда приводить.