Например, мне рассказывал Леонид Георгиевич Мельников, секретарь Карагандинского обкома партии (прекраснейший человек!). Он во время войны был вторым секретарем Донецкого обкома, членом военного совета 64-й армии. Ему звонят, говорят, чтобы он летел в Москву. Идет Сталинградская битва, он — член военного совета армии, отмахивается: «Подождут!» Опять вызывают — он не реагирует. Потом от Сталина приказ: быть тогда-то. Делать нечего — в самолет.
Сталин говорит: нужен уголь. Нужно ехать в Караганду и удвоить добычу угля. Там при этом разговоре присутствовал ещё Егор Трофимович Абакумов, «король пол-угля», как его называли, это ещё старый шахтер-саночник. А называли его так потому, что в свое время Министерство угольной промышленности, где он занимал пост, разделили на два.
И вот Сталин посылает Мельникова секретарем обкома в Караганду за углем. Мельников спрашивает: «А как же я буду со всеми разговаривать, убеждать? Это Казахстан, я языка не знаю». Сталин дал рекомендации, как можно это сделать: «Пойдите на базар, найдите старого акына, который там песни поет. Это не песни в нашем понимании — это песни о жизни, он рассказывает о текущей жизни. Он Вам все подскажет и поможет».
Мельников, приехав в Караганду, нашел такого акына и позднее рассказывал: «Я никогда не думал, что так может быть, такой результат. И ведь это был случайный акын, никакого подбора тут не было».
Потом, когда добыча была удвоена, как и приказано, следовало представить людей к наградам. Мельников этого акына представляет к ордену Ленина. На него накинулись: да что это? Какой- то там акын по базару шляется, поёт. Причем против было начальство национальное, местное. Они были очень этим недовольны. Мельников позвонил Поскрёбышеву и сказал, что, мол, вот такая вещь: «Акын мне очень помог. Так поступить мне рекомендовал товарищ Сталин, и я считаю, что акына нужно представить к ордену Ленина. А тут все против». Поскрёбышев говорит: «Делай!» То есть он такие вопросы с ходу решал. Через день-другой Поскрёбышев звонит: «Товарищ Мельников, товарищ Сталин сказал, что Вы с акыном поступили совершенно правильно!»
Но из этого ордена целую политику вывел сам акын! Оказывается, он пел и на 300-летие дома Романовых. И за это ему дали пять рублей. «А когда я пел для советской власти, я получил золотой орден самого Ленина!» — пел он.
Сталин понимал национальные особенности прекрасно: этот акын кричит на базаре, но он — политик! «Он мне, — говорил Мельников, — очень много помог: если какие вопросы надо решать, я ему говорю, он идет на базар и поёт о том, что нужно вот для того-то или того-то. Люди слушают его и делают. Он в песне рассказывает и призывает».
Е. Г.: Со своими обязанностями командующего авиацией Московского военного округа Василий справлялся?
А. С.: Судя по тому, что округ вышел на первое место по реальным результатам, да. Какая бы ни была фамилия командира — аэроплан все равно тяжелее воздуха, а земля твердая.
Возьмите подготовку экипажей. Тогда шла война в Корее, люди уходили на боевые действия отлично подготовленными. Не зря и в мирное время командующих награждали. Василий не был человеком импульсивного действия: хочу и делаю, вот взбрело мне. Нет. Он все тщательно продумывал, опирался на хороших специалистов. У него были прекрасные летчики, которых во многом он сам воспитал. В этом отношении он обладал высокими способностями замечать задатки, развивать их. Поэтому в войну полк, которым он командовал, имел хорошие показатели, добивался успехов. А он набирал туда не общеизвестных знаменитостей, а ребят, у которых видел бойцовские задатки летчика. Он за командование округом был награжден третьим орденом Красного Знамени. За то, что его округ уверенно держал первое место, за подготовку, проведение крупных парадов, а ведь это не «па» на паркете, это — сложнейшая задача. Парады не только демонстрировали мощь страны, но эту подготовку к ним можно было применить в реальных боевых действиях.
Е. Г.: При Сталине проводились грандиозные военные парады. С какой целью?
А. С.: Сталин считал это необходимым: военные парады были 1 мая и 7 ноября. Ведь это, собственно, смотр состояния армии. Все парады имели политическое значение, в зависимости от политической обстановки строился и парад. При этом каждый парад имел определённый политический акцент. Идея парада 1941 года — чисто его идея.
Е. Г.: Вы присутствовали на гостевых трибунах во время парадов. Дома в этот день готовились как-то к ним? Одевались, может, специально?
А. С.: Нет. Обычную одежду надевали. Вставали, как обычно, завтракали. Сталин уходил на работу, как и всегда. Он выходил на трибуну со своими людьми, с руководителями, а мы шли отдельно. Когда были маленькие, ходили с моей матерью и Надеждой Сергеевной. Потом её не стало, ходили с моей матерью. Мы всегда чувствовали и знали, что парад — это серьёзная государственная работа. После парада Сталин с руководителями приходил, они собирались, говорили о том, как прошло, оценивали. Вообще у него все всегда было по делу и вокруг дела.
Е. Г.: Дома обсуждали, кого наградить из отличившихся и за что?
А. С.: Нет, дома таких разговоров я не слышал.
Е. Г.: Вы сказали, Сталин знал, что вы с Василием будете военными. А как вы к этому готовились?
А. С.: Перед войной, как я ранее уже упоминал, были организованы спецшколы, готовящие курсантов в военные училища. Мы сами пошли и поступили туда.
23 сентября 1937 года в школе номер 32, где я учился, объявляют, что в Москве создаются военные спецшколы, называют адрес: Садово-Триумфальная, 3. В классе мы учились с Алешей Ганушкиным. Это внук знаменитого психиатра Ганнушкина. Впоследствии он был главный прочнист в фирме Туполева.
Мы сразу ушли из школы и отправились на Садово-Триумфальную. А там уже толпа... Улица широкая, и заполнено все Садовое кольцо. Там уже были Василий Сталин, Степан Микоян, Тимур Фрунзе. Конкурс огромный: 12 человек на место. Мы отошли в сторону, стали обсуждать, как будем поступать. Тимур Фрунзе — отличник, он без разговоров поступит. Степан Микоян — скромнейший человек, тоже очень хорошо учился. А Василий просто дрожал, что его не примут: очень переживал: если его не примут, что отец скажет? Кого же он воспитал? Какой позор отцу! В итоге его всё-таки приняли. Костя Шуленин, преподававший у нас физкультуру, был начальником физподготовки школы, и он рекомендовал Василия как прекрасного спортсмена. Василий уже имел знак «Ворошиловский кавалерист». Его спросили: «А отец разрешил?»
В спецшколе были 8,9,10 классы. Таких школ было 20 по стране, а в Москве — пять. Туда принимались мальчики. В основном это были артиллерийские школы с прекрасной физической и военной подготовкой. В этих школах также делался упор на русский язык и математику как на самые важные дисциплины в военном деле. На русский язык, чтобы будущий командир мог ясно говорить и понимать, что говорят другие, писать и понимать, что пишут другие. Ну а математика — основа естественных наук. В этих школах было по 5–7 параллельных классов. Зимой шло обучение в стационаре, а летом ученики выезжали в военные лагеря. Спецшколы эти просуществовали до 1946 года — тогда состоялся последний выпуск. Были подготовлены многие тысячи выпускников, которые в основном шли в военные училища: летные, военно-мореходные и артиллерийские. Из обычных школ многие крепкие ученики пошли в эти спецшколы: крепкие и физически, и идеологически, и сильные чисто по учебным дисциплинам. Конкурс, как уже говорилось, был 12 человек на место — так все юноши в то время хотели стать защитниками родины. Причем на конкурсные места претендовали те, кого уже предварительно отобрали в эти школы. На приеме работали мандатная и предметная комиссии.
В эти школы сразу пошли Василий Сталин, Степан Микоян, Тимур Фрунзе.
Наша школа находилась на Садово-Триумфальной улице, дом 3. Сейчас там медицинский институт, кафедра, где когда-то занималась вопросами бальзамирования.
То школьное здание не имело ни спортзала, ни стрелкового тира, и поэтому для военной школы оно явно не годилось. Что делать? В жизни школы тогда большую роль играла комсомольская организация. У нас был очень хороший комсорг в ЦК комсомола — Валера Цыганов. Ему было тогда 28 лет. Опытный комсомольский работник. Имелось также три заместителя секретаря комсомольского комитета: Василий Сталин из 9 класса, Серафим Блохин тоже из 9, и я — из 10 класса. По инициативе именно заместителей, а не секретаря, было решено, что нам нужно другое здание спецшколы: должен быть спортзал, место для стрелкового тира и военные кабинеты. И мы решили идти к наркому просвещения Чуркину. Кто пойдет? Комсоргу ЦК вроде ни к чему: он человек взрослый, а инициатива исходит от нас, школьников. Решили, что пойдем мы, заместители. Василий говорит: «Мне нельзя — фамилия. Если я приду, скажут, что это директива сверху. И отец не похвалит, узнав, что, пользуясь его фамилией, пришли к наркому с какими-то требованиями или просьбами». В итоге пошли Серафим Блохин, я и взяли Тимура Фрунзе, он в 8 классе учился. Пришли к наркому, добились приема. Тогда это было не так сложно. Стали вести разговор о том, что с другой стороны Зоологического сада есть здание, выходящее на Грузинскую улицу. Оно военной школе вполне соответствует. А школа, которая там находится, может переехать в наше здание: по наполняемости, по количеству учеников это здание вполне подойдет. Нарком стал говорить: «Это невозможно. Как это так, менять? Невозможно».
Мы сказали: «Если вам это кажется невозможным, если вы не понимаете, какое здание необходимо военной школе, где готовят будущих командиров Красной армии, тогда мы пойдем к Ворошилову, он-то должен понимать, какое здание нам нужно. Это не наша прихоть, а необходимость серьезной подготовки будущих военных».