Система почтовой связи давала в прошлом (правда, сейчас дело мало изменилось) неоценимые возможности для получения сведений. У Ибн-ат-Тиктаки в его книге «Аль-Фахри», или «Властных правилах» [446], приводятся факты создания и развития почты начиная с правления омейядского халифа Муавии Ибн-Аби-Суфьяна. Она была прекрасно организована; для доставки писем и некоторых других предметов, в срочном получении которых была нужда, использовались лошади, беговые верблюды, мулы, почтовые голуби. Через примерно равные расстояния строились почтовые станции со свежими лошадьми и мулами, местом для отдыха. Был налажен чёткий учёт почтовых отправлений. Задержка в доставке была чревата суровым наказанием.
О том, насколько хорошо работала почта, может дать представление система, введённая аббасидским халифом аль-Мансуром, который придавал информированности громадное значение. После вечерней молитвы он получал сообщения о том, что произошло за день в разных районах халифата, после утренней молитвы – что произошло за ночь. Ему доставлялись данные о сборах налогов и о многих других вещах, включая цены на рынках в том о или ином городе большого государства.
Ключевой фигурой в системе связи был почтовый чиновник, назначавшийся халифом в каждый крупный город или административный центр. Он, собственно, и являлся тем гласным соглядатаем, о необходимости которого говорят «княжьи зерцала». Он особо следил за провинциальными чиновниками и сведения об их поведении доводил до халифа. Им он передавал халифские приказы и указания. Халиф аль-Мансур называл управляющего почтой одной из четырёх ножек трона. Естественно, от почтовых чиновников требовалось, чтобы они были людьми, достойными доверия властелина [447].
Через него, если он не был предан властелину, могла осуществляться утечка сведений.
Историк аль-Макризи рассказывает о том, как именно такой почтовый чиновник, работавший в столице халифата Багдаде, где был своего рода почтамт, сыграл большую роль в борьбе между центральной властью и Ахмадом Ибн-Тулуном, наместником в Египте и Сирии. Чиновник, используя государственную почтовую организацию (посланников, станции и т. п.), снабжал Ибн-Тулуна сведениями о том, что происходит в Ираке и при дворе халифа, обращая особое внимание на замыслы и действия, враждебные каирскому наместнику. Кроме того, этот чиновник имел доступ к письмам, которые поступали в Багдад из Каира, минуя Ибн-Тулуна, и в которых шла речь о готовящихся против того заговорах, руководимых из столицы – Багдада. Он смог предупредить Ахмада и об окончательном решении сместить его с поста наместника при помощи халифских войск, расквартированных в Египте. Ибн-Тулун сумел принять меры предосторожности, подавил заговор. Более того, он отложился от Багдада и создал местную династию в Египте и Сирии – династию Тулунидов, проправив сам с 868 по 884 год.
До сих пор мы вели речь о государственной почте. Но была в эпоху арабо-исламского Средневековья и частная почта, обслуживавшая не государственный аппарат в «центре» и на местах, а всех тех, кто имел что сообщить о своих собственных, личных делах. Насколько можно судить, частная почта организовывалась также в больших городах отдельными людьми, вкладывавшими в неё свои средства (на покупку почтовых голубей, наём гонцов и т. п.). За определённую плату они занимались сочинением, отсылкой, получением на своё имя корреспонденции, её прочтением неграмотным (в этом случае они выполняли роль «читаря» – по аналогии с «писарем») или непосредственной доставкой писем адресату в том или ином городе.
И тут-то предоставлялись большие возможности для властелина и тех людей, которые специально занимались сбором для него сведений. В «Книге о политике» аль-Вазира аль-Магриби есть призыв к правителю узнавать из чужих писем новости, особенно тайные или представляющие интерес для властей. Иными словами, рекомендовалась перлюстрация, т. е. тайное ознакомление с содержанием почтовых отправлений без ведома отправителя и получателя. Аль-Магриби, явно не имея в виду государственную почту (да и к чему она в данном случае), указывает важный источник сведений – «разные письма, прибывающие жителям города – торговцам и другим» [448]. В «Изысканных одеяниях, или Утончённых хитростях» описан этот, в сущности, очень несложный процесс [449]. Перлюстрация предоставляла неоценимые возможности не только для сбора сведений, но и для подделок, провокаций и т. п. Об этом – в разделе «Хитрить».
Вредная правда
О недопустимости использования сплетен и доносов в качестве приносящей пользу информации
Одним из богатейших источников информации о происходящем вокруг властелина могли бы быть доводимые до него сплетни и поступающие к нему доносы. Но существовали совершенно однозначные религиозные запреты принимать такие сведения. Они обосновывались Кораном и Сунной.
Коран призывает не повиноваться (в другом варианте перевода на русский – не уступать) «бродящему со сплетнями» (68:11–12) [450]. Пророку приписываются слова: «Не войдёт в рай сплетник (намма́м, в другом варианте – катта́т, т. е. клеветник)» [451].
Можно было бы этим и ограничиться, но в проблеме сплетничества и доносительства, достаточно подробно рассматриваемой в «зерцалах», обнаруживается высокая степень парадоксальности, заставляющая нас отказаться от лапидарности в трактовке этих двух явлений в их связи с проблемой информации и информированности. Впрочем, и сами наставники властителей не замыкались на коранических цитатах и высказываниях Пророка. Истинность сплетни – то же самое, что и лживость навета. Дело в том, что сплетня (нами́ма) в понимании средневековых арабов рассматривалась как истинное в своём содержании, но нравственно неприемлемое сообщение. В этом, в частности, убеждает рассказ об известном своей праведностью халифе Омаре II, которому некто рассказал что-то об одном человеке в отсутствие последнего. «Что ж, – сказал Омар II, – рассмотрим это дело поближе. Если ты соврал, то о таких, как ты, говорится в Коране: „распутник с вестью“[59]. Если же ты сказал правду, то о таких, как ты, говорится в Коране: „хулитель, бродящий со сплетнями“[60]. Поразмысли, ведь мы можем простить тебя». Тот человек сказал: «Прости меня, о повелитель правоверных! Я никогда больше так не поступлю!» [452] В этом рассказе важно не только то, что и первое, и второе действие рассматриваются как греховные. Важно ещё и то, что, повторю, сплетничество рассматривается как нравственно осуждаемое правдоговорение.
То же самое правдоговорение всплывает и при определении доносительства. Со ссылкой на «Платониаду» в «Светильнике владык» доносительство определяется так: «Это – когда ты говоришь правду человеку о том, что кто-то из его приближённых совершил что-то плохое» [453].
Таким образом, оказывается, что и сплетня, и доносительство представляют собой распространение или доведение до определённого адресата сведений правдивых. Очевидное различие между ними заключается в том, что сплетничество – распространение сведений «по горизонтали», среди «равных», а доносительство – «по вертикали», снизу вверх; как синоним доносительства в текстах употребляется и наушничество. Во многих произведениях различие между сплетничанием и доносительством стиралось, и понятия употреблялись как близкие или даже синонимичные [454]. Более того, можно встретить и такое выражение, как «доносительство сплетен» [455].
Так какова же логика их запретности в качестве источника информации? Ссылка на Коран и Сунну не даёт окончательного ответа.
Общественная вредность – вот секрет отвержения авторами «княжьих зерцал» как сплетничества, так и доносительства. Аль-Газали (его цитирует Ибн-аль-Азрак в «Чудесах на пути») разъясняет этот аспект, когда даёт определение сплетничеству.
Оно есть «разоблачение, будь то словами или на письме, того, раскрытие чего отвратительно и тому, о ком доносят, и тому, кому доносят, и любому другому, будь то, о чём доносят, высказыванием, делом, поступком или чем-то ещё. Оно – раскрытие тайны, снятие покрова с того, что раскрывать не пристало» [456].
Определив доносительство как сообщение властелину правдивых сведений, порочащих кого-то из его приближённых, Ибн-аль-Азрак указывает приметы доносительства – стремление принести вред тому придворному, о котором речь, и получить при этом какую-то пользу от властелина [457].
Более конкретно рассматривая вред от доносительства, аль-Маварди отмечает, что доносчик «сеет сомнения (в душе властелина. – А. И.), и тот представляет себе человека верного как предателя, благожелательного как злонамеренного, и уменьшается его (властелина. – А. И.) вера в своих сотоварищей. А коли уменьшилась его уверенность в них, то он начинает к ним неприязненно относиться. От неприязни же он переходит к боязни, и вред, причинённый доносчиком тому, кому он доносит, больше, чем тому, о ком доносят» [458].
Мотивы доносчика эгоистичны и низменны: он не хочет подсказать, посоветовать что-то правителю, а делает своё дело из зависти, мстительности или корысти [459]. Сомнительно, чтобы такая ориентированность сплетника или доносчика, притом что они сообщают правдивую информацию, могла привести к позитивным последствиям для отдельных людей и социальных групп. Во всех «зерцалах» приводится мысль Пророка о том, что донос приводит к погибели всех тех, кто имеет к нему касательство: – того, на кого доносят (ему грозят неприятности), того, кто доносит (он совершает греховное дело), того, кому доносят (он начинает неприязненно, а то и со страхом относиться к своему соратнику, вследствие чего становится ущербным и грозит исчезнуть согласие среди соратников).
Через такое соотношение целей, средств и результатов проявляется ограниченность социальной ценности правды. Об этом прямо и заявляет, например, такой авторитет, как аль-Маварди: есть как минимум три случая (хула, сплетня, донос), когда правда «оказывается такой же мерзостной и позорящей самого говорящего, как ложь» [460]. Ложь уравнивается с правдой, она оказывается допустимой в отдельных случаях. Первая и главная цель, ради которой ложь допускается, – достижение и сохранение лада между людьми [461]. Мир, согласие, покой – те ценности, ради которых допустимо пожертвовать правдой, а то и солгать. «Правда хорошо, а мир лучше» – так можно сформулировать эту позицию.
Сокрытие правды как решение проблемы
Выбор между правдой и ложью (между вредной правдой и порицаемой ложью) может создать неразрешимую коллизию в душе человека. Она вполне разрешаема, если иначе сформулировать проблему, ориентируясь, как было установлено выше, на благо общины и не забывая при этом нравственный императив правдоговорения. Возможно умолчание, сокрытие правды в одной ситуации и раскрытие её в другой, сообщение неполной правды и т. п. Допусти́м и даже рекомендован выбор гибкой позиции, ориентированной на благо группы, а не на решение крайне сложной проблемы соотношения правды и лжи. (К ней мы ещё вернёмся в разделе «Хитрить».) Об этом ясно говорит такой средневековый авторитет, как аль-Газали: «Не во всех случаях обязательно говорить правду. Как разрешено человеку скрывать собственные недостатки, так же необходимо, чтобы он скрывал недостатки и тайны своего брата-мусульманина» [462]. Иными словами, не спешим же мы честно сообщать другим людям о себе что-то порицаемое (а это наверняка имеется). Так и никто и ничто нас не заставляет обязательно распространять известную нам правду о недостатках или неблаговидных поступках других.
В «Светильнике владык» приводится притча, изтафси́ра (толкования Корана), которая прекрасно иллюстрирует рассматриваемый императив.
Во времена Моисея на людей обрушилась сильнейшая засуха. Моисей собрал израильтян, и они вместе стали возносить к Богу молитвы о ниспослании дождя. Но дождь не пошёл. Так повторилось и во второй раз. Когда все вышли на молитву в третий раз, Господь обратился к Моисею так, чтобы его слышал только он, и сказал: «Я не отвечаю на молитву, возносимую тобой и теми, кто с тобой, потому что среди вас есть сплетник». (В качестве попутного комментария отмечу, что здесь показана большая греховность сплетничества: оно мешает жить целому народу.) «О Господи! Скажи, кто он, чтобы мы могли удалить его от нас», – обратился Моисей к Богу. «Как же так, о Моисей, – ответил ему Бог. – Я запрещаю вам сплетничать, и Сам вдруг стану сплетню сообщать?» Тогда сыны Израиля коллективно покаялись в грехах (среди них, естественно, был оставшийся анонимным сплетник), и после этого Бог послал на них обильный дождь [463].
Божественая мудрость, как видим, направила Моисея на путь решения проблемы засухи без того, чтобы Бог сказал полную правду о том, кто мешал осадкам выпасть.
Добровольный и доброжелательный информатор как допустимый источник сведений
Мы несколько отклонились от темы данного раздела. Полное или частичное и временное сокрытие правды могло решить проблему запретности сплетен и доносов. Но тем самым оказывалась сокрытой и объективная информация, которую властелин или любой заинтересованный человек мог бы получить от добровольного информатора.
Иллюстрацией такого положения дел может быть рассказ о последних часах жизни аль-Хасана Ибн-Али, сына четвёртого (и последнего) Праведного халифа Али. Тому поднесли яд в питье. И когда стало видно, что аль-Хасан умирает, Яхья Ибн-Зайд, стремясь найти и наказать отравителя, спросил у него: «Кто же дал тебе это питьё?» Глаза аль-Хасана наполнились слезами укоризны, и он сказал: «Я делаю последний шаг в этом мире и готовлюсь к первому шагу в мире ином, а ты заставляешь меня злословить» [464].
Склоним голову перед этим человеком, который не пожелал доносом омрачить свои последние часы в дольней жизни. Однако наша тема заставляет искать и иные решения вопроса – более, что ли, практические.
Какую позицию должен был занять придворный, узнавший, что кто-то совершает действия, приносящие вред державе или властелину? Молчать, чтобы не прослыть доносчиком, сплетником, занимающимся наушничеством? Или всё-таки сообщить властелину о происходящем? И что делать самому властелину? С порога отвергать любое сообщение, как это сделал моральный ригорист Омар II в приведённой выше истории, и тем самым обречь себя на неведение относительно каких-то фактов, могущих оказаться важными для него самого и судеб державы? Ведь могли существовать и наверняка случались такие ситуации, в которых не принять какое-то сообщение от добровольного осведомителя было бы губительно. Да и мотивы такого человека могли быть не столь низменны, как у примитивного доносчика-завистника.
В категориях «княжьих зерцал» эта проблема выражалась как соотношение доносительства (сплетен, наушничества) и доброжелательного совета, сообщения (насх, наси́ха) [465].
Властелин должен избежать двух ошибок: во-первых, не допустить до себя человека, который под видом доброжелательного совета доносит на кого-то; во-вторых, не отвергнуть получение важных сведений под предлогом отказа от услуг доносчика. Аль-Маварди вводит для того человека, который ещё неясен для властелина – советчик он или доносчик, специальное наименование Мутанассих – это «претендующий на то, чтобы быть благожелательным советчиком». Властелин должен посмотреть: польза или вред людям от такого человека. В первом случае его сведения нужно принимать и даже обращаться к нему за новыми, выслушивать его советы и т. п., во втором – удалить от себя такого «советчика» [466].