Один за всех
Конечно, гранадский визирь Ибн-аль-Хатиб был склонен к преувеличениям. Впрочем, как и всякий поэт. Ведь он был ещё и знаменитым стихотворцем. Именно это сочетание визирьских забот и поэтических порывов заставило, по-видимому, Ибн-аль-Хатиба прибегнуть к гиперболе, когда он в трактате «Книга указания, или Правила визирьской власти» заявил, что визирь помогает властелину нести такое бремя, что «не под силу вынести даже горам» [787].
Однако он, пусть поэтически преувеличенно, констатировал то, что понимали все, тем или иным образом сопричастные власти. Властвование есть тяжкое бремя. Каждый властелин должен выполнять необозримое количество обязанностей, подчинять себя не им самим заведённому ритуалу, исполнять сложные императивы – беречься, определиться в мире, оснаститься, осведомляться, совершенствоваться, советоваться, миротворствовать и воевать, хитрить. И всё это ради выполнения одного из безусловных требований – хотя бы для сохранения собственной власти. А есть и другие требования – и нравственный долг, и религиозная обязанность, и стремление оставить след в истории.
В дополнение к опасности нравственной деградации, о чём мы говорили в предыдущем разделе, тяжкое бремя властвования представляет собой ещё один негативный аспект жизни и деятельности правителя – какую бы ступеньку в иерархии власти он ни занимал.
В «Светильнике владык» ат-Тартуши одна из тем, связанных с властью, – забота одного человека – владыки, властелина, султана – о многих, практически обо всех людях. «Люди заняты собой, – пишет он, – а властелин занят ими всеми. Человек опасается одного врага, а властелин опасается тысячи врагов; человек не справляется со своими домашними, с устройством своего владения, с обеспечением собственного пропитания, а властелин вынужден управлять делами всех тех, кто населяет его владения. Только наложит заплату на подол своих владений, как порвётся в другом месте. Заштопает растрепавшееся, как в другом месте царство пошло лохмотьями. Только придавит врага, как новые готовятся к нападению. И так далее: тут и настроения людей, и то, что ему приходится терпеть от их враждебности, и назначение наместников и судей, и посылка армий, и защита пограничных областей, и сбор налогов, и рассмотрение жалоб. И чудно́ ведь, право, что одна у него душа и пищи он поедает столько же, сколько и всякий из его подданных, но на другой день он спрашиваем Аллахом о них обо всех, а их о нём не спрашивают. Чудно́, что съедает властелин один каравай, а даёт отчёт Аллаху о тысяче тысяч караваев, ест из одной посудины, а отчет даёт о тысяче тысяч, наслаждается одной жизнью, а с него спрашивают за тысячу тысяч. И так во всём он несёт за них (за подданных. – А. И.) тяжести, даёт им отдых за счёт своих трудов, воюет против их врага, закрывает их прорехи, переносит их бремя, совершает их труды» [788].
Цитируя «Книгу короны», ат-Тартуши пишет также, что «малы заботы простых людей, велики заботы владык. Ум владык занят всякой вещью, а ум простонародья занят чем-то одним. Невежда отдыхает и находит себе оправдание. Владыка в трудах, но об оправданиях и не помышляет» [789].
Когда Харун ар-Рашид прибыл на паломничество в Мекку, там ему встретился некий Абдаллах аль-Умари, который сказал: «Посмотри, сколько здесь народа». – «Только Аллаху дано его сосчитать», – ответил Харун. «Так знай же, человек, – обратился аль-Умари к халифу, – что каждый из них отвечает за себя одного, а ты отвечаешь за них всех. Гляди же!» Харун ар-Рашид расплакался, и слёзы его были настолько обильны, что ему стали подавать платок за платком, чтобы он успевал их утирать. Потом Харун ар-Рашид говорил: «Я хотел бы совершать хадж в Мекку каждый год, но есть там человек из рода Умара, который говорит мне горестные вещи» [790].
Если бы не было приведено выше перечисление всех тех обязанностей, которые лежат на властелине, то странным могло бы показаться утверждение Праведного халифа Омара: «Тот, кто поставлен управлять мусульманами, – раб их» [791]. Как это вдруг: властелин и – раб? Но это утверждение повторяется в разных формах и с разной степенью лапидарности. Например, Ибн-аль-Джавзи в «Сокровище владык» приводит распространённое утверждение: «Если рабство означает услужение кому-то и зависимость от кого-то, то самые рабы из рабов трое – властелин, влюблённый и тот, кому благодетельствуют». Он, развивая этот тезис, продолжает: «А в самом рабском положении находится властелин – из-за того великого и напряжённого труда, который он переносит ради своих подданных. Ведь он, – продолжает Ибн-аль-Джавзи, – управляет ими и тогда, когда они его управление одобряют, и тогда, когда отвергают. Он охраняет их на дорогах и в поселениях, прикрывает пограничные области, где они проживают, сдерживает их от того, чтобы, стремясь к вожделенному, они не впали в порчу, заботится о тех, кто их религию сохраняет, заранее готовится к чрезвычайным задачам, собирает с них разные виды налогов, деньги тратит на их благо и на их нужды, сокрушает их врага, оберегает слабого от сильного, а идущего верным путём – от заблудшего. И всё это – при том, что он и о себе самом должен беспокоиться, и трудиться над исполнением собственных наказов и запретов, и не только их, но и себя самого от врагов защищать» [792].
Чтобы с максимальной степенью доступности для читателя выразить своеобразное рабство, в котором пребывает властелин, Ибн-аль-Джавзи в своём «Сокровище владык» рассказывает сказочную историю-притчу.
Итак, у одного царя был давно приручённый и хорошо воспитанный слон. Как-то раз ловчие поймали слона дикого. И как они ни старались приручить его, у них ничего не получилось. Тогда они решили использовать уже одомашненного слона, чтобы тот передал дикому свой опыт, а дикий воспринял от своего уже укрощённого собрата хорошие манеры.
Дрессированный слон стал говорить новичку, что люди хотят ему добра. «Что же это за добро?» – спросил тот. «Вкусным будет твой корм, сладкой вода, чистым будет тело твоё и место, где ты поселишься. У тебя будут слуги, которые станут беречь и защищать тебя, заботиться о тебе, выводить тебя в известное и всеми ожидаемое время, когда люди будут специально собираться. Тебя в знак почёта покроют пурпуром, перед тобой пойдут люди и станут бить в барабаны, дудеть в трубы. И станут радоваться тебе и царь, и подданные».
Дикий слон сказал: «Я готов попробовать то, о чём ты рассказал, и отказываюсь от своей дикости». Приручённый слон пообещал ему, что будет его новый товарищ вознаграждён, возвеличен, облагодетельствован и обихожен.
Что ж, когда наступил тот день, о котором так интересно рассказывал придворный слон, на новичка надели пурпурную попону, на спине установили помост, на котором устроились воины, обвешанные тяжёлым оружием. На шее его уселся одетый в кольчугу человек с железным крюком в руках. На морду слону надели кольчугу. Ещё несколько человек в доспехах и с железными палками схватили его за бивни. Так его водили целый день.
Когда же он возвратился в свое стойло, то сказал слону-старожилу: «Ну, испытал я то, что ты мне наобещал. Так расскажи же, что всё это значит? Чем это мне закрыли морду? И кто и зачем держал меня за клыки? И кто это взгромоздился мне на шею?»
Его товарищ стал охотно ему рассказывать: «Кольчугой покрыли твою морду потому, что морда – место, ранение которого смертельно. Те, кто держит тебя за клыки, – проводники, направляющие тебя по правильному пути. Тот, кто сидит на твоей шее с крюком, – погонщик, подгоняющий тебя к месту битвы».
Второй слон сказал: «Зачем-то мне оказывались почести, восхвалялось моё имя, был я облачён в красивые одеяния и шли впереди меня люди в железе, восхвалялся я, и с восторгом указывали на меня люди. Но бо́льшая часть всего этого не имеет смысла, да и я не стремлюсь к тому, добро от чего покрывается злом, а польза не перекрывает вред. Воистину жажду я освобождения. Ведь говорится: несвободен тот, кто подчинился своему капризу; несвободен и тот, кто служит кому-то другому».
Тут приручённый слон прозрел и воскликнул: «Разъяснил ты мне ту оплошность мою, которую я не увидел, показал ты мне ошибочность моего поведения! Воистину невежество затуманивает взор и отвращает глаза от ясной истины!» И обращённый в новую веру слон в качестве благодарности даёт совет дикому собрату, как сбежать от людей. Придворная жизнь приучила приручённого слона к хитрости, и он предложил уловку: симулировать такую болезнь, при которой слонов (и не только их, а, например, верблюдов) выгоняют в пустыню, чтобы там они искали особую целебную траву. Что и было сделано: дикого слона вывели в пустыню, и там он благополучно сбежал от людей. То же самое сделал и его товарищ – бывший приручённый слон, который понял наконец, где истина [793].
Можно было бы увидеть в этой притче достаточно знаков, свидетельствующих о том, что слон – это метафора царя (например, его облачают в пурпур – атрибут царской власти). Но у Ибн-аль-Джавзи и в мыслях не было зашифровывать содержание притчи. Он прямо говорит, что притча – о том, «как властелин утруждает себя ради отдыха других».
Людская неблагодарность и гарантированное адское пламя
У властелина очень мало надежд на то, что подданные оценят его труды по заслугам. Он должен исходить из противоположного, а именно – из того, что «в природе простонародья зависть к владыкам» [794]. И пусть подданные спорят, ссорятся, соперничают друг с другом – их всех объединяет ненависть к властелину. Всё тот же Ибн-аль-Джавзи сравнивает подданных с собаками, которые грызутся между собой, но, завидев волка, вместе бросаются на него. Естественна и ненависть подданных ко всем институтам власти – войску, сборщикам податей и т. д. Ведь все, кто к власти имеет отношение, не могут обойтись без того, чтобы не унижать и не притеснять простонародье [795]. В одной из ситуаций, описанных в «Сокровище владык», рассматривается в ходе обсуждения такая возможность: вооружить часть подданных для того, чтобы подавить другую часть, восставшую против правителя. Этот вариант со всей категоричностью отвергается. Ненависть подданных настолько велика, что только страх смерти останавливает их перед тем, чтобы поднять против властелина меч. И если им вручить этот меч и разрешить вынуть его из ножен, то они обратят его против властвующих, а не против указанного им противника [796].
Властелин, естественно, знает обо всём этом. Но он вынужден – опять-таки из-за опасения перед восстанием неблагодарной черни – подлаживаться к подданным.
Рассказывают, что одному царю астрологи с тревогой сообщили: «Наша наука предупреждает нас, что тот, кто в будущем году выпьет свежей воды, помешается умом. Так пусть владыка соблаговолит повелеть, чтобы собрали и сберегли в этом году воды для него и для его приближённых, чтобы в будущем году свежей воды для питья не употреблять». Он приказал так сделать, и в хранилищах собрали достаточное количество воды.
Наступил новый год, пошли дожди. Простонародье пило новую воду, а властелин с придворными – старую. Подданные были поражены безумием, а правитель со своими придворными сохранял трезвомыслие. Но люди, изменившись сами, посчитали, что властелин стал какой-то «не такой», переменился, стал непривычным. Пошли в царстве разговоры: «Помешались умом властелин и его приближённые. Надо свергнуть его и установить правителем над нами кого-то из нас, такого же разумного, как мы!»
Делегация простонародья отправилась к властелину, и ему было сказано: «Изменился ты, и порча постигла твоё управление. Мы хотим свергнуть тебя и заменить кем-то из нас». Тогда разумный властелин понял, в чём дело, и сказал им: «О люди, я уразумел свою вину и принимаю ваш упрёк». Он немедля выпил свежей воды и стал таким же, как они. А те воскликнули с радостью: «Как прекрасно, что наш властелин стал прежним!» И стали они безмерно восхвалять его и благодарить [797].
Властелин, если несколько упрощённо представить его ситуацию, оказывается между молотом и наковальней. С одной стороны, «наковальня» – подданные, которыми сложно управлять, сочетая реальные задачи осуществления их блага, часто вопреки им самим, с необходимостью к ним приспосабливаться. С другой – «молот», Аллах, перед которым властелин несёт ответственность за порученных ему «пасомых» (вспомним подраздел «Беречься Божьего гнева»). От подданных он не должен ждать награды. Но и от Аллаха награду получить трудно, скорее невозможно.
Исламский духовный фонд содержит в себе большое количество положений, смысл которых сводится к тому, что справедливый властелин достоин посмертной награды – Рая, а несправедливому грозит обязательное наказание – адское Пламя. Вот два хадиса Пророка. «Нет такого правителя, который в Судный день не предстал бы перед Судиёй со связанными руками. Спасёт его собственная справедливость, погубит его собственная несправедливость» [798]. «Нет такого мужа, коему было поручено управлять хоть десятком человек, чтобы не предстал он перед Судиёй в Судный день с руками, скованными на шее. Если он творил добрые дела, то распадутся его оковы. Но если он совершал злые дела, то добавятся к старым оковам новые» [799].
Этот принцип воспринимается как достаточно логичный и легко объяснимый: всякому человеку воздаёт Господь по делам его, и властелин здесь не исключение, скорее особый случай – к нему у Аллаха повышенные требования.
Но есть целый ряд хадисов Пророка, в которых содержатся угрозы всякому властвующему без оговорок – справедлив он или нет. «Будете вы алкать власти. Но пожалеете об этом в Судный день». Всем, кто обладает какой-то властью, суждено оказаться в аду. «Начальникам гореть в адском огне», – сказал Мухаммад. К одному из своих любимых соратников – Абу-Зарру аль-Гуфари Пророк обратился с предупреждением; «Не берись властвовать даже над двоими». Некоему Убайду Ибн-Умайру принадлежат слова: «Чем больше приблизился человек к власти, тем больше его сатанинская злость; чем больше у него денег, тем больше спросится с него в Судный день» [800].
Известен хадис Пророка, в котором описывается мост Ас-Сират. Когда в Судный день ступит на него неправедный и несправедливый властитель, то Ас-Сират затрясётся так, что неизмеримо далеко разлетятся одна от другой части тела этого грешника. Потом они соединятся, и Ас-Сират сбросит грешившего правителя в адское пламя. Здесь всё понятно: это более живописный вариант того хадиса, в котором справедливому и несправедливому – каждому правителю воздаётся по заслугам после смерти.
Но хадис Пророка о трясущемся мосте Ас-Сират имеет интересный для нас вариант, который приводится в «Чистого золота поучении владыкам» аль-Газали. Один из сподвижников Пророка по имени Хузайфа аль-Ямани говорил: «Я не восхваляю никого из правителей, каким бы он ни был – благодетельным или неблагодетельным, ибо слышал, как Посланник Аллаха (да помолится за него Аллах и поприветствует!) говорил: „В Судный день приведут правителей – и справедливых, и притеснителей – и поставят их на Ас-Сирате. И повелит Аллах Ас-Сирату, чтобы стряхнул он их в адское пламя подобно тем, кто несправедливо правил, или брал взятки за судебное решение, или слушал одного из двух, затеявших тяжбу, а для другого держал уши закрытыми. Обрушатся они вниз с Ас-Сирата и будут повергнуты в адское пламя семьдесят лет, пока не достигнут его дна[74]“» [801].
В том, что речь идёт об испытании адским огнем или в какой-то другой форме любого правителя, каким бы он ни был, убеждает и следующая история, приведённая тем же аль-Газали. Её рассказал Абдаллах, сын Праведного халифа Омара, вошедшего в исламскую историю как безукоризненно справедливый правитель.
«Мы, – говорил Абдаллах о себе и всей семье покойного халифа, – долго просили в молитвах Всевышнего, чтобы он показал нам Омара во сне. И вот наконец через двенадцать лет я увидел его во сне. Был он как после бани и обернут изаром (широкое одеяние, покрывающее нижнюю половину тела. – А. И.). Я сказал ему: „О Повелитель правоверных! Как нашёл ты Господа? За какие благие дела вознаградил Он тебя?“ А он сказал: „Абдаллах, как давно расстался я с вами?“ Я ответил: „Двенадцать лет тому назад“. И тогда он поведал: „С тех пор как я вас покинул, творился надо мной Суд Господень, и не оставлял меня страх перед погибелью (т. е. перед наказанием адскими муками. – А. И.). Но Аллах – Всепрощающ, Милосерден, Щедр и Благороден…“» [802].
Можно понять, почему так боялся Божьего суда справедливый и добродетельный Праведный халиф Омар. Можно понять, если представить на основании того описания, что дал Пророк, сам процесс Суда. Исключительно, безмерно суров Судия с правителями. И легко может ошибиться властелин, даже если он искренне стремится укрепить Божье дело среди людей или быть милосердным с подданными. Доказательство – следующий хадис Пророка (его даёт аль-Газали). «Приведут в Судный день правителей, и скажет Всевышний Аллах: „Были вы пастырями Моих тварей и хранителями Моих владений на Моей земле“. Потом Он обратится к одному: „Почему ты бил Моих рабов, превышая тот предел, который Я установил?“ Тот ответит: „О Господи! Потому что они восстали против Тебя и Тебя ослушались!“ Аллах скажет; „Не подобает, чтобы твой гнев предвосхищал Мой гнев!“ Потом обратится он к другому и спросит: „Почему ты наказывал Моих рабов меньше того предела, что Я установил?“ Тот ответит: „О Господи! Потому что пожалел их“. И скажет ему Аллах: „Как же ты можешь быть милосерднее Меня!“ И скажет Он о правителях: „Так возьмите же и того, кто превысил, и того, кто уменьшил, и разместите их по углам Геенны!“» [803].
Богу с Его требованиями к правителю не может угодить даже высоконравственный, добродетельный, бескорыстный и богобоязненный аскет, попробовавший управлять людьми.
Со ссылкой на Пророка рассказывает Ибн-аль-Джавзи в своём «Сокровище владык» и такую притчу. Среди сынов Израиля были трое – самые благочестивые из тех, кто проводил время в поклонении Богу. И был в той стране царь. Как-то царь захотел повидать этих аскетов. Он стал подниматься в горы, где они находились. Но по дороге оказался в окружении львов. Львы на него зарычали, когда он к ним приблизился. Тогда он сказал: «О Господин сих благочестивцев, что время проводят в поклонении Тебе, отведи от меня зверей!» Бог прогнал львов, и царь, добравшись до аскетов, стал молиться вместе с ними.
Как-то раз они сидели вместе и придумали, чтобы каждый из них загадал желание. Один из них сказал: «О Господи! Напитай меня молитвами и постом так, чтобы мог я достичь высших степеней рая. И пусть не думаю я ни о чём другом, пока не прервётся мой путь в этой жизни!» Второй сказал: «Господи! Убереги меня от страстей дольнего мира, от его соблазнительных прелестей и даже от мыслей о них, чтобы мог я Тебе поклоняться истинным поклонением!» А третий сказал: «Снабди меня уверенностью и сделай меня царём над людьми, чтобы правил я над ними по Истине!»
Потом они обратились к царю: «И ты загадай желание!» Тот сказал: «О Господи! Прибери меня к Себе не введённым во искушение и тем успокой меня!» Потом царь спустился с гор, созвал народ и оставил им завещание, в котором было сказано: «Оставляю после себя царём наидостойнейшего человека Земли – аскета такого-то, одного из тех троих, что Богу поклоняются на такой-то горе». И все возрадовались великой радостью. А царь умер. Тогда все пошли к тому аскету и сказали, что ему завещано царство. Тот стал отнекиваться: «Не нужно мне никакого царства…» Но люди настаивали, и он спустился с ними с гор.
После того как прошёл месяц его царствования над ними, он обратился к Богу с молитвой: «Покажи мне мой труд, чтобы мог я его увидеть!» Всевышний показал ему его труд, и увидел аскет, что исполнил он своё дело только на две трети. Загрустил он и, опасаясь погибели собственной души, пожалел о своём тогдашнем пожелании. Но протерпел он ещё один месяц и опять обратился к Богу с той же молитвой. И увидел он, что исполнил своё дело только наполовину. Опечалился он, стал бить себя кулаками по лицу и голове и оплакивать самого себя и свою душу. Потом он убежал к своим товарищам в горы и стал заниматься своим прошлым делом – поклоняться Богу. А Всевышний восполнил, в милости Своей, тот недостаток в суммарном жизненном итоге, – недостаток, что образовался за два месяца, пока аскет царём был [804].
История интересна во многих отношениях, и мы к ней ещё вернёмся. Напомню только, что речь шла о «наидостойнейшем человеке Земли». И он не смог удовлетворить Господа.
Геенна грозит тем правителям, которые защищали Божье дело, милосердно обращались с подданными, стремились управлять людьми по Истине. А что ожидать тем, бесконечно более многочисленным, кто описан в предыдущем подразделе («Падаль в окружении падали»)? Всем правителям гарантировано адское пламя.