Великое сокровище, примстившееся в обманном сновидении
Но и это ещё не всё. Власть бренна и преходяща – подобно тому, как является бренным, преходящим и в конечном счёте недостойным человеческих усилий и беспокойств земное богатство[75].
Однажды Харун ар-Рашид попросил Ибн-ас-Саммака прочитать ему проповедь. Вместо этого Ибн-ас-Саммак спросил:
– О Повелитель Правоверных, если бы ты умирал от жажды, отдал бы ты то, над чем властвуешь, за кубок с водой, подобный тому, что ты держишь сейчас в руках?
– Да, – ответил Харун.
– О Повелитель правоверных, а если бы ты изнемогал от невозможности избавиться от накопившейся в тебе жидкости, отдал бы ты за эту возможность то, над чем властвуешь?
– Да, – ответил халиф.
– Значит, нет ничего хорошего в твоей власти! Ведь она дешевле воды и мочи! [807].
В разделе «Беречься» (подраздел «Беречь державу»), когда мы размышляли о необходимости хранить и оберегать собственную власть, мы процитировали «Калилу и Димну» – книгу, в которой говорится о том, что власть может выскользнуть из рук. Она названа «великим сокровищем», и необходимость беречь её связана с её особой хрупкостью. Помните? «Власть скоротечна, словно тень от быстро вянущего лепестка кувшинки; вот ты ухватил власть обеими руками, а вот она вырвалась, словно порыв ветра; она так же непрочна, как дружба праведника со злодеями; она может пасть, как падает горный поток, и рассыпаться на мелкие брызги; она может лопнуть, как лопаются дождевые пузыри в лужах».
Воспринимая это описание уже в ином, новом контексте, продолжим прекрасную цитату: «Она желанна и благодетельна, но коварна и губительна, словно ядовитая гадюка. Она неблагодарна и вызывает зависть и ненависть, а радости от неё не больше, чем от обманного сновидения» [808]. Если начало отрывка ещё могло бы подвигнуть на борьбу за сохранение власти («великого сокровища»), то его окончание – навряд ли. «Великое сокровище», которое в конце концов оказывается «обманным сновидением», не может быть предметом забот здравомыслящего человека.
Поскольку власть и богатство идут в связке, объединённые понятием мульк, то любые доводы бренности богатства становятся доводами бренности власти. А все эти рассуждения включаются в более широкий контекст – бренности жизни[76].
Вот о бренности власти. Рассказывается, что однажды царь Давид (Давуд) нашёл в пещере останки некоего человека, а рядом на могильном камне было написано: «Я – царь Рустам, правил тысячу лет, завоевал тысячу городов, победил тысячу армий, познал тысячу девственниц – царских дочерей. А потом стал я тем, что ты видишь. Ложе моё – из песка, подушкой мне – камни. Всяк, кто увидит меня, пусть не очаруется жизнью, как это случилось со мной». Практически то же самое сказал Иисусу и царь Йемена, череп которого нашёл и заставил говорить Христос [809].
И о бренности жизни. Рассказами, притчами, легендами, афоризмами на эту тему можно было бы заполнить целую антологию. Приведу только один пример – слова́ Пророка, переданные одним из его сподвижников.
Сказал однажды Посланник Аллаха (да помолится за него Аллах и поприветствует!): «О Абу-Хурайра, хочешь, я тебе покажу земную жизнь?» Я сказал: «Да». Он взял меня за руку и двинулся вперёд, потом остановился у навозной кучи, а в ней черепа без скелетов, гнильё, остатки каких-то костей, разорванные тряпки, измазанные нечистотами сынов Адамовых. И Пророк сказал: «О Абу-Хурайра, те черепа, что ты видишь, наполнены были, подобно вашим головам, жадностью и стремлением скопить побольше богатств этого мира, их обладатели надеялись, как и вы, что будет долгой их жизнь, они были настойчивы, как вы, в накоплении имущества и в овладении земной жизнью. А ныне покоятся здесь их кости, исчезли, как ты видишь, их тела. Эти тряпки были их одеяниями, которыми они украшались, прихорашиваясь в минуты легкомысленного безрассудства. А сегодня ветер перемешал их с нечистотами. Это – кости их скакунов, на которых они объехали земные страны. Вот эти нечистоты были лакомыми яствами, ради получения которых они ловчили, воруя их один у другого. Потом они изверглись из них по-срамному и сейчас издают такую вонь, что к ним и не приближается никто. Всё, что ты видишь, и есть земная жизнь. И пусть плачет тот, кто хочет. Земная жизнь достойна того, чтобы быть оплаканной». Сказал Абу-Хурайра: «И восплакали все, кто там был» [810][77].
Но жизнь – не только помойка. У неё есть и другие характеристики, – естественно, негативные, – которые приводятся в «зерцалах». Например, аль-Газали увидел, что земная жизнь не только бренна, но и неустойчива, переменчива, ничтожна, преходяща, ненасытна, чужда человеку, иллюзорна, гибельна [811].
У ат-Тартуши, аль-Газали, анонимного автора «Льва и Шакала» даётся целый образный ряд, который призван всесторонне охарактеризовать жизнь человека [812].
Жизнь – это летние облака в пустыне. Обещают они дождь, но нет его.
Жизнь – это тень от тучи. Соблазнит прохладой, а потом унесётся дальше, оставив человека на произвол судьбы.
Жизнь – это уродливая старуха под паранджой. Прячет она своё ужасное лицо под покрывалом, и велико разочарование человека, который обнаруживает под красивым платьем иссохшее тело и отвратительные черты лица.
Жизнь – это ведьма. Она губит того, кто ею соблазнится, оставляет в покое того, кто не обратил на неё внимания.
Жизнь – это весенний цветок. Ярок он и свеж, но увядает очень быстро.
Жизнь – это яблоня у дороги. Не успели вызреть плоды её, а путники срывают их и, надкусив только, бросают в пыль.
Жизнь – это сновидение. Испытывает человек во сне радость, но пробудится, увидит, что всё сон, и охватят его томление и тоска.
Жизнь – это краткое путешествие из одного куска ткани в другой – из пелёнок в саван.
Жизнь – это молния. Осветит всё вокруг на краткое мгновение, а потом наступит ещё бо́льшая тьма.
Жизнь – это рыбак. Он наживку насаживает на крючок не для того, чтобы рыб пищей снабдить, а для того, чтобы их поймать и съесть.
Жизнь – это мясник. Взращивает он скотину и лелеет, чтобы потом зарезать на мясо.
Жизнь – это кокон шелковичного червя. Наматывает червь на себя всё новые и новые нити, и чем больше нитей, тем меньше возможность освободиться.
Жизнь – это свинья. Она пребывает в грязи, жрёт всё подряд, превращая съеденное в экскременты[78].
Наконец, специально для властелина – человека действия. Жизнь – это морская вода. Манит, но не утоляет жажды, а только её усиливает. «Знай, о султан, – пишет аль-Газали, – что дела́ земной жизни в начале своём, когда человек к ним устремляется, близки и доступны, и нет опасений, что продлится занятие ими. Но случается, что из одного какого-то дела или обстоятельства цепочкой тянутся сто дел, и целую жизнь на них приходится израсходовать. Сказал Иисус (мир ему!): „Подобен пьющему морскую воду тот, кто пленён земной жизнью. Умножает питьё – растёт жажда, а он всё пьёт и пьёт, пока не погибнет, так и не утолив жажды“» [813].
Что делать?
Здесь давайте-ка переведём дух и попытаемся нащупать ориентиры в этом мраке. Итак, к власти не стоит стремиться. Она приводит к тому, что обладающий ею обречён на моральную деградацию. Она заставляет властвующего трудиться не покладая рук и пребывать в постоянном беспокойстве о делах державы и своих собственных. Она вызывает зависть и ненависть людей. Она гарантированно становится причиной адских мучений после смерти. Она грозит гибелью при жизни. Она бренна и преходяща, и, если её у тебя не отымут при жизни, ты наверняка утратишь её после смерти. На кой она нужна, эта власть?!
Бежать! Тема бегства уже намечена на предшествующих страницах. Вспомните: бегут слоны («Притча о двух слонах – приручённом и диком»), убегает в горы аскет («Как один аскет царём пожелал побыть»).
В «зерцалах» есть и прямая инструкция на этот счёт. В соответствующем разделе «Светильника владык» приводятся слова Ибн-аль-Мунаббиха. Тот утверждал, что Бог обратился с такими словами к одному из пророков народа Израиля: «Коли желаешь ты со Мной пребывать в Святости, то стань в земной жизни одиноким, уединённым, беззаботным, отчуждённым от всех – в положении птицы без стаи, что живёт под открытым небом, пищу находит в вершинах деревьев, пьёт из ручьёв, а когда ночь падёт, укрывается в одиночку, а не с другими птицами, и только в Господе своём обретает радость» [814].
Это – призыв к аскетизму, обращённый к тем, кто властью располагает. Им предлагалось отказаться от привилегий, даваемых положением властелина, стать отшельником, подавлять чувственные желания, сделать Аллаха своим единственным Светом, молитву – главным занятием. Тем самым властелин мог избавиться от всего того мерзопакостного, что несёт с собой властвование.
И нужно сказать, что на этот призыв отвечали. «Многие», – говорит о таких Ибн-аль-Джавзи, отказываясь, впрочем, от перечисления [815]. Некоторых мы знаем по «Светильнику владык» ат-Тартуши [816]. Других – по иным источникам. Среди тех представителей правящего класса, которые стали аскетами или приближались к аскетическому идеалу, можно указать Омейяда Муавию Ибн-Язида, который правил всего несколько недель (его мистик Ибн-Араби считал одним из крупнейших святых в свою эпоху), Ахмада ас-Сабти, сына Харуна ар-Рашида, который зарабатывал на жизнь, трудясь каждую субботу, а остальную часть недели отдавал поклонению Богу, Яхью Ибн-Югана ас-Санхаджи, берберского принца из Тлемсена (Северная Африка), который покинул свой трон ради аскезы. Отказались от благ дольнего мира и от власти Аглабид Абу-Икаль, хорасанский правитель Ибрахим Ибн-Адхам Ибн-Мансур. Мусульмане знали также из «Истории» ат-Табари, что сын Александра от Роунашак (Роксаны) – Искандерус, отказался от престола отца и сделался отшельником.
Тут, по-видимому, нужно сделать небольшое отступление. Как же могли средневековые учёные призывать властителей к тому, чтобы те оставили власть? Ведь нельзя себе представить общество без руководства, управления, власти. Если вы так думаете, то в вас есть задатки политика. Развивайте их. Однако так думали не все. Среди мусульманских мыслителей очень многие считали, что общество вполне может быть безвластным.
Размеры и тема данной книги не позволяют подробно осветить эту тему. Вкратце логика «безвластников» сводилась к двум основным вариантам. Первый – чисто религиозный. По этой логике неукоснительное следование Божественному Законоустановлению, обеспечение каждым человеком себя и своих близких необходимым минимумом материальных благ, постоянный и прямой контакт с Аллахом – всё это гарантировало общественную справедливость, при которой не нужна была бы власть как сдерживающее и организующее людей начало. Второй вариант – философский. Если люди будут следовать Разуму и познанной гармонии мира во всех своих действиях, то власть не нужна [817]. В обоих вариантах обществом идеальной гармонии, обходившимся без власти в общепринятом смысле слова, была община первых мусульман, главой которой был Пророк Мухаммад. Так что призывы к тому, чтобы от власти бежать, не казались абсурдными.
Не приближаться к власти! Естественно, все предшествующие рассуждения касались тех, кто имел касательство к власти. Тот же, кто ею не обладал, не должен был к ней и приближаться. Только и всего.
Однажды Зияд, наместник Ирака, спросил своих приближённых:
– У кого самая счастливая жизнь?
Те ответили:
– У тебя, эмир, и у тех, к кому ты благоволишь.
Но Зияд возразил:
– Нет, – сказал он, напоминая о том бремени, которое несёт каждый властелин. – Всякий раз, как я должен произнести пятничную проповедь, я волнуюсь, а когда слышу, как приближается гонец государственной почты, пугаюсь. Самая счастливая жизнь – у простого человека, имеющего дом без задолженностей и жену, согласную с ним во всём. Он далёк от нас, и мы не знаем его. Если же мы приблизим его к себе, то тем самым отравим ему и земную, и загробную жизнь [818].
Ясно было также, что нужно заниматься делом, не обращая внимания ни на власть, ни на властителей.
Со ссылкой на известного исламского законоведа Малика Ибн-Анаса рассказывается в «зерцалах» такая история.
– Дошло до меня, – рассказывал Малик, – что как-то раз один из владык сынов Израиля воссел в богатой одежде на скакуна, и люди толпами стали сбегаться, чтобы посмотреть на него, когда он проезжал по городу. Он проехал мимо человека, склонившегося над какой-то работой, и тот не обратил на владыку внимания, даже головы не поднял. Тогда владыка остановился и сказал: «Все люди смотрят на меня, а ты нет. Почему же?» И мужчина ответил: «Я уже видел владыку, подобного тебе, который царствовал над этим поселением. Умер он. И умер некий бедняк. И были они похоронены рядом в один и тот же день. Различали мы их в дольней жизни по их телам, потом некоторое время различали их могилы. Но ветер развеял могильные холмы и раскрыл могилы. Смешались их кости, и я уже не могу отличить царя от бедняка. Поэтому, – заключил он свои слова, обращённые к царю, – я занимаюсь своим делом и не стал на тебя смотреть» [819].
Вместо власти и богатства, которое, как ни крути, неотъемлемо от власти, нужно ориентироваться на такие ценности жизни, которые непреходящи. «Не радуйся, если ты возвеличился благодаря деньгам и власти. Они – преходящая тень. Но радуйся, если ты возвеличился за счёт ума и веры, знания и доблести. Они не оставят тебя ни в дольнем мире, ни в жизни иной» [820].
На этом можно и остановиться, поставить точку. Но я хочу напомнить об альтернативности рекомендаций, содержащихся в «зерцалах». Примеров тому было много на страницах этой книги. Каждый совет нужно примерить на себя и соотнести со своей ситуацией. И если кто-то из моих читателей остался неудовлетворён всеми этими рассуждениями о ненужности власти для человека, если его почему-то не устраивает призыв обратиться к вечным ценностям жизни или он считает, что власть и есть такая ценность, то (вольному воля!) пусть он вернётся в начало этой книги и повторит все императивы: беречься, определиться, оснаститься, осведомляться, советоваться, совершенствоваться, миротворствовать и враждовать, хитрить. Знание всех этих политических приёмов наверняка поможет ему преуспеть в том, чтобы успешно жить и властвовать.