Мой брат Рон и его жена собирались провести свой ежегодный отпуск на Гавайях. Перед отъездом Рон приехал в Лос-Анджелес. Мы с ним стояли у постели отца, и я спросила: «Ты уверен, что хочешь сейчас лететь на Гавайи?»
Рон ответил, что наш отец не может умереть во время его отпуска, – возможно, его бдительность притупили те самые случаи «ложной тревоги», – просто для того, чтобы поспорить со мной. В итоге они улетели, а меньше чем через неделю вернулись обратно и успели попрощаться с отцом.
Я всегда буду верить в то, что отец дождался возвращения Рона. В ночь перед смертью он находился в ужасном состоянии, и нам казалось, что он может не дожить до утра. Я вышла из родительского дома, когда начало темнеть и на небосвод поднималась полная луна. В то время я жила в трехэтажном доме и очень сдружилась с его владельцами, проживавшими на первом этаже. Поднимаясь по наружной лестнице к себе в квартиру, я вдруг поняла, что не могу больше сделать ни шага. Я села на ступеньку, посмотрела на луну и разрыдалась. Друзья нашли меня плачущей на лестнице. Я сказала им: «Я не знаю, как жить без него. Я не знаю, что мне теперь делать».
Они отвели меня в дом, и мы долго разговаривали – о том, что к смерти невозможно подготовиться, что она всегда приходит внезапно, даже если ты ее давно ждешь. Я всегда буду благодарна им за поддержку, которую они мне тогда оказали. Благодаря нашему разговору я поняла, что мы все переживаем смерть близкого схожим образом, и я часто вспоминала эту ночь – спустя много лет, когда смерть стала популярной темой для обсуждения на собраниях нашей группы поддержки.
Когда я пришла в родительский дом утром четвертого июня, Рон уже приехал туда. Его самолет приземлился в тот тихий, темный час, когда полночь уже миновала, а до рассвета еще остается очень много времени. Я помню, как подумала о том, какое это одинокое время и чувствовал ли брат одиночество, направляясь от аэропорта к холмам Бель-Эйр. Но говорить на подобные темы в нашей семье не было принято, так что я не задала Рону этот вопрос. Мы сидели у отцовской постели, пока небо становилось всё светлее и светлее, а мимо окон проплывали клубы тумана. Мы пили чай, обменивались воспоминаниями, а временами молчали. Говорили мы тихо, чтобы не потревожить отца, который готовился покинуть этот мир.
Спустя несколько часов я вышла в сад. Я посмотрела на светлеющее небо и почувствовала, как начинаю погружаться в свои воспоминания. И я поняла, что смерть – это мудрый учитель, ведь она учит нас жизни. Я всегда хотела от своего отца чего-то большего, хотела быть ближе к нему, стремилась понять, что он за человек. Но даже после десяти лет, на протяжении которых деменция обнажала его душу, я продолжала воспринимать его как череду образов, пробелы между которыми навсегда останутся пустыми.
Через дверь я слышала, как моя мать разговаривала в своей спальне по телефону. Она занималась этим всё утро, иногда прерываясь, чтобы зайти в комнату отца. Я вдруг поняла, что еще совсем недавно осудила бы ее за такое поведение. Почему она только и делает, что говорит по телефону, в то время как ее дети сидят у постели своего умирающего отца, прислушиваются к его дыханию, ожидая момента, когда он испустит свой последний вздох? Но тогда, стоя под солнцем, лучи которого пробивались сквозь пелену тумана, я поняла, что не осуждаю ее. Мне было ее жалко. Мать не понимала, как ей стать участником этого глубокого семейного переживания. Мы с братом тоже не знали, но пытались не обращать внимания на непростую историю наших взаимоотношений, ведь сегодняшнее событие было важнее всех прошлых обид. Моя мать лишала себя возможности сидеть рядом со своими детьми, в то время как ее муж медленно покидал этот мир. Она не могла воссоединиться со своей семьей, и мне стало грустно: мать сознательно всю жизнь вела себя так, что теперь не могла поучаствовать в таком важном событии. Я шепотом помолилась за нее и поблагодарила смерть за все те уроки, которые она мне преподала, за то, что она стала зеркалом, отражавшим не только мое прошлое, но и путь, который я смогла пройти.
Когда врач сказал нам, что сердцебиение отца стало совсем слабым и он скоро умрет, мы с Роном позвали мать. И она застала тот удивительный момент, когда за минуту до смерти отец открыл глаза: они вновь были ярко-голубыми, и взгляд его стал таким ясным и осмысленным! Мать поняла, что он по-прежнему любит ее, когда он повернулся и посмотрел на нее перед тем, как испустить свой последний вздох. Я была искренне рада за нее. Но при этом мне было грустно, ведь мать так много упустила из-за своей замкнутости и нежелания меняться. Перед тем как отец умер, они с матерью в последний раз оказались в своем личном мире, отведенном им двоим. Кажется, она ничего не сказала ни мне, ни Рону. Перед лицом смерти отца мы были очень одиноки, мы не были семьей. И единственное, что было для меня в новинку, – отсутствие злости на этих людей. Я просто грустила из-за того, что мы всю жизнь были так далеки друг от друга.
Обычно участники группы поддержки, обсуждая вопрос неизбежной смерти близкого, разделялись на два лагеря. Одни говорили так: «Физически он полностью здоров, еще меня переживет, – во всяком случае, лет двадцать у него точно есть». Другие, наоборот, очень переживали из-за того, что состояние близкого ухудшалось, они считали это знаком быстро приближающейся смерти. Но ничьи предсказания не сбывались. Смерть действует по собственному загадочному расписанию, и с уверенностью можно сказать лишь одно – она придет неожиданно. А когда она шепчет вам, что пора прощаться со своим близким, то превращается в огромное зеркало, в котором отражается вся ваша жизнь. И так происходит со всеми, кто с ней сталкивается. Смерть позволяет нам задуматься о жизни; подобно последнему лучу солнца перед закатом, смерть озаряет самые темные уголки человеческой жизни.
Часто люди говорили мне, что их близкий умер неожиданно: они навещали его незадолго до смерти, и он выглядел вполне жизнеспособным. Другие люди начинали переживать, что упустили какой-то знак, какое-то изменение в его поведении, которое указывало на приближение смерти. Но всё это – лишь попытки контролировать явление, которое мы даже не в состоянии до конца понять. Мы не можем предсказать смерть. И наша цель состоит не в этом. Наша цель – получить тот ценный опыт, который смерть может нам подарить.
Бывает и другая ситуация: доктора и сопровождающие из специализированного учреждения предупреждают родственников пациента о том, что его состояние стремительно ухудшается, и близкие начинают готовиться к прощанию с больным. Родственники делают всё, что в их силах, и вздрагивают от каждого телефонного звонка, думая, что сейчас им сообщат плохую новость. Но больной не умирает, и жизнь продолжается.
Именно такая ситуация произошла у моих друзей Кары и Томаса. Владелец частного дома престарелых, где жила Мишель, позвонил им и сообщил, что, по его мнению, пациентка скоро умрет. Она очень ослабла физически, что Кара и Томас сами заметили во время своего последнего визита в дом престарелых; было еще много признаков того, что Мишель осталось недолго. Кара начала суетиться, пыталась организовать церемонию прощания еще до того, как ее мать покинула этот мир, чтобы после ее смерти не решать организационные вопросы, а сконцентрироваться на своих чувствах.
Она отправилась на Вествудское кладбище, где похоронены многие звезды шоу-бизнеса, включая Мерилин Монро. Кара собиралась выбрать гроб и организовать транспортировку тела матери в северную часть кладбища на заранее купленный для нее участок, расположенный рядом с местом, где покоился ее муж. Кара решила досрочно завершить тот долгий и трудный путь, который большинство проходит уже после смерти своих близких. На собрании группы поддержки Кара рассказывала о том, как припарковалась рядом с могилой Мерва Гриффина[61], на чьем памятнике была высечена надпись: «Абонент больше не доступен». Потом она рассказала нам о разных необычных гробах, которые предлагают своим клиентам ритуальные агентства: гроб в форме каноэ (для любителей данного вида спорта), гроб в стиле Дикого Запада (со шпорами?). Ее рассказ рассмешил всех участников группы поддержки, мы часто смеялись, обсуждая такие серьезные темы. Тогда я задумалась о том, насколько важно уметь смеяться, чтобы справиться с подобными переживаниями. В старой песне Джони Митчелл[62] People’s Parties есть слова: «Вы знаете, смех и слезы – это одно и то же».
Потратив немало времени, Кара и Томас наконец разобрались с организацией похорон: они заказали простой гроб и катафалк. Супруги стали ждать, когда смерть придет за Мишель. Но она всё никак не являлась, и ожидание захватило всю их жизнь. Когда Кара и Томас приезжали в дом престарелых навестить Мишель, они постоянно думали о том, что времени у нее остается всё меньше и меньше. А затем произошло нечто совершенно неожиданное: болезнь как будто отступила, Мишель окрепла и всем своим видом давала понять, что покинет этот мир еще не скоро.
Она умерла лишь спустя два года. И Каре действительно было намного легче от того, что она заранее решила все организационные вопросы, поскольку ее горе оказалось очень сильным, а боль просто невыносимой, хотя она и готовилась к прощанию с матерью очень долгое время. Но такова природа смерти – ее наступление вызывает у нас самые непредсказуемые чувства.
Я не была готова к тому горю, которое обрушилось на меня после смерти отца. Десять лет я оплакивала его, пока он постепенно покидал этот мир и удалялся в собственную загадочную реальность, в которую никто, кроме него, не мог заглянуть. Мне казалось, что я уже отгоревала свое. Даже если у вас есть подобный опыт, смерть всё равно застанет вас врасплох и выбьет почву у вас из-под ног. Вы будете падать и падать – однажды вы обязательно приземлитесь, но порой вам будет казаться, что это падение никогда не закончится.