Сэр Томас Элиот в своей книге «Правитель» (Boke Named the Governour, 1531) пишет о том, что футбол — неподходящее занятие для джентльмена: «…в нем нет ничего, кроме зверской ярости и чрезвычайных проявлений насилия, которые приносят вред». Эту игру продолжают осуждать на протяжении всего столетия, особенно если в нее играют в воскресенье, и часто связывают ее с пьянством и танцами, считая таким же праздничным увеселением. Игра в футбол в «Жирный вторник» похоже, была давней традицией во многих частях страны, но ее пришлось запретить в Честере в 1540 году из-за «больших неудобств», в которых обвинили небольшую группу плохо ведущих себя хулиганов, которые портили праздник всем остальным. Правила бросались в глаза только из-за своего отсутствия. Элита тем не менее не отказалась полностью от популярных игр с мячом: у Генриха VIII была одна пара обуви «для футбола», а под альтернативным названием «кемпинг» игра получила одобрение в книге Томасса Тассера «Пятьсот советов для хорошего хозяйства» (1573) в качестве отличного способа улучшения травы:
Чтобы лучше росли луга и пастбища,
Позвольте игрокам заниматься там в любое время;
Если по весне у вас низкая трава,
Вы сделаете себе одолжение[37].
Игра в стулбол, для которой, вероятно, использовались все те же теннисные мячи, была немного похожа на английскую лапту или крикет: для нее нужны были две команды, стул, мяч и иногда бита. Считалось, что эта игра больше подходит для женщин, а теннис и другие игры с мячом имеют более маскулинный характер. Сэр Филипп Сидни так пишет о стулболе в «Диалоге между двумя пастухами» (A Dialogue between Two Shepherds, ок. 1580):
Время найдется для всего,
как часто говорит моя матушка,
Когда, высоко подоткнув юбки,
Играет с девочками в стулбол[38].
Танцы
Однако еще популярнее, чем теннис, стулбол и футбол вместе взятые, вероятно, были танцы. Многое из того, что мы знаем о народных танцах, связано с жалобами на шумные, буйные танцы в пивных и на молодежь, танцующую по воскресеньям во время богослужений — в особенности в течение вечерней молитвы, или вечерни, которая происходила в конце дня. Танцы нарушали социальные и сексуальные границы, объединяя группы людей в общественных и частных пространствах. Чтобы танцевать, не нужны деньги, и такой вид развлечений предпочитала молодежь. В июне 1606 года один владелец пивной в Йоркшире попал в неприятности из-за того, что проводил воскресные танцы, которые привлекали больше сотни молодых людей, приходивших потанцевать под музыку работавших там волынщика и барабанщика. Церковные дворы были хорошо ухоженными, открытыми общественными пространствами, и в то время еще не было принято устраивать там могилы. Эти дворы хорошо подходили для танцев и часто использовались для этой цели. Однако их близость к церкви заставляла некоторых прихожан переживать из-за осквернения священного дня отдохновения, что приводило к конфликтам, о которых мы знаем из судебных протоколов. Суть таких конфликтов часто сводилась не к самим танцам, а к тому, что молодежь танцевала во время церковных служб. Многие из тех, кто настаивал на изменениях, явно ничего не имел против танцев самих по себе или даже танцев в церковных дворах в подходящее время.
Судя по количеству жалоб писателей «благочестивой» литературы в поздний период правления Елизаветы, когда зарождалась пуританская протестантская мысль, восторженными приверженцами танцевального искусства были большие группы энергичной молодежи обоих полов. Хотя неодобрительная «благочестивая» литература в основном происходит из Лондона, танцы фигурируют в источниках повсюду в Англии и Уэльсе. Танцы на свежем воздухе были летним развлечением и часто упоминались в числе мероприятий на День Святой Троицы и «майских игр», которые проводились в мае и июне. Майские деревья, похоже, были идеальным местом проведения танцев: люди танцевали вокруг них и рядом с ними, однако нет свидетельств того, что кто-то танцевал, держась за ленты, прикрепленные к майскому дереву, — похоже, эту школьную забаву придумали викторианцы. В «Орхезографии» (Orchesographie) Туано Арбо — учебнике танцев, опубликованном во Франции в 1589 году, — содержатся описания нескольких довольно простых танцев, которые исполняли в хороводе, держась за руки. Такие танцы легко было исполнять вокруг майского дерева, и они были достаточно простыми для того, чтобы любой мог быстро освоить их и получать удовольствие, несмотря даже на тяжелую обувь, которую носили сельскохозяйственные рабочие. В качестве музыкального сопровождения танцев часто упоминаются волынки. Это были не знаменитые современные шотландские высокогорные трубы, а простые распространенные во всей Европе версии этих инструментов с одиночной басовой трубой, издающей аккомпанирующий гул, сумкой, обеспечивающей давление воздуха, и мелодической трубкой с отверстиями для пальцев, на которой можно было играть мелодию, достаточно громкую для того, чтобы ее было слышно в большой толпе на открытом воздухе. Стивен Госсон в своей «Школе злоупотребления» (Schoole of Abuse, 1579), преувеличенно возмущается музыкой и танцами: «…в Лондоне так много невостребованных волынщиков и уличных скрипачей, что скоро человек не сможет зайти в таверну без того, чтобы двое или трое из их рода не прицепились к нему, чтобы сыграть ему, пока он не ушел».
Большая часть танцев на открытом воздухе носила социальный характер, но есть также много упоминаний танца моррис, сольных джиг и соревнований по танцам: такие танцы исполнялись не ради самого процесс, а больше ради представления или в попытке произвести впечатление на противоположный пол своей энергией и мужественностью. Описание танца моррис у Филипа Стаббса в «Анатомии злоупотреблений» (Anatomie of Abuses, 1583) — всего лишь одна из многих напыщенных тирад против любого рода развлечений, однако она в красках рисует нам картину воскресного дня. После того как собрание выбрало и короновало летнего «князя беспорядков», или «короля буянов», назначалась группа его слуг. Они наряжались в самые яркие плащи, какие только могли найти:
Сделав это, они привязывают к каждой ноге по 20–40 колокольчиков, а в руки берут богатые платки, или иногда завязывают их вокруг плеч и шеи, по большей части беря их взаймы у своих прекрасных Мопси и любящих Бесси, которых целуют в темноте.
Таким образом, когда все готово, они берут свои палки с головами лошадей, драконов и других древностей и вместе со своими непристойными волынщиками и грохочущими барабанщиками начинают свой дьявольский танец. Затем эта компания язычников направляется к церкви и церковному двору: их волынки трубят, их барабаны стучат, их ноги танцуют, их колокольчики звенят, их платки колышутся над головами как у сумасшедших, их палки с головами лошадей и других монстров рыскают среди толпы.
В таких танцах участвовали молодые, подтянутые и энергичные люди, а не более зрелые господа с заметными животами, с которыми связаны современные представления о танце моррис. Этот танец был куда более дикий.
И танцевали не только мужчины. Когда Уильям Кемп, самый известный комический актер страны, взялся пройти в танце по всей стране в начале 1600-х годов в качестве своеобразной рекламной кампании, он встретил много людей, которые танцевали вместе с ним, в том числе четырнадцатилетнюю девочку, которая не отставала от его джиги (очень энергичного танца, который имеет много общего как с хайлэнд флингом, так и с ирландскими сольными танцами Риверданс) больше часа, после чего Кемп заявил, что «он мог бы бросить вызов самым сильным мужчинам в Чемсфорде» и, как ему кажется, «немногим удалось бы продержаться так долго». В Саффолке мясник пытался держать темп и позорно не справлялся с задачей, когда «сладострастная деревенская девица» рассмеялась и сказала: «…если бы я начала танцевать, то продержалась бы целую милю, даже если это стоило бы мне жизни». Когда толпа подстегнула ее сделать это, она зацепила свои юбки, привязала к ногам колокольчики и танцевала рядом с ним всю дорогу до следующего города. Обе молодые женщины явно знали, какие шаги используются в этом танце. Помимо танцев моррис (по-видимому, так современники называли любые танцы с колокольчиками, энергичными прыжками и пестрой одеждой, сольные или в группах), были и другие танцы, в которых можно было показать себя. В «Описании Лондона» (Survey of London, 1598) историк и антикварий Джон Стоу вспоминает, что видел танцевальные соревнования между молодыми женщинами на улицах Лондона во время правления Генриха VIII, где они «танцевали, соревнуясь за гирлянды, подвешенные на улице». На картине Йориса Хофнагеля «Праздник в Бермондси» (A Marriage Feast at Bermondsey, ок. 1569–1570) изображена группа из пяти танцующих молодых людей. Двое мужчин и три женщины танцуют под музыку двух скрипачей, их позы напоминают такой тип танца, где участники танцуют по очереди, чтобы продемонстрировать свои движения (как в современных брейк-дансе и хип-хопе), подражая друг другу и соревнуясь друг с другом в проявлении мастерства и выносливости. К концу XVI века пуританская враждебность по отношению к таким танцам усиливалась. Те, кто явно демонстрировал собственную набожность, всегда испытывали скрытую враждебность по отношению к танцам, но, если раньше они лишь изредка позволяли себе тихонько выразить возмущение из-за какого-то примера плохого поведения на танцах, теперь это стало более открытым и распространенным. Жители Лондона и ярые кальвинисты стали особенно крикливыми и резкими. Однако все, кроме самых радикально настроенных пуритан, по-прежнему одобряли танцы при дворе.
Послы при дворах Генриха VIII и Елизаветы I в целом были впечатлены тем, как много и как искусно тут танцуют. По словам миланского посла в 1515 году, Генрих «ежедневно занимался танцами». Елизавета тоже регулярно упражнялась, и танцы были включены в ее утреннюю рутину перед завтраком. Она продолжала танцевать как в частном порядке, так и публично, практически до конца своей жизни. В 1599 году, когда ей было около 65 лет, испанский посол писал к себе на родину, что «глава Церкви Англии и Ирландии танцевала три-четыре гальярды в своем по