СУТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНИ – ЭТО ОТСУТСТВИЕ ОПОРЫ: НЕТ НИЧЕГО РАЗ И НАВСЕГДА ОПРЕДЕЛЕННОГО ДЛЯ ВСЕХ ЛЮДЕЙ.
Если бы вы не завидовали им, не ревновали их, то вам бы никогда и в голову не пришло выйти за пределы своей недоброжелательности и попытаться порадоваться их счастливому будущему. Если бы вы никогда не встретили своего противника, то могли бы возомнить себя лучше всех и высокомерно осуждать невротичное поведение других, вместо того чтобы исправить собственное.
Когда мы даем это обязательство, мы начинаем непрерывную тренировку в любящей доброте и сочувствии. Один способ добиться этого – постоянно спрашивать себя: «Как я могу помочь?» Можно сделать это ежедневной практикой. Однако порой мы не уверены, что именно принесет пользу, не причинив при этом боли. Но воин учится на своих неудачах. Мы учимся больше на ошибках, чем на победах. Нужно уметь распознать, когда метод не работает, и – что важно – не принимать неудачу слишком близко к сердцу. Вместо этого лучше последовать предложению Чогьяма Трунгпы: «Проживай свою жизнь как эксперимент». То есть с отношением «Я не знаю, что поможет в этом случае, но я поэкспериментирую». Иногда результат будет таким: «Ну как это могло не сработать!» Если так, значит, мы получили свой урок, и теперь можем попробовать что-то другое.
В наших попытках следовать этому обязательству полезно иногда отдохнуть и вспомнить о его масштабности – о времени, столь долгом, что его невозможно представить, о бесчисленном множестве тех, кому мы дали обет помочь: ведь это не только те, к кому мы чувствуем жалость, но вообще все живые существа, без исключения. Если мы встречаем их на улице, читаем о них в новостях, слышим от наших друзей – если они входят в наше сознание каким-либо образом, – они законные претенденты на нашу любящую доброту и сочувствие. И помните, это задача без пределов и ограничений, и мы навсегда вовлечены в эту практику, в эту работу.
Стремление воина – никогда не закрываться, даже если личные отношения дали сбой. Я не говорю, что больно не будет. Разрыв отношений с близким человеком швыряет нас прямо в гущу неопределенности человеческого бытия, и это, конечно, больно. Мы на пределе. Мы замечаем за собой такое поведение, которое, как мы думали, переросли много лет назад. Иногда достаточно одной мысли о человеке, чтобы мы захлопнулись. Но часто эта вроде бы неразрешимая ситуация дает нам наилучший урок, если мы готовы быть уязвимыми и честными, если хотим вступить в контакт с тем, что Чогьям Трунгпа называл «истинное сердце грусти». Как практикующие воины, мы делаем все возможное, чтобы держать человека в своем сердце, не лицемеря. Когда нас связывают с кем-то непростые отношения, можно поместить фотографию этого человека в месте, где мы будем часто ее видеть, и думать: «Я желаю тебе глубочайшего благополучия». Или можно написать имя этого человека и пожелание, чтобы он жил в безопасности, мирно и счастливо.
Независимо от того, какое действие мы предпринимаем, наше стремление – принести человеку пользу и желать ему всего хорошего. Это стремление основано на растущей уверенности в том, что и мы, и этот человек – изначально хорошие. Оно основано на нашем желании снять все слои защиты и увидеть другого человека без наших ярлыков и предрассудков. Мы стараемся отбросить сюжетную линию о том, какой вред этот человек причинил нам, о том, насколько он виноват. При этом мы можем испытывать «сырые чувства», отвращение к человеку и к сложившейся ситуации. Но независимо от того, что произошло и кто с кем как поступил, мы делаем все возможное, чтобы растворить нашу неприязнь. Это вовсе не значит, что мы снова будем вместе – часто это означает расставание, – но мы можем мысленно послать человеку прощение и заботу. Поверьте, это ощущается куда лучше, чем травить себя горечью.
Задание непостижимо: спасти всех и повсюду от неизмеримых страданий. Не только от голода, отсутствия одежды и жилья или от жестокого обращения, равнодушия, пыток или убийства. Мы также посвящаем жизнь спасению себя и других от самих причин страдания: от стремления причинять вред и усиливать агрессию, от неспособности распознать свои триггеры и видеть предрассудки, от укоренившихся склонностей поддаваться на провокацию и винить в этом кого-то другого.
Дав обет воина, мы постепенно становимся тем звеном, которое связывает других с их незамутненным умом, с их изначально благой сутью, и они тоже могут открыться зыбкости человеческого бытия как источнику вдохновения и радости. Наше пожелание счастья всем существам, включая нас самих, – жить без страха среди неопределенности и перемен. Сочувствие и доброта, необходимые для этого, безграничны, но мы строим фундамент из того, что у нас уже есть.
Обет воина подразумевает понимание, что в человеке нет ничего застывшего. Обычно мы изо всех сил стараемся сохранить свое жесткое представление о людях: «моя эгоистичная, безрассудная сестра», «мой веселый, жизнерадостный коллега», «мой злобный, закомплексованный отец». А что – я? «Я слишком толстая, неудачница, ничего в жизни не понимаю», «я умнее всех, я лучше всех выгляжу, я способная и успешная, я не создана для медитации», «я плохая мать и худшая в мире жена». Но в действительности ни один из ярлыков мы не можем приклеить навсегда. Мы никогда не можем дать исчерпывающего определения человеку, потому что все постоянно меняется. У нас всегда недостаточно данных.
Это обязательство подстегивает нас к тому, чтобы засомневаться в своем устоявшемся взгляде на мир, в том, такова ли реальность, какой мы ее обычно видим. Каждый из нас живет в реальности, которую считает единственно верной. Все так и есть, настаиваем мы. Точка. Но разве даже общепринятая реальность, которую мы все разделяем, будучи людьми, не является проекцией чувственного восприятия, свойственного человеку? У животных другое восприятие, и, следовательно, они живут в другой реальности. Так что же такое «реальная реальность»? Та, в которой живем мы? Или собаки? Или птицы? Или мухи? Ответ: единственной «реальной реальности» не существует. Реальность – в том моменте, в котором мы находимся, и она не такая прочная и определенная, как мы думаем.
Один из астронавтов, летавших на Луну, описал свои переживания при взгляде на Землю из космоса. «Земля выглядела такой маленькой, – сказал он. – Одинокий шарик, висящий в космосе». Ему стало грустно оттого, что мы зачем-то разделили ее на страны, к которым страстно привязались, установили границы и ведем войны. То, что мы делаем, не имеет никакого смысла, осознал он.
У нас есть только одна Земля и только одни люди, чтобы заботиться о ней, а то, чем мы занимаемся, – безумие.
То же откровение пришло к индейскому вождю по имени Сиэтл более ста лет назад:
«Мы все – дети великого духа. Мать-Земля – дом для всех нас. Наша планета в большой беде, и если мы будем продолжать старые распри, вместо того чтобы работать вместе, то все вымрем».
Какие определения мы даем миру, таким он для нас и будет. Когда мы называем часть Земли «Китай», «Бразилия» или «Соединенные Штаты», она становится отдельной страной, с огромным эмоциональным багажом, следующим за этим понятием. Когда мы определяем что-то как «хорошее», мы видим это хорошим. Когда мы определяем что-то как «плохое», мы видим это плохим. Мы так держимся за «нравится» или «не нравится», за «прав» или «неправ», будто эти определения и есть истинная реальность. При этом суть человеческой жизни – это отсутствие опоры: нет ничего раз и навсегда определенного для всех людей. Реальность постоянно разрушается. В этом потоке единственное, что имеет для нас смысл, – это протянуть руку друг другу.
Когда мы – на пути к тому, чтобы увидеть больше пространства вокруг наших жестких ментальных конструкций и представлений, нашего ограниченного чувства себя, наших понятий о правильном и неправильном, а также ярлыков, в которые мы вложили столько сил, то трещина в нашем привычном восприятии жизни становится все шире и шире. На этом этапе до нас начинает доходить: если мы хотим изменить фильм своей жизни, придется изменить свой ум.
Повар и учитель дзен Эд Браун рассказал мне эту историю о первых днях пребывания со своим наставником, Сузуки Роси. Эд был шеф-поваром в Горном центре дзен Тассахара, в Калифорнии, в 1960-х годах и славился своим вспыльчивым характером. Однажды, охваченный яростью, он пошел к учителю и пожаловался на ситуацию на кухне: люди плохо убирались, слишком много болтали, вели себя ужасно. Каждый день творится черт знает что. Ответ Сузуки Роси был прост: «Эд, если ты хочешь, чтобы на кухне стало спокойно, успокой свой ум».
Если ваш ум – широк и чист, вы обнаружите, что находитесь в куда более приятном мире, где все безгранично, интересно и живо. Ведь все определяется не местом, а состоянием вашего ума. Воин жаждет донести до всех существ, что у них есть доступ к изначальной доброте, и что путь к подлинной свободе – это выход за пределы ярлыков, проекций, предвзятости и предрассудков. Это и есть забота друг о друге.
Глава 7Вдохнуть боль, выдохнуть освобождение
11 сентября 2001 года земля под ногами миллионов людей разверзлась. Когда два самолета врезались в башни-близнецы, жизнь изменилась для нас навсегда. Это было коллективное переживание зыбкости. Вся правда о непостоянстве внезапно обрушилась на жителей Нью-Йорка, США и людей по всему миру.
В последующие дни, в атмосфере полного непонимания того, что происходит и что необходимо делать, в городах по всей Америке собирались большие группы для совместной практики тонглен. Практика заключалась в том, чтобы как можно глубже вдохнуть боль и страх всех тех, кто находился в горящих башнях, разбился насмерть при попытке спастись, тех, кто находился в самолетах, а также миллионов людей, глубоко травмированных этим событием. Кроме того, вдохнуть в себя злобу террористов и тех, кто спланировал эту операцию. А потом выдохнуть, посылая им всем освобождение.
Некоторые посылали любовь и заботу всем, кто страдал. Некоторые – спокойствие и спасение от обжигающего пламени тем, кто застрял в башнях или в самолете. Некоторые посылали людям бесстрашие. Некоторые – пожелание, чтобы никто не держал в себе ненависти и ярости. Вдыхая, люди делали единственно возможное для поддержки тех, кто не выжил. Выдыхая, они находили способ применить свое искреннее стремление помочь, что бы это ни значило. Конечно же, тысячи людей в Нью-Йорке и не только сразу же предложили свою помощь. Волонтеров было столько, что помощь многих не понадобилась. Но никому не отказывали в практике тонглен, и те, кто не нашел иного способа помочь, объединились с другими людьми, которые также стремились облегчить страдания как погибших в невообразимой боли, так и выживших.