труд, этот уровень обычно был намного ниже, чем там, где не наблюдалось столь сильного давления со стороны работодателей. В целом для выпуска и получения аттестата чаще всего достаточно было окончить пятую ступень, но в некоторых областях планку были готовы снизить до четвертой ступени, а в некоторых других требовали дойти до шестой ступени. Как правило, самые низкие требования для получения аттестата наблюдались в сельских школах, а также там, где члены городского и школьного совета закрывали глаза на долгое отсутствие детей на занятиях по причине занятости на сезонных сельскохозяйственных работах. Члены городского совета и директора школ нередко сами стояли во главе тех предприятий, где на работу нанимали детей, и уровень образования в таких местах был непосредственно связан с потребностями округа в рабочей силе.
Однако тот, кто оставался в школе, чтобы отучиться в последнем классе седьмой ступени, или проявлял потенциал будущего помощника учителя, часто обнаруживал, что на этом заключительном этапе качество школьной жизни значительно улучшается. Появлялось больше возможностей изучать те предметы, которые вызывают интерес, задавать вопросы, получать удовольствие от новых знаний и самого процесса учебы. Академические достижения этих учеников, которым предстояло продвинуться дальше, получить стипендию и среднее образование или стать помощниками учителей, значительно превосходили те, которые требовались для простого аттестата об окончании школы.
Публичный письменный экзамен — институт почти целиком викторианский по своему происхождению, форме и характеру. В начале века, примерно в 1830-х годах, очень немногие люди знали, что такое экзамены, и крайне малое количество студентов имело опыт их прохождения. Однако к концу столетия каждый ребенок из рабочего класса, а также большинство мальчиков и небольшая группа девочек из среднего класса знали об экзаменах все. Экзамены давали шанс улучшить свою жизнь, от их результатов, как и в наши дни, зависело многое. В среднем классе экзамены стали для работодателя способом оценить предполагаемого работника и удостовериться, что кандидат (почти всегда мужчина) действительно усвоил то, чему его учили. В рабочем классе экзамены позволяли скорее оценить компетентность учителя и влияли на его зарплату, а для обучающихся играли роль переходной ступени между школой и полной рабочей занятостью.
До введения экзаменов отзыв учителя был единственной формой обратной связи, доступной родителям либо потенциальным работодателям, и не было никакого способа определить, чем хороший ученик из одной школы отличается от хорошего ученика из другой школы (кроме репутации обоих учебных заведений, но эти сведения, конечно, часто были крайне предвзятыми). По большому счету это и не имело ни для кого никакого значения. Получить хорошую работу на всех ступенях общества, как правило, помогали личные связи и рекомендации. Когда в большом доме требовалась новая горничная, об этом обычно знали все слуги, и у кого-нибудь из них наверняка находилась подходящая для этой работы молодая родственница. Когда на шахте открывали новую жилу, шахтеры звали на подмогу своих сыновей и братьев. С конторскими должностями все обстояло точно так же: нужного человека всегда можно было найти среди родственников и друзей давних служащих или самих работодателей. Самые амбициозные молодые люди продвигались по службе благодаря связям и покровительству. Образование позволяло занять более выигрышную позицию при появлении возможностей, но изначально не было необходимым условием для возникновения этих возможностей.
Признанные на государственном уровне письменные экзамены впервые появились не в школах, а во флоте в XVIII веке. Они имели ошеломляющий успех: профессиональное превосходство капитанов и лейтенантов, сдавших экзамены, перед теми, кто ранее продвигался по службе, покупая патенты на чин, было потрясающим. Провели реформы, и офицерские экзамены в конце концов адаптировали для других профессий. Экзаменационная модель способствовала улучшению управления целой империей.
Примеру флота последовали университеты. Веками успеваемость студента оценивали на основе прочитанной им лекции на латыни и его ответов на вопросы собравшихся профессоров. Новая система позволила одновременно экзаменовать больше студентов, что сыграло решающую роль при расширении университетов. Она также позволила более объективно проверять и более четко оценивать способности студента.
Между тем профессиональная сфера в целом становилась все более меритократической. В 1853 году в Индии впервые был введен обязательный экзамен для кандидатов, поступающих на государственную гражданскую службу. В 1858 году это условие распространилось на гражданскую службу в самой Британии. В 1871 году в армии наконец запретили покупать офицерские патенты, этот карьерный путь заменили новым высококонкурентным экзаменом. С точки зрения общего дарвинизма трудные экзамены отсеивали лишних конкурентов, повышали социальный статус тех, кому все же удавалось пробиться в профессию, и оправдывали их исключительность в глазах общества. Кроме того, они давали надежду одаренным и усердным, независимо от их происхождения и связей. Например, в 1839 году открыть аптеку и продавать лекарства мог любой человек, которому удалось найти для этого стартовый капитал. Однако в конце столетия ему требовалось еще несколько лет учиться и сдать множество экзаменов. Чтобы войти в профессию, нужно было стать квалифицированным фармацевтом — принятые законы запрещали кому-либо, кроме настоящих специалистов, распространять лекарственные препараты.
В 1860-х годах небольшие группы встревоженных состоятельных родителей осаждали кабинеты директрис недавно созданных средних школ для девочек. Женское школьное образование, как и все остальные сферы образования, серьезно расширялось, и состоятельные семьи оказались перед выбором. Долгое время образование девочек из таких семей было в руках гувернанток и проходило в стенах родного дома, но с некоторых пор школы начали предлагать более широкую учебную программу и лучшие возможности. Ранее, в 1830-х и 1840-х годах, школы обучали девочек из среднего класса в основном светским манерам и женским «искусствам» — игре на фортепиано, рисованию и французскому языку. В 1860-х годах попытались расширить круг предметов и дополнить его дисциплинами, которые преподавали мальчикам. Однако многие родители забеспокоились. Не нанесет ли новая учебная программа непоправимый физический и нравственный ущерб их дочерям? Что еще хуже, не попытаются ли школы отправить их дочерей на новые экзамены (предшественники сегодняшних выпускных экзаменов для получения аттестата о среднем полном общем образовании)?
Основная проблема была связана не с соблюдением приличий и правильным для женщины поведением, а со здоровьем — точнее, с менструацией. В общественном сознании викторианцев (как медицинских специалистов, так и обычной публики) глубоко укоренилось представление о том, что мужское тело представляет собой идеальный образец нормы. Все отличия женского организма от мужского считались отклонением от этого эталона. Менструация, хотя и хорошо известная как неотъемлемая часть репродуктивного цикла, подсознательно воспринималась как слабость. К ней нередко относились как к болезни, непредсказуемому и опасному периоду. Половое созревание воспринимали как этап развития, сопряженный с особой уязвимостью и крайне утомительный для девушки, лишающий ее сил и запасов энергии. Соответственно, все, что могло привести девушку в смятение или нарушить ее душевное равновесие, грозило ей тяжелыми последствиями. Умственные упражнения, эмоции, физическая забота о теле — все это требовало осторожности, деликатности и сдержанности, чтобы девушка могла вырасти в здоровую и счастливую женщину.
Каким же образом обеспеченные родители могли помочь своим дочерям в этот деликатный и неоднозначный период? Общепринятой стратегией был отдых и покой во всех отношениях — физическом, эмоциональном и интеллектуальном. Физическую активность следовало бдительно контролировать, а во время менструации она была полностью запрещена — девушкам широко рекомендовали каждый месяц проводить один день в постели. Девочкам-подросткам советовали не бегать вверх и вниз по лестницам и не делать ничего, что могло бы привести к расстройству матки. Многих девочек учили во время менструации накладывать бандаж на нижнюю часть живота, чтобы поддерживать дополнительный вес отягощенной кровью матки. Еще одним проблемным вопросом для менструирующих девушек было купание. Одни специалисты все же разрешали мыться (но без погружения в воду), другие непреклонно настаивали, что воды следует полностью избегать. Не всегда разрешалось даже менять белье. Во время менструации следовало тепло кутаться и избегать любых неожиданностей и перепадов температур — выход из теплой кровати на ледяной пол даже называли рискованным. Кроме того, считалось полезным есть побольше простой пищи.
Об эмоциональном отдыхе следовало позаботиться, заблаговременно сведя к минимуму социальные мероприятия еще до наступления менструального периода. Также следовало избегать употребления стимулирующих веществ, в частности чая — нередко отмечали, что молодым девушкам он решительно противопоказан. Родители также должны были проявлять бдительность в отношении того, что́ девочки читают. Будоражащие романтические произведения, такие как «Грозовой перевал» (Wuthering Heights) Эмили Бронте, могли привести чувства в смятение и пробудить сексуальность. Даже к романам Джейн Остен некоторые родители относились с подозрением. Широко распространенное мнение гласило, что девочки, читающие романы, достигают физической зрелости быстрее, чем их сестры, обладающие более скромными литературными вкусами. Считалось, что ранний или быстрый переход к половому созреванию наносит ущерб здоровью и подрывает нравственность. Поэтому списки подобающего чтения для девочек-подростков широко обсуждались и становились причиной горячих споров во многих домах. Миссис Чайлд в своей работе «Книга матери» (The Mother’s Book) писала: «Девочкам не следует читать ничего тайком от матери и без ее разрешения. Это особенно важно в возрасте от 12 до 16 лет, когда все чувства обострены и восторги кружат голову». Произведения поэта Байрона и литературные бестселлеры миссис Радклиф она осуждала и рекомендовала вместо них ряд более подходящих книг. В список, предназначенный для девочек 13 и 14 лет, входили жизнеописание епископа Хебера, «Изложение основ естественной теологии» (Catechism of Natural Theology) Николса и «Дедушкины рассказы» (Tales of a Grandfather) Вальтера Скотта (рекомендованные, поскольку в них «излагалась история Франции»).