История эта вскрылась в 1992 году благодаря диссиденту Владимиру Буковскому, которого тогда привлекли к подготовке так называемого «суда над КПСС». Работая в закрытых партийных архивах, он обнаружил и обнародовал секретную записку Комитета партийного контроля от 4 октября 1956 года. Там говорилось, что в 1941 году в 50 километрах от Хабаровска, близ границы с Маньчжурией были созданы ложные пограничная застава «Маньчжурский пограничный полицейский пост» и «Уездная японская военная миссия». Все это во внутренней переписке НКВД именовалось «мельницей». Начиналась она с того, что лицу, подозревавшемуся в антисоветской деятельности, предлагалось выполнить закордонное задание органов НКВД. После получения согласия инсценировалась его заброска на территорию Маньчжурии и задержание японскими пограничниками. Затем задержанного допрашивали в «японской военной миссии», где помогавших японцам русских белогвардейцев-эмигрантов изображали сотрудники НКВД. В роли начальника миссии выступал японец Томита, который в 1937 году был задержан советскими пограничниками и признался, что перешел границу по заданию 2-го отдела штаба Квантунской армии с целью шпионажа. Осужденный к высшей мере наказания, он вместо расстрела был послан на «ложный закордон», где и учинял допросы. По окончании допросов, сопровождавшихся пытками, задержанный перевербовывался представителями «японских разведорганов» и забрасывался на территорию СССР. Дело оставалось за малым – задержать «шпиона» при переходе «границы» и отдать под суд, а точнее, передать материалы на него в Особое совещание НКВД. Организатор «мельницы», просуществовавшей с 1941 по 1949 год, главный чекист Дальнего Востока, генерал-полковник Сергей Гоглидзе за годы войны был награжден пятью высшими советскими орденами, включая орден Ленина.
Чем занимался Карацупа в военные годы, покрыто завесой секретности, о его подвигах ничего не известно. Знаю лишь, что не раз просился на фронт, его не хотели отпускать. Только в мае 1944 года перевели в прифронтовой Белорусский пограничный округ. Там ему пришлось заняться восстановлением советской границы.
После того, как немецкие войска были изгнаны из Белоруссии, органы НКВД (погранвойска входили в структуру наркомата) занимались разоружением и роспуском отрядов Армии Крайовой, подчинявшейся польскому правительству в изгнании. Во время войны ее бойцы, как и советские партизаны, воевали с немцами, а после их пути разошлись. В августе 1944 года интернировали офицеров Армии Крайовой (перед отправкой их держали в бывшем немецком концлагере Майданек), а солдатам было приказано сдать оружие и возвращаться по домам. Многие не послушались и остались в подполье в освобожденных западных районах Белоруссии, где нападали на военных и активистов. Судя по всему, Карацупа был активным участником борьбы с ними. Во всяком случае, в одной из его характеристик сказано: «4 ноября 1949 задержал террориста-националиста Армии Крайовой Кервяка, совершившего убийство пограничника Кузнецова».
«Связник Блюхера»
Евгений Рябчиков войну встретил в ГУЛАГе, куда попал в 1937 году по «делу Центрального аэроклуба». Знаменитый авиаконструктор Александр Яковлев в книге «Цель жизни» вспоминает, как был у него на дне рождения, а утром узнал, что в ту же ночь его арестовали. «Женя был влюблен в авиацию, сам научился летать, был страстным пропагандистом авиации», – пишет Яковлев в мемуарах. Он очень высоко оценивал Центральный аэроклуб, основанный в марте 1935 года на Тушинском аэродроме, и те, что открылись после. «Через эти клубы непрерывным потоком потекла молодежь в боевую авиацию. Здесь отбирались будущие летчики». Чекисты обвинили Рябчикова и его «подельников» в раскрытии авиационных секретов. К тому же, памятуя о его командировке на Дальний Восток, Рябчикова пытались сделать «связным Блюхера с японскими империалистами».
Прошел Лубянку (сидел в одной камере с Туполевым), Бутырку, Сухановскую тюрьму, где пережил имитацию расстрела, на котором кричал «Да здравствует товарищ Сталин!». В конце концов, с выбитыми зубами, после угрозы арестовать мать, подписал признание и по решению Особого совещания при НКВД от 5 февраля 1938 года отправился на пять лет в лагеря.
После освобождения из лагеря работал вольнонаемным в Норильске на строительстве сажевого завода. Сажа нужна была фронту, без нее нельзя было наладить выпуск резины. Завод находился в ведении НКВД, свыше 90 % работающих были заключенные. Главным инженером, а потом директором завода была Сусанна Михайловна Кропачева, которую называли «королевой сажи». Здесь она познакомилась с бывшим «королем советского репортажа» и, несмотря на вполне вероятный повторный арест, в 1944 году вышла за него замуж.
В конце войны к Яковлеву, тогда заместителю наркома авиационной промышленности, пришла Кропачева и попросила помочь Рябчикову. Приведу дальнейший рассказ авиаконструктора из его мемуаров «Цель жизни». «Вскоре, будучи вызван по какому-то делу к Сталину, у него в кабинете я застал штатского человека, который стоял у окна, просматривая пачку бумаг <…> это был заместитель наркома внутренних дел Авраамий Павлович Завенягин. <…> Пользуясь удачным случаем и хорошим настроением Сталина, я решил попытать счастья и заговорил о Рябчикове… <…> Я попросил, если можно, пересмотреть его дело. Слышавший этот разговор Сталин обронил, обращаясь к Завенягину: „Посмотрите“. Этого, ни к чему не обязывающего одного только слова оказалось достаточно».
Вскоре Завенягину пришлось познакомиться и с самим Рябчиковым. Тот вспоминал впоследствии, как оказался вместе с ним в кабинете Берии, куда был вызван как автор книги о Норильске, секретном городе, которого не было даже на карте. Берия сказал: «Смотри, если что не так – снова отправишься „туда“». – Но потом добавил: «Скажите кому надо, что мне понравилось».
Рябчиков, вернувшись в Москву, выступил на страницах «Комсомольской правды» с серией очерков о неведомом никому городе за Полярным кругом. Разумеется, без упоминания строивших город заключенных. Как и очерк о Карацупе, свои тексты о Норильске он не раз переиздавал, внося в них дополнения согласно текущей конъюнктуре. Это вот – из выпущенной в 1959 году книги «Пламя над Арктикой»: «Вглядываясь в будущее Таймыра, думая о нем, видишь прежде всего новое поколение счастливых советских людей коммунистического завтра, гордящихся своим сказочно богатым краем». Еще раз прилетал туда в 1962 году, как сценарист документального фильма «За работу, товарищи!» – о том, как выполняются решения XXII съезда КПСС. Как видим, Рябчиков не затаил обиды на Советскую власть.
Свинарка и Индус
В 1952 году Карацупу перевели в Тбилиси. Его новая должность называлась так: начальник службы собак штаба погранвойск Закавказского военного округа. Жил он в ведомственном доме на Старо-Арсенальной улице, о чем я узнал от френда по Фейсбуку Элеоноры Дейнеко. Мне не раз приходилось бывать на этой улице, там находился и по сей день находится Верховный суд Грузии, в старом здании судебной палаты.
Элеонора с родителями переехала в один дом с Карацупой в 1951 году. В детской памяти остался невысокого роста улыбчивый сухопарый мужичок с морщинистым лицом в зеленой фуражке, с быстрой деловой походкой. Видела его не раз с собакой. Собака наверняка была из служебных, дома у него собак не водилось. Вдова его, Мария Ивановна, в уже упоминавшемся интервью призналась, муж «приводил иногда служебных, а я к ним особого пристрастия не имела».
Покуда Карацупа пребывал в Тбилиси, в Москве случилось знаменательное событие – легендарного Индуса переименовали.
У Карацупы было – поочередно – пять служебных собак, каждую из которых он называл Индусом, как и первого своего пса. Эта кличка, известная каждому советскому человеку, упоминалась в тысячах публикаций, по радио и телевизору. Поэтому многие заметили, что с какого-то момента в имени собаки изменилась одна буква, из Индуса пес превратился в Ингуса.
«Товарищ Карацупа с собакой Ингус задержал ряд нарушителей государственной границы, за что утвержден участником ВСХВ и занесен в Почетную книгу». На стене музея висит под стеклом красивая бумага – Свидетельство Главного комитета ВСХВ, 1939 год. ВСХВ – это Всесоюзная сельскохозяйственная выставка, призванная продемонстрировать успехи коллективизации, будущая ВДНХ (выставка достижений народного хозяйства), та самая, где свинарка Глаша с Вологодчины повстречала пастуха Мусаиба из горного аула, и они полюбили друг друга.
В слове «Ингус» на Свидетельстве – явное исправление, буква «г» нанесена на «д», причем не слишком аккуратно. Случилось это, по словам сотрудников музея погранвойск, в 1955 году, во время визита Джавахарлала Неру в СССР. Кем-то из сопровождавших его лиц, может быть даже самой Индирой Ганди (она приехала с отцом), было высказано намерение посетить музей. Тут-то и спохватились – не обидит ли индийских гостей кличка знаменитой собаки, чучело которой стояло как главный экспонат. Пришлось менять одну букву в кличке. Правда, гости ничего не заметили, они-то себя называют иначе – Бхартия, а свою страну – Бхарат. Но с тех пор в газетах и книгах собаку Карацупы стали именовать Ингусом. Индусы ведь наши друзья – по причине борьбы с английскими колонизаторами, а тут какая-то собака.
У нас вообще к таким вещам относились внимательно. Как мне рассказывал известный биолог, в Зоологическом музее МГУ, где он трудился, при Хрущёве убрали из экспозиции редкого жука, именовавшегося «хрущ навозник», а потом, при Брежневе, вернули обратно.
«…Коммунистической партии и советскому правительству предан. Идеологически выдержан. Морально устойчив. В быту скромен». – Из характеристики, данной Карацупе и утвержденной на партбюро УПБ КГБ 27 июня 1957 года. Характеристика понадобилась, когда его переводили в Москву, на повышение, в Главное управление пограничных войск. Оттуда в октябре 1959 года Карацупу отправили на полтора года в Северный Вьетнам. Отправиться в загранкомандировку считалось большим поощрением и было исключительным везением (в финансовом смысле).