[26]. И, добавлю от себя, входя в историю, он прекрасно понимал, что делает.
«Для охраны порядка в самом Таврическом дворце… я вызвал команду с крейсера „Аврора“, – вспоминал Бонч-Бруевич. – К этой команде были присоединены еще две роты с броненосца „Республика“, под предводительством хорошо мне известного матроса Железнякова, анархиста-коммуниста, честно и бесповоротно ставшего на точку зрения правительства диктатуры пролетариата и отдавшего себя в полное его распоряжение… Я крепко пожал руку этому изумительному человеку – герою революции, матросу Железнякову»[27]. Так матрос Железняк был назначен комендантом Таврического дворца.
А его друг Николай Ховрин получил приказ «не допустить демонстрантов ни к Смольному, ни к Таврическому дворцу». Каких таких демонстрантов? По его словам, утром 5 января 1918 года «пока делегаты Учредительного собрания съезжались в Таврический дворец, на улицы города вышли недовольные Советской властью чиновники, лавочники, адвокаты, гимназисты, переодетые офицеры и юнкера (на самом деле, вопреки его утверждениям, были там и рабочие Обуховского завода и других предприятий. – Л.С.). -…Я приказал дать несколько выстрелов поверх голов. Эффект был поразительный – демонстрантов как ветром сдуло. На мостовой остались лишь плакаты и калоши[28]». Однако, как писали на следующий день «Известия ВЦИК», погиб 21 человек и было больше 200 раненых.
Только после того, как Ховрин приказал открыть огонь по демонстрантам на Шпалерной, Ленин с соратниками отправились из Смольного в Таврический дворец.
Все началось со споров, кто будет открывать высокое собрание. Эсеры направили на трибуну своего – старейшего депутата Швецова, большевики – председателя ВЦИК Якова Свердлова. Завязалась потасовка. Швецов вроде открыл заседание, но Свердлов после «легкой рукопашной схватки» с помощью большевиков утвердился на трибуне. По его сигналу большевики запели «Интернационал». После того, как Свердлов тщетно пытался получить одобрение декретам, изданным большевистским правительством до Учредительного собрания, большевики и вступившие с ними в коалицию левые эсеры покинули заседание. Декларацию об уходе большевистской фракции огласил Федор Раскольников. Остальные депутаты, составлявшие большинство, продолжили работу. Освободившиеся места заполнили спустившиеся с балкона матросы.
Большевики сделали все возможное, чтобы унизить Учредительное собрание. До зубов вооруженные матросы (им раздали билеты) заняли в зале заседаний места для публики, откуда заглушали ораторов свистом и пьяными выкриками. Время от времени они клацали затворами и наводили винтовки на центр и на правое крыло зала, где расположились эсеры и меньшевики. Правда, и среди депутатов попадались буйные субъекты. По воспоминаниям эсера Сергея Никонова, депутата Учредительного собрания от Крыма, отряд матросов навел с хоров винтовки на зал, когда там приключилась драка, зачинщиком которой стал бывший политкаторжанин, левый эсер Феофилактов, доставший оружие и наставивший на кого-то из правых эсеров.
Александр Шляпников, возглавлявший большевистскую фракцию, писал несколько лет спустя, что «слушателями шарлатанских речей правых эсеров остались одни матросы, однако и они утомились. Железняков предложил покинуть завоеванный рабочими и крестьянами Таврический дворец и идти домой после столь обильного словоиспускания»[29]. После чего приказал проветрить помещение – открыли окна, оттуда повеяло январским холодом.
«Я отдал приказ разогнать Учредительное Собрание уже после того, как из Таврического уйдут народные комиссары», – вспоминал Дыбенко. – …Вызываю Железняка. Ленин приказывает ему приказа не выполнять и накладывает на мой письменный приказ свою резолюцию: «Тов. Железняку. Учредительное Собрание не разгонять до окончания сегодняшнего заседания». На словах он добавляет: «Завтра, с утра, в Таврический никого не пропускать». Железняк, обращаясь к Владимиру Ильичу, просит надпись «Железняку» заменить «Дыбенко». Владимир Ильич полушутливо отмахивается.
Таким образом, Железняков рвался в бой, у него душа горела разогнать «Учредиловку». Препятствием был лишь приказ Ленина – «всех выпускать, никого не впускать». «Что мне будет, если я не выполню приказа товарища Ленина?» – спросил он у Дыбенко. – «Учредилку разгоните, а завтра разберемся», – услышал он в ответ. По словам Дыбенко, Железняк только того и ждал.
«…Ишь они распелись, словно канарейки,
Хлопают в ладони – обычай таков,
На сцену выходит начальник караула,
Матрос Анатолий Железняков.
Дорогие гости горбатого лепят,
Слюна гужевая на каждый вопрос.
У Железнякова – клеш великолепен.
Клеш примечательный, как матрос.
…Стой, эсер, стой, не перечь,
Слушай самую лучшую речь:
„Прошу покинуть зал заседанья.
Караул устал“».
«Эсер» – это Виктор Чернов, известный революционер, ставший министром земледелия Временного правительства. Тот самый, кого кронштадтские матросы арестовали в этом самом здании в июле 1917 года. И вновь он оказался у них на пути.
«Чернов, сидевший на председательском месте, лидер эсеров, господин с шевелюрой, вел собрание. Железняков подошел к нему, положил руку на плечо и сказал спокойно и насмешливо о том, что предлагает Учредительному собранию разойтись по домам, потому что матросский караул устал слушать тут все эти речи и хочет спать». Так случившееся выглядело в произведении советского писателя (Всеволод Вишневский). А вот как было на самом деле.
«Гражданин-матрос (А.Г.Железняков). Я получил инструкцию, чтобы довести до Вашего сведения, чтобы все присутствующие покинули зал заседания, потому что караул устал. (Голоса: нам не нужно караула)
Председатель (В.М.Чернов). Какую инструкцию? От кого?
Гражданин-матрос. Я являюсь начальником охраны Таврического Дворца и имею инструкцию от комиссара Дыбенки.
Председатель. Все члены Учредительного собрания также очень устали, но никакая усталость не может прервать оглашения того земельного закона, которого ждет Россия. (Страшный шум. Крики: довольно! довольно!). Учредительное собрание может разойтись лишь в том случае, если будет употреблена сила…»[30].
Легко представить, как Железняков, вероятно, перепоясанный пулеметными лентами, возвышался на трибуне, и какой страх мог напустить на присутствующих. Обвешанные пулеметными лентами матросы наводили ужас на целые города.
Тем не менее, депутаты проявили самообладание. Чернов продолжил зачитывать одобренные делегатами декреты. Учредительное Собрание разошлось в 4 часа 40 минут утра, решив снова встретиться в 5 часов пополудни. Получается, в действительности все было не совсем так, как нас учили. Ведь после того, как Железняков пожаловался на усталость караула, учредительное собрание продолжило работать. Получается, его роль в разгоне несколько преувеличена. И все же, думаю, не прав Раскольников, когда пишет, что «анархист Анатолий Железняков получил известность в связи с дачей Дурново и позднее благодаря его случайной роли в роспуске Учредительного собрания». Случайной роли – ничего себе! Может, Анатолий Железняков и получил эту роль случайно, и она мыслилась как эпизодическая, но он своими руками превратил ее в главную – благодаря импровизации. Его слова («Караул устал») стали известны всей России.
Когда на следующий день делегаты подошли к дворцу, двери были заперты, а возле них дежурили матросы с пулеметами.
Над кем смеялись?
Федор Раскольников, вспоминал, как в тот вечер пил чай в обществе М.С.Урицкого, предаваясь с ним «задушевному разговору». «Вдруг в комнату входит Дыбенко. Давясь от хохота, он рассказывает, что матрос Железняков только что подошел к председательскому креслу, положил ладонь на плечо оцепеневшему от неожиданности Чернову и повелительным тоном заявил: „Караул устал“».
Давясь от хохота… Такая же реакция была у Ленина. По словам Николая Бухарина, Ленин, получив сообщение о том, что матрос Анатолий Железняков вынудил председательствовавшего на собрании эсера Виктора Чернова прекратить заседание, «вдруг разразился истерическим смехом. Смеялся он долго – и все смеялся, смеялся. Весело, заразительно, до слез. Хохотал. Мы не сразу поняли, что это истерика. В ту ночь мы боялись, что потеряем его».
Смех превратился в истерику. Вождь, вероятно, понял, что уже не в силах удержать разбуженную им стихию. Судя по тому, как часто Ленин выступал затем в защиту своего решения о роспуске Учредительного собрания, приводя одни и те же аргументы (дескать, интересы революции выше интересов формальной демократии), оно причиняло ему, юристу по образованию, острое неудобство. С этого момента началась Гражданская война, антибольшевистские силы выступили под флагом защиты Учредительного собрания. С этого момента враждующие стороны стали решать оружием то, что не удалось осуществить политическими и правовыми средствами.
Тем же вечером
Продолжение событий последовало вечером этого же дня и тоже в какой-то мере связано с Железняковым, а, точнее, с матросами возглавляемого им революционного сводного отряда. В ту ночь они – человек тридцать – отправились в тюремное отделение Мариинской больницы, куда незадолго до этого перевели из Петропавловской крепости делегатов (в связи с ухудшением здоровья) двух депутатов Учредительного собрания, бывших министров Временного правительства Федора Кокошкина и Андрея Шингарева, оба были арестованы после октябрьского переворота.