…Спустя месяц григорьевцы, войдя в Елисаветград, устроят там еврейский погром, а затем – самое масштабное на Украине антибольшевистское восстание, в подавлении которого примет участие Анатолий Железняков.
В тот же день, 6 апреля 1919 года подпольный ревком стал губисполкомом, а возглавил его Иван Клименко, который в начале французского вторжения штурмовал вместе с Мишкой Япончиком одесскую тюрьму. Понятно, что отношение к Япончику со стороны новой власти было вполне лояльным.
«Ну-ка, бывший начугрозыска Матьяш, расскажи нам, сколько скрыл ты с Беней краж?»
Да и методы революционной власти не столь уж отличались от уголовных. Секретарь губисполкома, анархо-коммунист Александр Фельдман придумал День мирного восстания. «Фома сообщил, что послезавтра будет чистое светопреставление,… грабеж всех буржуев поголовно», – 28 апреля Иван Бунин узнал от дворника эту новость. Проводился День мирного восстания «специальными рабочими комиссиями с красными мандатами… с целью изъятия у имущих классов излишков продовольствия… денег, драгоценностей и всего прочего, необходимого всему трудовому народу, рабочим и крестьянам в тылу и на фронте… Сапоги отбираются, ботинки остаются только те, которые находятся на ногах владельцев… Деньги оставляются у владельца по расчету не свыше тысячи руб. на каждого члена семьи».
Участвовал ли во всем этом матрос Железняк, не известно. Пишут, он расселял рабочих из бараков и землянок по квартирам разбежавшихся одесских буржуа. Возможно, не только разбежавшихся. Его после прихода Красной армии избрали председателем профсоюза моряков торгового флота, разместившегося во дворце персидского шаха. В соседнем доме ему дали пятикомнатную квартиру, правда, он поселил туда еще двух своих друзей матросов.
«Мирное восстание» продолжалось недолго – его быстро завершили, поскольку во всем городе началась страшная паника. Народ оказался недостаточно сознательным – от обысков не освободили квартиры рабочих. «Рабочая баба дрожит за свой лишний аршин ситца», – возмущался окрвоенком Одессы Артем Кривошеев, бывший матрос Черноморского флота, в недавнем прошлом анархист. Но главное, что вызывало его гнев – это то, что «многие рабочие укрывали везде буржуев, есть еще у нас много лакеев, которые без барина жить не могут. Надо сделать так: если буржуй предлагает деньги за что-нибудь, забрать деньги, а самого придушить. На это у нас еще не хватает сознания»[34].
Впрочем, вскоре издали приказ о введении вещевой повинности – в связи с тем, что Красная армия нуждается в обмундировании, губисполком предписывал взять его «у буржуазии, наймиты которой и сейчас воюют с нашими доблестными пролетарскими красными войсками».
«Алеша входил в комиссию исполкома по изъятию излишков, – пишет Надежда Улановская, которая вместе с мужем принимала участие в этом безобразии. – …Я принимала и записывала излишки. Буржуазию обложили контрибуцией, при этом каждый имел право оставить себе, например, по две пары ботинок. Подумаешь! У меня тогда ни одной целой пары не было. Я присутствовала при такой сцене: одна женщина жаловалась Алеше: „Нам оставили всего по две простыни на человека!“ Он возразил: „Ну и что? Я без простынь всю жизнь спал“».
«Стук в парадную дверь, через секунду превратившийся в бешеный, – пишет Бунин. – Отворил – …толпа товарищей и красноармейцев. С поспешной грубостью требуют выдать лишние матрацы. Сказал, что лишних нет, – вошли, посмотрели и ушли. И опять омертвение головы, опять сердцебиение, дрожь в отвалившихся от бешенства, от обиды руках».
Наш бронепоезд
Через месяц Железняков получил назначение на должность командира бронепоезда имени Худякова. Николай Худяков, штабс-капитан царской армии и эсер-максималист, был командармом 3-й Украинской советской армии, в состав которой входил бронепоезд. В ту пору было принято увековечивать имена начальников при жизни.
Железняков лично контролировал ход ремонта бронепоезда в мастерских города Николаева. Бронепоезд был модернизирован по последнему слову техники: были установлены орудийные башни и морские дальнобойные пушки, из командирской рубки, над которой вместо брони был откидной купол из толстого стекла, можно было по телефону отдавать приказы. В 35-ти вагонах размещались, помимо бойцов и небольшого конного десанта, агитбригада и медсанчасть, мастерские по ремонту и восстановлению путей и мостов, кладовые с запасами боевого снаряжения и питания.
В России «бум бронепоездов» пришелся на Гражданскую войну, когда железные дороги были основным средством для быстрой переброски войск и боеприпасов. Их популярности способствовало отсутствие четких линий фронтов. В то же время их слабость была в том, что бронепоезд являлся большой, громоздкой мишенью, уязвимой для артиллерийского огня, и зависел от состояния железнодорожной линии, достаточно было разрушить полотно, чтобы его обездвижить. У Красной армии летом 1919 года насчитывалось больше семидесяти больших и малых бронепоездов.
«Когда Железняков стал формировать бронепоезд, набирая команду исключительно из моряков, он взял к себе Алешу, с которым был в приятельских отношениях и который ходил в моряках с тех пор, как был кочегаром на иностранных пароходах», – вспоминала Улановская. Костяк команды был набран из военных и торговых моряков, да еще одесских портовых рабочих, известных Железнякову в бытность его председателем профсоюза моряков торгового флота.
Железняков командовал бронепоездом чуть больше двух с половиной месяцев. В мае сражался с войсками атамана Григорьева, объявленного вне закона, в июле – на деникинском фронте на екатеринославском направлении, в составе 14-й армии под командованием К.Е.Ворошилова.
Мало того, что он командовал бронепоездом, Железняков еще и организовывал вылазки в тыл противника под его предводительством. «Скрывавшаяся где-то неприятельская батарея наносила нам колоссальный ущерб своим метким огнем, – вспоминал об одном из последних дней перед гибелью Железнякова один из бойцов бронепоезда Константин Казаков. – Железняков, взяв с собой разведчиков Якобсона и Улановского, решил привести батарею к молчанию. Это удалось сделать ночью, предварительно перерезав часовых неприятеля»[35].
Гибель
«Он шел на Одессу, а вышел к Херсону;
В засаду попался отряд.
Налево – застава,
Махновцы – направо,
И десять осталось гранат.
„Ребята, – сказал, обращаясь к отряду,
Матрос-партизан Железняк, —
Херсон перед нами,
Пробьемся штыками,
И десять гранат – не пустяк!“
Сказали ребята: „Пробьемся штыками,
И десять гранат – не пустяк!“
Штыком и гранатой
Пробились ребята…
Остался в степи Железняк».
«Он был убит на Дону в битве с Деникиным – убит в то время, когда, высунувшись из бойницы бронепоезда, стрелял из двух револьверов одновременно. Так он и повис на раме этой амбразуры, головой вниз и вытянув руки по борту бронепоезда, руки с выпадающими из них револьверами»
26 июля белые атаковали. Обходным маневром кавалерийский отряд казаков зашел в тыл красных и оказался у станции Верховцево. В результате бронепоезду был отрезан путь отступления, и, тем не менее, Железняков решил проскочить занятую белыми станцию. Бронепоезд пошел на прорыв, в три часа дня внезапно ворвавшись на станцию и поливая налево и направо из всех пулеметов. Железняков по грудь высунулся из командирской рубки и стрелял по врагу «по-македонски». Два револьвера у него было – маузер и парабеллум. Поезд уже миновал станцию, когда Железняков вдруг пошатнулся и упал. Рана в область грудной клетки оказалась смертельной. Не приходя в сознание, он умер на следующий день на станции Пятихатки.
«Я стояла в дверях купе, где лежал Анатолий; несколько врачей стояли возле него, – вспоминала Елена Винда. – В этот момент музыка заиграла под окном „Интернационал“. Раненый сделал последнее усилие и крикнул: „Да здравствует революция! Да здравствует советская социалистическая Россия!“».
А вот та же сцена в изложении его соратников (из некролога): «По прошествии 6-ти часов мучений дорогой Анатолий умер со словами: „Да здравствует революция!“… Он был убежден, что единственный путь спасения, ведущий ко благу и счастью всего народа, это – анархия, дающая простор народным трудящимся силам».
Из Пятихаток бронепоезд выдвинулся к фронту, а Винда повезла тело Железнякова санпоездом в Киев. Анатолия одели в штатский костюм, который он взял с собой из Одессы; морской формы у него с собой не было, а военную, пропитанную кровью, пришлось выбросить. Следующая остановка – Александрия. «Железняков лежал на столе в зале вокзала, прикрытый красными знаменами, а мимо него все шли и шли делегации воинских частей, стоявших тогда в Александрии, и даже частей, проезжавших или проходивших мимо этой станции. На другой день наш поезд отошел в Киев». В Москву Винда, по-видимому, не поехала, во всяком случае, никто не вспоминает о ее присутствии на похоронах.
Конец Япончика
«Над нами знамя с двумя костями —
Читай, кто в буквах знает толк.
Идет одесский, непобедимый,
Военно-анархистский полк.
Была бы шляпа, пальто из драпа,
А к ним живот и голова.
Была бы водка, а к водке – глотка,
Все остальное трын-трава».
В июне 1919 года Япончик предложил свои услуги «для защиты революции». Ему разрешили сформировать из одесских бандитов батальон, который – после того, как число бойцов перевалило за тысячу – был развернут в 54-й красный стрелковый полк 3-й Украинской Красной армии имени Ленина(!). Его даже наградили серебряной саблей с революционной монограммой и именным красным знаменем. Когда началась погрузка полка в эшелон, выяснилось, что не явилось около семисот одесских воров, по дороге на фронт бежали еще несколько сот.