Любе было всего 23 года, столько, сколько и студенту из смеляковского стихотворения. Почему-то я представляю Любу, которая, по словам родных, была веселой хохотушкой, похожей на воспетую Ярославом Смеляковым ее тезку.
«Посредине лета
высыхают губы.
Отойдем в сторонку,
сядем на диван.
Вспомним, погорюем,
сядем, моя Люба,
Сядем посмеемся,
Любка Фейгельман!
…
Мне передавали,
что ты загуляла —
лаковые туфли,
брошка, перманент.
Что с тобой гуляет
розовый, бывалый,
двадцатитрехлетний
транспортный студент».
Когда ей было немногим за тридцать, Люба вышла замуж, вскоре у Юрия появились брат и сестра.
«…Стираная юбка,
глаженая юбка,
шелковая юбка
нас ввела в обман.
До свиданья, Любка,
до свиданья, Любка!
Слышишь?
До свиданья,
Любка Фейгельман!»
Люба поступила работать в химическую артель, где «за вредность» платили приличные деньги, и, возможно, вместе с сестрой Раей занималась «общественной работой». У Раиных детей сохранилась выданная 15 сентября 1935 года справка. «Дана т. Афанасьевой Р.О. в том, что она в течение двух лет работала по заданию Ленинского Р.С. СВБ в качестве организатора ячейки СВБ по неорганизованному населению». СВБ – это Союз воинствующих безбожников, а представитель «неорганизованного населения» – занимавшая одну комнату в той же коммуналке соседка Наталья Александровна, у которой в «красном углу» были иконы и лампадка.
Юрий Альтшуль вспоминал, что, начиная с его дошкольных лет, в гостях у матери бывало много матросов. Он «плохо слушал их рассказы – дети обычно равнодушны к родительской жизни». Единственное, что ему запомнилось – рассказы о матросе Железняке. Слышанные в детстве, задолго до того, как запели песню о матросе-партизане. Когда он впервые ее услышал, в памяти всколыхнулись материнские байки, и он спросил у матери, не тот ли это Железняк, которого часто вспоминали ее гости. Отвечала она уклончиво. Люба опасалась нового ареста, предполагая, что поводом может стать ее дружба с «врагом народа» Дыбенко, другом Железнякова. Останься тот жив, схоже могла сложиться и его судьба.
В 1939 году Юрия призвали в армию. Он успел поучаствовать в «той войне незнаменитой» – с финнами на Карельском перешейке. Когда началась новая, большая война, поступил в военное училище и в ноябре 1941 года, после ускоренного курса, уже воевал под Москвой. В феврале 1942 года участвовал в танковом десанте в тыл немецких войск на Варшавском шоссе. Один из эпизодов того десанта он позже описал в повести «Взвод лейтенанта Железнякова»: «…Не каждому на войне выпадает счастье умереть за город, хотя бы и за малый. Чаще, намного чаще солдатская жизнь обрывается в бою за бугор, за опушку леса, за безымянный мост на безымянной дороге. Тысяча сто пятьдесят четвертому полку повезло. Он должен был умереть за город Юхнов»[44].
Раз уж пришлось упомянуть эту повесть, забегу немного вперед и скажу, что в 1960-е, время «лейтенантской прозы», Юрий стал писать прозу под псевдонимом Юрий Туманов. В каждом его рассказе и в каждой его повести главного героя, юного лейтенанта, обязательно зовут Виктор Железняков. И всякий раз сюжет построен на том, что главный герой Железняков совершает прекрасные поступки, не укладывающиеся, однако, в рамки законопослушания
Из одного из его наградных листов я узнал, что когда 6 октября 1943 года в бою за деревню Барсуки вышел весь запас снарядов, он «поднял весь личный состав батареи в штыковую атаку и уничтожил до 30 солдат и офицеров противника». Награжден орденами Боевого Красного знамени, Красной звезды, медалями. На Одере, уже будучи командиром артдивизиона, был тяжело ранен и вернулся в Москву в 1945 году на костылях, в свои 25 лет – инвалид Великой Отечественной войны.
Всю войну он направлял свой офицерский аттестат матери, благодаря ему, младшие дети нормально росли. После войны сын анархистов решил стать юристом и поступил в заочный юридический институт, а после окончания остался в нем работать в учебной части, потом перешел на преподавательскую работу. Там же встретил будущую жену Миту (Риту), всю войну прослужившую в частях ПВО. Правда, у той был жених, но бравый майор начал методичную осаду: почти ежедневно с младшей сестренкой приходил к ее дому, а в конце концов просто «украл» ее паспорт. Пришлось ей покориться судьбе.
Спустя два года случилась неприятность. Весной 1951 года пришел участковый и вызвал мать в милицию, в паспортный стол. Оттуда та «вернулась с новым паспортом – документом прокаженного», по нему ей запрещалось жить в Москве, Ленинграде и других крупных городах. «Ох, как вскипел отставной полковой командир, бессменный фронтовик, четыре года не выходивший из окопов Отечественной войны, – вспоминал Юрий Альтшуль, – происходящее показалось чудовищной несправедливостью. – Мою мать – куда? А я только что пришел с войны – это что-нибудь, как мне казалось, да значило… Я не мог прийти в себя: за что все-таки мою мать высылают?» «Сами должны понимать, товарищ майор», – услышал он от милицейского начальника и, понятно, стушевался.
Так эта история описана в его книге. В семье же ее знают несколько иначе. С привезенным с фронта трофейным испанским пистолетом Юрий пришел в милицию, ворвался к начальнику паспортного стола и обозвал его тыловой крысой. Тот оказался приличным человеком и не стал звать на помощь, сказал только – оружие убери! На всякий случай, Альтшуль, вернувшись домой, пропитал маслом тряпку, завернул в нее пистолет и закопал на пустыре, впоследствии застроенном «хрущёвками».
Бесстрашный человек, как о нем вспоминают родные и коллеги. Он мог не подать руки стукачу, сказать в лицо негодяю, что о нем думает, и вообще не лез за словом карман. В этом отношении Юрий пошел не только в отца, но и в маму – та, говорят, отличалась прямотой.
Примерно в то же время в стране начались аресты немногих уцелевших анархистов. В 1949 году, невзирая на заслуги, был арестован друг Железнякова Александр Улановский. Незадолго до того он написал письмо Сталину, где напоминал о совместно проведенной ссылке в Туруханском крае, – не помогло. В советских лагерях оказалась вдова Махно Г.А.Кузьменко, вернувшаяся после войны на родину. В 1950 году была арестована известная писательница Евгения Таратута – из-за того только, что была дочерью анархиста, расстрелянного еще в 1937 году.
Любови Абрамовне в 51 год удалось уехать из Москвы вместе с десятилетней дочкой Ириной. Прямо перед отъездом умер ее муж. Сын Виктор остался в Москве, он уже работал и учился. Виктор – ее любимое имя, выдуманное отчество одного сына и имя другого. Это имя младшего брата матроса Железняка, которого тот особенно любил и использовал его имя для легенды («Викторский» и «Викторс»). Виктор Железняков – единственный из братьев, кто получил военное образование. Он тоже умер молодым – служил командиром корабля на Балтийском флоте и однажды, когда в шторм сильной волной смыло за борт матроса, сам бросился за ним в воду. Матрос был поднят на борт и остался жив, а его спаситель умер от переохлаждения.
Провожая мать в ссылку, Юрий спросил, что она думает о ее причинах. «Припомнили мне Железняка», – был ее ответ. Так он узнал, кем был его отец, о котором прежде мать никогда не рассказывала.
Три года Любовь Абрамовна провела в Брянске. Там ее осмелился навестить Николай Ховрин, для капитана первого ранга поехать к ссыльной было отчаянным поступком.
Она Ленина видела
А когда остальные члены семьи об этом узнали? Всем внукам Любы я задавал этот вопрос, прямым и внучатым племянникам – никто этого момента не помнит. «Я себя не воспринимаю внучкой матроса Железняка», – сказал мне единственная дочь Юрия Викторовича. Отец никогда не говорил на эту тему, хотя впервые она услышала о Железнякове (как о деде) от кого-то в семье в конце 1950-х. Это было, когда они еще жили в тех же двух комнатах в Мажоровом переулке. В тесноте, вместе с бабушкой (она вернулась в 1954-м, и ее больше не трогали) и ее повзрослевшими детьми. Еще она помнит, как часто у них останавливались на ночлег друзья отца – фронтовики, они спали в их единственной комнате за занавеской. Бабушка спала на досках, еще до войны получила травму, вырос горбик, внук Саша помогал ей надевать корсет. Я с ним тоже разговаривал, он вспомнил, как его в детстве поразило то, что бабушка видела, и не раз, Ленина. В столовой Смольного обедала от него через стол. Сохранилась справка: «Альтшуль Л.А. с 8 ноября 1917 работала в Смольном, в справочном отделе».
Начала она что-то о себе рассказывать только в 1960-е, прежде считала это опасным. В самом конце 1950-х годов, уже в оттепель, к ней пришел и в присутствии сына взял интервью журналист Евгений Мар, автор книги «В гостях у Ленина» и «документальных рассказов о героях-тружениках первых пятилеток, о великих стройках нашего времени». Он занимался подготовкой первого (и, как оказалось, последнего) сборника воспоминаний об Анатолии Железнякове[45]. С ним поделились рассказами те немногие из знавших «матроса-партизана», кто были к тому моменту живы – его сестра Александра, Николай Хохрин, Елена Винда и Любовь Абрамовна. Опубликованные тексты, понятно, носят парадный характер, и все же что-то можно оттуда почерпнуть. Там же – отрывки из дневника Железнякова, хранившегося у вдовы лидера Рабочего союза анархистов Петрова-Павлова, правда, они обрываются на Февральской революции. Может, он продолжал вести дневник и позже, и когда-нибудь его обнаружат?
Евгений Мар сказал тогда Юрию Альтшулю: «Железняков канонизирован, и в отступление канона о нем никто никогда не напишет». Вероятно, именно тогда он и решил, что когда-нибудь сам напишет правдивую историю жизни отца. Ему удалось реализовать свой замысел в 1993 году.