— Но у меня изначально не было никаких ожиданий. Эльвина была полезной, любая семья, в которую она бы вошла через брак, получила бы огромное влияние шантажировать Север и монархию как заблагорассудится. Я не мог этого допустить. Она была мила, я думал, что могу ее полюбить, что это и было любовью — идти на жертвы и терпеть. Но после того, как раскрылась правда, больнее мне было не от ее предательства, а от того, что она посмела меня обмануть, что у нее это получилось. Оказывается, в моем сердце мы никогда не были равными. Я мог бы за нее погибнуть, потому что я знаю, что ее жизнь для этого мира ценнее моей. Это так. Единственная в своем роде святая, надежда на спасение, символ праведности, ну еще бы…
Я молчу.
Она — избранная, что должна трудиться ради человечества. Поэтому? Потому что Эльвину нельзя обидеть, потому что с ней нужно носиться как с ребенком, потакать ее желаниям, словно ребенку… Оказывается, из-за этого мне пришлось терпеть обращение, недостойное человека.
Абсурд, но я вдруг чувствую облегчение. Такую причину я могу принять.
Не думала, что получу такой развернутый ответ. Принц не желает, чтобы осталась двусмысленность, объяснил все четко. Был ли он когда-либо так откровенен?
Кайден строит лицо, мол, вышел просчет, и продолжает смиренно:
— Я не злюсь, что оказался фальшивым сыном. Я не усомнился, поверил во всю эту историю сразу. Он всегда был королем и никогда отцом. Меня только бесит, что он сделал из меня замену, что ставит себя выше всех остальных, полагая, что имеет право распоряжаться чужими жизнями без их ведома и согласия…
— Злость? Я не нахожу в себе этой эмоции. Мне не на что злиться…Я не такой, как ты. Я не рос в такой же любящей и понимающей, как у тебя, семье. Меня учили не быть безрассудным, контролировать свои чувства и подавлять их порывы, ведь на моих плечах ответственность, передаваемая поколениями… В моем мире люди лгут, плетут интриги и уничтожают тех, кто стоит у них на пути. Прежде я думал, что у меня неплохо получалось.
В голосе принца не слышно обиды или сожалений. Только смирение с судьбой. Если, вопреки сказанному, он действительно зол, то хорошо это скрывает. Гнев обычно застилает разум и порождает новый гнев. Грусть и печаль рождаются из несбыточных ожиданий.
Кайден усмехается, ласково гладит меня по щеке и спрашивает:
— Почему? Люди, которым я доверял, отвернулись от меня при первой же возможности, но ты…Почему ты это делаешь?
Причина? Причина, причина, всегда должна быть веская причина для ненависти и любви, для толики тепла…
Он удивляется тому, что во мне больше доброты и достоинства, чем в нем самом. Словно не может поверить в то, что я могу помогать ему просто так. Будто считает, что за всем кроется какой-то расчет. Я помогу ему получить трон, а он будет вовек мне благодарен.
Будь я на месте Кайдена, потеряй я все, что имела, все самое важное и драгоценное, что было в жизни, не имей сил подняться, протянул бы он мне руку, подхватил бы, не давая свалиться в пучину отчаяния…
Виновата ли эта гроза, пробудившая мои воспоминания, или дело в том, что сомнения Кайдена ощущаются упреком. А может, меня задело то, как он упомянул мою семью.
Хмурюсь и отворачиваю лицо от теплых рук.
Нет. Ты не понимаешь. Ничего не понимаешь. Тогда я заставлю тебя осознать, почему. Ведь все началось давным-давно.
— Ах, прости за мою самоотверженность! Не поинтересовалась, чего ты хочешь, негодяйка такая! — не могу сдержать ехидства, сбрасываю с плеч покрывало, вскакивая на ноги и обнимаю себя руками.
— Но ты тоже не объяснял мне причин своих поступков…Хочешь правды? На глазах у двенадцатилетней меня обезумевший от ревности отец убил мою беременную мать, а после, осознав, что натворил, покончил с собой. Да, я тоже знаю, как бывает нелегко остаться в одиночестве…О таком не принято рассказывать…Несчастный случай! Действительно, несчастный.
Чем больше я говорила, тем больше успокаивалась. Может, я поступаю жестоко, но так надо. Он хочет знать, тогда я должна поведать обо всем без утайки. У меня миллион причин для гнева. И все же…
— Прости! Я не помню, что говорила тебе, когда ты пришел ко мне утешить, я едва была в себе. Алчущие родственники накинулись на мое наследство, шептали, что мой отец — убийца, а мать — распутница, сама же я и капли крови рода Сваллоу не имею…Почти год ушел на то, чтобы я могла закрыть ночью глаза хотя бы на пару часов. Когда пришла в себя, когда ко мне вернулось благоразумие, то, что я услышала, было лишь слухами, как я ужасна, невежественна и жестока. А человек, которого я считала своим единственным другом, тот, кто клялся, что всегда будет на моей стороне, стоял рядом и молча соглашался с тем, что говорили эти люди, отказываясь взглянуть в мою сторону, вороча нос, будто от прокаженной.
— Что я сделала не так? Чем обидела? В чем моя вина? Я уже десять лет задаю себе эти вопросы. Что проигнорировала этот визит сострадания? Что прогнала? Может, что наговорила правды о том, как погибли мои родители, и навлекла на себя этой позорной истиной презрение? Видимо, не это, судя по выражению твоего лица сейчас…Значит, ты не знал…Тогда почему? У меня тоже есть право знать, не так ли? — спокойно произношу слово за словом.
У Кайдена дергается кадык. Я облизываю пересохшие губы и смакую недолго пораженное лицо мужчины. Даже когда к нему вернулась память, он не был таким разбитым и обескураженным, потерявшим дар речи.
Во мне поднимается облегчение. Выплеснув все былые обиды и секреты, чувствую себя так, словно заново родилась. Опускаю дрожащие руки.
— Я сейчас поняла, что на самом деле мне больше не нужно это знать. Нет. Не говори. Не хочу этого слышать. Я уже давно тебя простила. Но мне хотелось, чтобы ты знал, что это далось нелегко.
В темноте почти не разглядеть, но мне мерещится, что у сгорбившегося на постели принца покраснели глаза. Предполагала подобный эффект, но не получаю никакого удовольствия от этого зрелища.
Его губы двигаются, но изо рта не вылетает ни звука. Совершенно ошеломлен перед лицом жестокой правды. Он снова поднимает голову, разглядывая мое лицо, словно бы ища в нем намек на жестокую шутку.
Я знаю. Сначала кажется, что сможешь вынести, а потом не выходит. И когда это происходит, ты либо находишь причины жить дальше, либо… Ничего, время лечит. Однажды будет не так больно. Какой бы сильной ни была боль, она пройдет.
Для того, чтобы началось что-то новое, что-то должно закончиться. Настало время окончательно отпустить обиды. Заглянуть им в последний раз в лицо, обнять, будто старых друзей, и выгнать навсегда взашей. Кто знает, может, тогда получится сосредоточится на чем-то большем.
Смотрю на лицо мрачного принца и вдруг нахожу в себе силы улыбнуться.
Мой папа…Мой папа тоже так хмурился, когда напряженно о чем-то размышлял. Он любил пить чай с молоком и часто жаловался на больное запястье в такую непогоду, как сейчас за окном. От него пахло табаком и чернилами, а однажды он так смеялся, что у него суп носом пошел.
Говорю тихо и мягко, совсем не так, как до этого:
— Потому что я помню и хорошее. Хорошего было больше…Помнишь, как мы сбегали от твоего гувернера и прятались весь день в саду, питаясь одними фруктами и ягодами? Или как насыпали жуков Бенедикту в ботинки? А звездопад? Помнишь?
— Да… — еле слышно отвечает принц, не смея поднять голову.
— Большой клен за домиком садовника, под которым мы устраивали пикники. Осенью его листья становились багряно-красными, а весной зеленый листочки источали сладость на всю округу… Тиу…Помнишь Тиу?
— Слюнявый старый пес, которого ты со слезами на глазах умоляла родителей приютить, — доносится сиплый ответ.
— Весьма успешно. Пусть и недолго, но до самого своего конца он был счастливым псом.
Принц кивает. В его глазах застыла печаль и грусть.
— Прости…Прости меня… — хрипло шепчут когда-то сыплющие ядовитыми словами уста.
Кайден берет в руки мои ладони, раскрывает их и гладит пальцами белесые отметины шрамов, словно пытается стереть каждый.
— Прости, я виноват…Сильно болит? Я, я…исправлю, я все исправлю.
Его трясет.
Он опускает голову, заменяя пальцы губами, недовольный результатом. Поцелуй, еще один и еще… Каждое новое прикосновение посылает по телу слабый электрический заряд.
— Мне жаль…Я не должен был уходить. Тогда, когда пришел, узнав, что ты вернулась… я не должен был злиться, что ты не отвечала целый год на мои письма. Не должен был отстраняться, не должен был так себя с тобой вести…Мне так, так жаль… — рвано лепечет принц.
На мое запястье падают горячие капли.
— Я не стал бороться за нас, в то время как ты никогда не сдавалась…
— Я — это я, а ты — это ты. Что бы ты ни делал, что бы ты ни думал, я всегда буду поддерживать тебя.
— Почему?
Ах, снова этот вопрос и удивленный тон.
Сажусь снова рядом и набираюсь смелости.
— Потому что я люблю тебя, — в этот раз я не увиливаю. — Даже если ты делаешь мне больно.
Все твои воспоминания, веселые и грустные, и делают тебя таким, какой ты есть. Мы — то, к чему стремимся, а не то, от чего бежим.
Я убираю с плеч покрывало и зажигаю лампу на прикроватной тумбочке. Теплый свет озаряет комнату и прогоняет холод прочь.
Ливень за окном хлещет сильнее, потом слабеет и наконец прекращается, тучи рассеиваются, закат проливается на влажную землю золотом, и видимые лишь во мраке звезды усеивают небеса.
— Все трудное дается еще труднее, если на твоей стороне нет лучшего друга, — ласково провожу рукой по волосам Кайдена. — Я с тобой.
Неожиданно лицо принца морщится, словно старый изюм.
34
Ветерок шустро бежал, взрывая копытами все еще влажную после вчерашней грозы землю. Восходящее солнце розовело на горизонте, подсвечивая горы и макушки деревьев вдали.
Покачиваясь в седле в такт езде, я напоследок оглядывала просторы родного герцогства. Кто знает, сколько времени займет мое пребывание в столице. Надеюсь, к сбору урожая успею.