У герцогства Сваллоу установились с ними неплохие торговые традиции — они продают нам пшеницу подешевле, а мы им со скидкой сбываем кукурузное масло и крупу. Все в плюсе, и никто не в обиде.
Северянам новый продукт с юга понравился, Дренгар с каждым кварталом просит отправлять больше, на его примере Ностра и Винтервальд тоже заинтересовались. Спрос начинает превышать предложение.
Мои вассалы, поначалу относящиеся к кукурузе как к забаве их юной герцогини, теперь активно поддерживают инициативу, просят помощи у моих уже опытных в обращении с этой культурой людей и закупают семена, расчищают для посадки участки, бросают все силы, почувствовав ветер перемен и звон будущей прибыли.
Обсудив с графом Клоссом еще несколько насущных вопросов, отправляю помощника заниматься делами и устало откидываюсь на спинку рабочего кресла.
Горы бумаг на столе меньше не становятся, сколько времени ни уделяй работе.
Через десять минут приходит Милли с тарелкой сэндвичей. Перекусываю, глядя в окно на собирающиеся в небе тучи. Зимы как таковой на юге нет, как и снега с морозами, но погода все же немного смурнеет, иногда случаются грозы.
Меня устраивает подобная жизнь.
Все размеренно, спокойно. Предсказуемая рутина, занятые работой дни. Я почти не выезжаю за пределы дома. Если раньше еще выбиралась покататься верхом или погулять в саду, пройтись на городской ярмарке инкогнито, то теперь у меня нет на это ни времени, ни желания.
Поначалу я плакала каждую ночь, потом через день, потом раз в неделю, и вот теперь боль стала исступленной, хронической, такой, к которой я успела привыкнуть и с которой смогла смириться.
Я не позволяю себе вспоминать. Потому что за воспоминаниями придет надежда, мечты, а потом тоска и разочарование, усилившее в разы мое чувство вины и агонию в сердце.
Наши с Кайденом жизненные дороги разошлись в разные стороны. Казалось бы, это чувство должно утихнуть. Ослабнуть со временем. Но порой у меня возникает ощущение, что его дыхание опаляет мне затылок: так близко, сколько бы километров, стен и секретов нас ни разделяло.
Нет, забудьте мои слова о том, что я привыкла!
Мне не стало легче. Наоборот, мои чувства только усилились.
Я думаю о Кайдене все время. Думаю утром, прогуливаясь по прохладному саду. Нарочно укорачиваю шаг, чтобы подумать побольше. Поэтому теперь я после завтрака сразу сажусь за бумаги. Думаю о нем вечером, держа в руках какую-нибудь книгу. Я думаю о нем и тогда, когда для этого нет времени, и когда его навалом. Мне бы так хотелось перестать, но я не могу. Если бы кто-то знал, как так ухитриться и забыть его, я бы умоляла этого человека стать моим учителем.
Но нас никто не сможет разлучить, ведь я превратила Кайдена в воспоминания. С глаз долой — из сердца вон? Чепуха! Чем дальше от глаз, тем ближе к сердцу.
Наверное, стоило попросить Энока того зелья забвения и для себя.
Я стала на два года старше с тех пор, как видела его в последний раз. Ничто не греет мне душу, и я не могу смириться. А когда вспоминаю его лицо, становится плевать на расстояние и время.
А сны, в которых он ко мне приходит, я жду больше всего на свете, ведь только там можно побыть немного рядом…
Закопавшись в документы с головой, я выползаю из кабинета только ближе к ночи. Поднос с ужином уже ждет меня в спальне, набрана горячая ванна — без заботы слуг я бы давно перестала за собой следить — а между одеял подсунуты грелки, из-за усилившейся с темнотой непогоды за окном стало зябко, в такое время легко подхватить простуду.
Ем, почти не чувствуя вкуса, моюсь, машинально повторяя привычные движения, надеваю ночнушку и, забравшись в теплую постель, закрываю глаза, надеясь поскорее увидеть родное лицо.
44
— Поехали! Ну пожалуйста!
Повестка по случаю дня рождения Кайдена не оставляет меня в покое.
Мариз и Бенедикт, приглашенные принцем лично, по пути в столицу заглянули ко мне в гости с неожиданным визитом всего через четыре дня после того, как я успешно отговорилась от графа Клосса, пытающегося отправить меня во дворец пред очи де-факто правителя Азарина.
Прознав про то, что я не еду, подруга начала канючить и просить меня оставить герцогство и отправиться с ними.
— Ну, Лисси, чего тебе стоит? Повеселимся все вместе, давно же не виделись! Не знаю, что там между вами стряслось, но ведь вы с Кайденом уже столько лет дружите…В любом случае, вряд ли это дело серьезнее, чем вмешательство в ваши отношения святой и кризис во власти, а значит, если вы все обсудите, то…
— Нет, — перебиваю я девушку.
Бенедикт приподнимает брови, но продолжает делать старательный вид, что читает книгу.
В гостиной, обычно такой тихой, Мариз начинает закипать.
— Лиссандра Сваллоу! Не знаю, что такого произошло, что ты отказываешься его видеть, хотя столько для него сделала, а он упорно продолжает делать вид, что понятия не имеет, кто ты вообще такая, но знай — я и Бенедикт этого так не оставим!
— Говори за себя, сестренка. Я, например, всецело намерен отгонять от тебя подальше того северянина. Уж он своего не упустит. Боюсь, отвлекусь, а тебя уже везут в эти ледяные дебри. Кайден и Лисс — взрослые люди, сами разберутся.
Посылаю Бенедикту благодарную улыбку, игнорируя раздраженно дышащую подругу.
Память пропала только у Кайдена, неудивительно, что у остальных есть к нам вопросы. Мне остается надеяться, что, если кто и осмеливается задавать его высочеству вопросы обо мне, они не будоражат его рассудок и не создают ненужного подозрения.
Наши общие друзья приезжают нечасто, и, как того требуют приличия, в чужие дела стараются пока не лезть. Правда, Мариз уже на пределе, почувствовала неладное, заметив, что я упорно отказываюсь приближаться к столице.
Но как объяснить подруге, что я сделала все это, чтобы спасти наш мир, что предо мной явилось божество и заявило, что от меня зависит, будем ли мы все жить счастливо?
Я бы сама предпочла все позабыть, поэтому не могу обременять этими ненужными знаниями дорогого человека. Раз такова судьба — пусть от нее страдаю только я.
— Поговаривают, на этом балу принц будет выбирать себе невесту, — закидывает удочку Мариз, пригубливая чашку с чаем, бросая на меня искоса хитрый взгляд.
Сжимаю челюсти, стараясь выглядеть так, словно эта информация меня не касается. В глазах печет, но я не разрешаю себе плакать.
Все в порядке. Я с самого начала знала, что нам не суждено быть вместе. Я сама от него отказалась. Теперь уже поздно сожалеть, а ревновать и злиться я и вовсе не имею никакого права.
— Вот как? Что ж, пора. Чем скорее он обзаведется наследником, тем прочнее будет его позиция в качестве будущего монарха, — выдавливаю я, гордясь собственным самообладанием.
Помнится, о том, что Эльвина и Лазар поженились, вести пришли в начале года. Кто знает, может, сейчас святая находится в положении? Если король Лесетиус оставил мечты посадить сына на трон, то с появлением на свет внука старик точно снова возьмется за старое. Кайдену нужна поддержка. Если он возьмет в жены представительницу старой дворянской элиты, то нейтральные семьи и те, что продолжают поддерживать короля, переметнутся в лагерь наследного принца.
Рассуждая логически, я легко могу понять необходимость подобного шанса и почему соратники принца подталкивают его к нему. Но сердце, бешено возмущающееся в груди, не понимает доводов рассудка.
Мариз фыркает и отворачивается от меня, решив начать дырявить взглядом брата, который за минувшие полчаса не перевернул и страницы своей увлекательной книги. Но надолго девушку не хватает.
— Ты невыносима, Лиссандра! — наконец не выдерживает подруга. — Всегда была такой, но сейчас… просто слов нет! Сидишь тут, как в башне из слоновой кости, отгородившись от всего мира, и делаешь вид, что тебе все равно! А я-то знаю, как ты к нему относишься!
Я отвожу взгляд, чувствуя, как щеки заливаются краской. Она права. И я ненавижу ее за это. Ненавижу за то, что видит меня насквозь, за то, что не дает мне спокойно притвориться безразличной.
— Я рада за Кайдена, — тихо говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. — Он заслуживает счастья. И если для этого ему нужна влиятельная супруга, то я только… поддерживаю его выбор.
Бенедикт, наконец, отрывается от книги и смотрит на меня с сочувствием. Друг, у меня такое чувство, о чем-то догадывается, он всегда отличался проницательностью, которой Мариз похвастать не в силах. И, наверное, понимает, как мне сейчас тяжело, пусть и не знает точных причин.
Мариз поджимает губы, но больше ничего не говорит. Она знает, что давить на меня бесполезно. И что я, скорее, умру, чем признаюсь в том, что мое сердце разбито. Она встает с кресла и подходит ко мне, обнимая за плечи.
— Ладно, делай, как знаешь, — шепчет она. — Но знай, мы всегда рядом.
Девушка всегда умела видеть меня насквозь. Она знает, что за маской хладнокровия и рациональности скрывается отчаявшаяся девушка, мечтающая о любви и счастье, как и любая другая. И ее поддержка сейчас для меня бесценна.
Бенедикт поднимается и подходит ко мне, кладет руку на плечо.
— Мариз права, Лиссандра. Иногда правильное решение — начать все сначала.
Я опускаю голову, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Они такие наивные, мои друзья. Они верят в сказки, в любовь, в то, что каждое завтра лучше, чем вчера. А я… я уже давно не верю ни во что. Я слишком хорошо знаю, как устроен этот мир, и понимаю, что мои мечты — всего лишь иллюзия, не имеющая ничего общего с реальностью.
Следующим утром на рассвете Мариз и Бенедикт отправляются в путь, укутавшись потеплее — на юге всегда относительно тепло, но чем ближе к столице, тем сильнее там властвует зима с ее морозами и снежными бурями.
Машу на прощание до тех пор, пока экипаж не выезжает за ворота поместья, и возвращаюсь в опустевший дом. Было бы здорово, будь у меня брат или сестра. Титул, богат