[440].
Между тем московско-суздальско-тверское войско уже приближалось к Новгороду. В субботу 25 марта 1329 года Иван Данилович был на Городище. Здесь, на правом берегу Волхова, в двух верстах от города, обычно жили князья, приглашенные в Новгород на княжение. На другой день Калита торжественно въехал в Новгород и был возведен на новгородское княжение. Узнав о решимости псковичей твердо стоять за Александра Михайловича, князья затужили. Никому не хотелось гнать своих воинов на неприступные стены псковской крепости [441]. Так и сидели в бесплодном раздумье князья на Городище, пока наконец кто-то из них не произнес единственное нужное слово – «митрополит».
После кончины митрополита Петра в декабре 1326 года патриарх Исайя назначил митрополитом Киевским и всея Руси своего придворного клирика Феогноста. По происхождению Феогност был греком из Морей. Он никогда прежде не бывал на Руси. Зная о московско-тверском споре за власть, византийцы опасались, что митрополит из русских не сможет сохранить нейтралитет и быстро окажется на самом острие политической борьбы [442]. Благоразумный и более религиозный Иван Калита не повторил ошибки Михаила Тверского, поссорившегося с митрополитом Петром.
Феогност не раз останавливался в Москве, жил во дворце святителя Петра на Боровицком холме. Весной 1329 года Феогност прибыл в Новгород. Вероятно, он участвовал в торжествах по случаю возведения князя Ивана на новгородский престол. Когда псковский поход зашел в тупик, Калита и пришедшие с ним князья обратились к Феогносту с просьбой о помощи. Святитель долго медлил, не желая ввязываться в сомнительное дело. Но в конце концов уступил [443].
Он отправил грамоту к князю Александру, в которой повелевал ему явиться на ханский суд. В случае ослушания митрополит грозил ему отлучением от церкви. Тверской князь не послушал. Тогда Феогност отлучил от церкви не только его самого, но и весь Псков и всю псковскую землю. Эта небывалая церковная кара смутила псковичей. Затворились церкви, прекратились службы, умолкли колокола [444].
Поразмыслив, князь Александр собрал псковичей на вечевой площади и обратился к ним с такими словами: «Братиа и друзи вернии, и любовьнии и храбрии псковичи! Не буди на вас отлучениа и проклятиа святительскаго мене ради» [445].
Пока псковичи и князь Александр толковали об отлучении, Иван решил их поторопить и подтолкнуть к нужному решению. Его войско двинулось на Псков. Двигалось крайне медленно. За три недели оно прошло не более полутораста верст и достигло города Опоки. Здесь союзники начали готовиться к осаде этого форпоста Псковской земли.
Псковский летописец проницательно замечает, что князь Иван вел свою армию столь медленно «не хотя пскович розъгневити» [446]. Это похоже на правду. Князь Иван, конечно, понимал, что стремительное вторжение воодушевило бы привычных к войне псковичей на решительное сопротивление. Напротив, медлительность наступавших давала им время принять благоразумное решение. В лагерь Калиты, разбитый близ Опоки, прибыли псковские послы во главе с посадником Селогой. Они передали великому князю послание псковского веча: «Князь Александр изо Пскова поехал прочь; а тобе своему князю великому весь Псков кланяется». Довольные таким исходом дела, князья и новгородцы поспешили назад.
Возводя Успенский собор, князь Иван еще не знал, что это только начало. Москву надо было сделать духовной, церковной столицей не только де-факто и де-юре, но и архитектурно, чтобы всем было видно, что это – на века.
После смерти митрополита Петра (1326) византийцы решили восстановить единство митрополии под началом своего ставленника грека Феогноста. Долгое отсутствие митрополита не помешало князю Ивану Даниловичу продолжать каменное строительство в Московском Кремле.
И вполне закономерно, что построенные им в 1327–1333 гг. в Московском Кремле белокаменные храмы были посвящены центральным образам тогдашнего христианского «пантеона» – Успению Божией Матери, Спасу, Архангелу Михаилу, а также патрону Москвы святому Петру (как апостолу, так и митрополиту) и покровителю иноков Иоанну Лествичнику. Московский Кремль становился впечатляющим зримым символом политических притязаний этого города. Отсутствие в летописях дня освящения собора Спасского монастыря, возможно, указывает на то, что работы по его отделке затянулись на несколько лет. Этому не приходится удивляться. Ведь и сам великий Всеволод строил свой владимирский Рождественский монастырь целых четыре года. Впрочем, в 1331 году нареченный новгородский владыка Василий Калика, ни у кого не спрашиваясь, возобновил начатое в 1302 году строительство городских каменных стен. Узнав об этом, московский князь, вероятно, сказал немало крепких слов в адрес новгородцев. Ясно было, что за этими стенами они надеялись отсидеться не только от западных соседей, но, в случае необходимости, и от великокняжеских войск [447]. Не радовали князя Ивана и вести из Пскова. Там вновь был принят князь Александр Тверской.
В 1331 году случились два события, которые заставили князя Ивана собрать средства для поездки в Орду. 28 марта, на Страстной неделе, умер, не оставив наследников, ростовский князь Федор Васильевич, правивший в Сретенской половине Ростовского княжества. Калита решил добиться в Орде права на управление этими землями.
Вскоре подоспела и другая новость: умер соправитель Калиты по великому княжению Владимирскому князь Александр Васильевич Суздальский. Этот правитель прославился тем, что, получив от хана в 1328 году стольный Владимир, велел в знак своей «победы» снять с соборной колокольни «вечный» (то есть вечевой, созывавший горожан на площадь) колокол и отвезти его к себе в Суздаль.
Но, словно в насмешку над честолюбцем, колокол в Суздале не стал звонить так громко и чисто, как во Владимире. Перепуганный князь решил, что сама Богородица разгневалась на него за проделку с колоколом – «и помысли в себе князь Александр, яко съгруби святей Богородици» [448]. Опасаясь небесной кары, он велел срочно вернуть колокол на место. Там он зазвучал с прежней силой.
Князь Александр ушел «в путь невозвратимый», а Иван Данилович стал собираться в свой новый земной путь – в Орду. Зимой 1331/32 г. князь Иван, тверской князь Константин Михайлович и другие князья побывали в Орде. Домой Калита вернулся обладателем всей территории великого княжества Владимирского. Раздел великого княжения закончился.
А самое главное, что с 1331 года, как замечают и иностранные историки, такие как Дж. Феннел [449], и наши, ордынская администрация до времён Донского перестала делать попытки столкнуть лбами русских князей, к чему она пристрастилась при Узбеке, особенно после разгрома Михаила Тверского под Новгородом в 1316 году, и что наиболее проявилось в 1328 году, когда появились сразу 2 великих князя. Очевидно, в Орде поняли: к власти в Москве пришли серьёзные люди, которых серьёзно поддержала православная церковь.
Дани Новгородские
Во время съезда князей в Орде по случаю кончины Александра Васильевича Суздальского и вызванного ею нового перераспределения власти хан объявил им о своем решении увеличить размеры дани, выплачиваемой русскими землями.
Свое решение хан объяснил тем, что со времен татарской переписи 1257–1259 годов территория Руси увеличилась, а количество дворов в городах и селах возросло. Великому князю Владимирскому совместно с другими правителями предоставлялось самим произвести новую раскладку ордынского «выхода» по городам и волостям [450].
Вот с этого момента Северная Русь и стала платить по 8000 руб. в год. (Каштанов, Янин). Увеличение не было большим, по расчётам (Каштанов, Янин), Владимиро-Суздальская Русь платила дань в пределах 1,25 % в год. Посоветовавшись с князьями, Калита решил, что новые платежи следует возложить на Новгородскую землю. Ее территория и податное население действительно заметно возросли после 1259 года за счет освоения обширных областей по рекам Вычегде и Печоре, а также в верховьях Камы.
Кроме того, перевалив через Урал, новгородцы утвердились в Югре, богатой соболями. Богатой даже в большей степени, чем Печора. По извилистым речным системам уральского Севера. С помощью ушкуйников. Т. е. они расширялись прямо на ордынском пограничье. И поэтому с них, как с людей боевых и расчётливых, можно было попросить сатисфакции, или, говоря словами Остапа Ибрагимовича, – ЧАСТЬ, как условие для сохранения ими ЦЕЛОГО.
Отношения Новгорода с Ордой слабо освещены источниками. Ибо его правители общались с ханами через послов. Ясно лишь, что «черный бор» – новгородская дань в Орду, которую новгородцы платили примерно один раз в восемь лет.
Его общая сумма была вычислена еще в 1259 году. Установив общую сумму, 1000 новгородских гривен в год, татары предоставили новгородцам самим определить порядок сбора денег. Такой областью стала новоторжская волость, центром которой был город Торжок. Т. к. весной 1238 года армия Батыя разорила именно эти земли.
Когда после изгнания баскаков в 1262 г. русская дань резко уменьшилась, новгородцы не остались в стороне: они стали платить эти 1000 руб. 1 раз в 7–8 лет. И за счёт Печоры Новгород и Москва в конце концов договорились: 8000 руб. – больших и тяжёлых, бывших основой экономики Руси – 1 раз в 8 лет[451]. Но договорились не сразу.
В год, когда новоторжцы выплачивали «черный бор», они освобождались от «поралья посадника и тысяцкого» – основной поземельной дани в казну Великого Новгорода. В 1331 или 1332 году как раз наступал срок очередной уплаты новоторжцами «черного бора».
Но на сей раз князь Иван, вернувшись из Орды весной 1332 года, потребовал от новгородского правительства уплаты прежде не существовавшей дани – «закамского серебра» [452]. Однако новгородцы истолковали дело по-своему: князь за их счет решил устроить свои дела. Они наотрез отказались платить «закамское серебро».