Засохшие листья, в конторской пыли хранящие зелень ушедшего лета, замерзшая корка земли, пожелтевшие стопки бумаги и множество прочих предметов… Она их не видит — их словно бы нету… Мечты неустанно рисуют планету, где ночи прозрачным огнем серебрятся, а в звездных лучах, растворяясь к рассвету, гигантские бабочки шумно резвятся. Расчистив свой стол от потрепанных папок, из сумки она достает торопливо «Фантастику» (это любимое чтиво), чтоб хоть до обеденного перерыва не так подвергаться обыденным стрессам. Подшивки по бракоразводным процессам в томах, от которых ей хочется плакать (тут нет и намека на прозу Бальзака), засунуты в шкаф как подержанный хлам. Примарь укатил по служебным делам. Человек он солидный, хотя, очевидно, и он увлечен Человеком-лучом, хранящим огонь сверхъестественной силы… Тяжелый, томительный дух керосина — следы дезинфекции, гул перебранки супругов, сидящих в соседнем отделе: «А я-то при чем? Что пристал, в самом деле?!» Короткая дробь каблуков в коридоре (там кто-то внезапно споткнулся, похоже), рассыпанных бус дребезжанье в прихожей на голом цементном полу и в придачу к негромкому женскому плачу — взволнованный крик заместителя, Иона Марина Остаче:
— За что ты жену колошматишь, свинья?!
— Не лезьте! Жена-то покамест — моя!
— Тогда разведись.
— А к чему эта спешка? Зима на дворе…
С невеселой усмешкой роман закрываешь (сыта всем по горло) и вновь вынимаешь из шкафа покорно бумаги и пишешь, губу закусив, привычное: «Дело закрыто. В архив».
Над сонной, укутанной снегом деревней без умолку зимние птицы галдят. Певцы-петухи, набекрень сдвинув гребни, в горластое небо надменно глядят. Женика колдует над формой ногтей. Товарищ Остаче в приподнятом духе бормочет: «…на матч бы успеть…» Стук дверей, и следом, как выстрелы, две оплеухи.
— Вы что? Все до дому никак не дойдете?
— Так он не пускает же…
— Ну, вы даете!
Все трое выходят. Контора пустеет. Лишь печка гудит да окошко потеет. Она вырывает листок из тетради. Читает его… Это клятва Женики. О чем? Уверяю Вас, милый читатель, секрет мне неведом — ответа не ждите!.. Женика опять раскрывает роман и с ним, погружаясь в небесный туман, постылой земной суете вопреки, вступает в бескрайние волны реки, наполненной солнцем лилового цвета. И кто-то спускается к ней из ракеты, мерцая, как будто ночная зарница. То Юноша-луч! Его контур искрится… Но вот — поцелуй, и в пронзительном свете бессвязные фразы дробятся и тают… Они растворяются и пропадают. Лишь только в кустарнике царствует ветер… Чей разум способен хотя б на мгновенье представить, как формулу иль уравненье, контакт с антимиром, со звездным лучом, в котором живой человек воплощен?! Он запросто смог бы одним лишь дыханьем любовь превратить в настоящий огонь такого масштаба и силы такой, что вряд ли уложится в нашем сознанье!
Звонит телефон на столе у коллеги. Отложена книга с примятой страницей. На улице слышится грохот телеги… И кто-то пытается в трубке пробиться, крича сквозь помехи начальственным тоном:
— Женика! Да что там у вас с телефоном?! Свяжи с примарем! Что?.. С каким отравленьем?!
— Да он со вчерашнего дня в управленье!
— Когда возвратится?.. Не слышу я!.. Что ты?..
— Товарищ Вереску не дал мне отчета!
Она улыбается книге безмолвно. Грустит по-земному… Ей кажется, словно миры неземные лежат на бумаге и Юноша-луч — от нее в полушаге. И снова уйдут они вместе куда-то, в причудливый лес, обрамленный закатом… Но все же она понимает прекрасно, что тщетны надежды, поскольку из разных, из чуждых материй их плоть создана. Увы, он бессмертен… Что хочет она? Все это — гипотеза, предположенье, которое выдвинул дедушка Женни, весьма уважаемый физик-философ, вложивший разгадку всех этих вопросов в одну из своих гениальных идей: страх смерти роднит и сближает людей… И Женни отчаянно губы кусает, а в сердце как будто бы ангел рыдает… И спутались кудри его от рыданья… О, как глубоки в мире наши страданья! Повсюду квитанции, скрепки, талоны — обычный пейзаж на картине стола, — повестки, расписки, счета, телефоны и вечные дрязги большого села. В 15.00 на столе уже чисто. Все убрано. В сумку уложен транзистор. Минут через десять задернуты шторы и заперты двери унылой конторы.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Привет!
— Привет. Ну как дела?
— А ты сегодня так мила!..
С этих самых слов обычно начинается их встреча, когда Женни электричкой возвращается под вечер. Эта сцена с поцелуем, как в кино, полна лиризма. Он высок, она красива, а любовь… Любовь капризна…
— Ты не очень-то любезна, — говорит с упреком Джелу.
Покупая булку с джемом, Женни смотрит в сизый сумрак фантастической планеты, Джелу слушая при этом. Ясно, что его мамаша просто-напросто со сдвигом: лишь услышит о Женике — и уже звереет мигом! Он терзать ее не может:
— …Мама, знаешь ли, одна. И потом, тебе ж известно, она здорово больна! — Если б Женни захотела в городе найти работу, меньше было бы заботы. — …Ведь неплохо примоститься, скажем, в чистенькой больнице (это всем нам пригодится) или где-нибудь… конкретно не могу сейчас сказать, но тогда, возможно, мать постепенно согласится. Ну а я, как говорится, сколько надо — буду ждать.
— Я не смею утруждать ожиданьем вашу милость! — Женни вырывает руку, выходя из этой роли. — Я давно уж убедилась в том, что ты труслив как кролик.
— Слушай, Женни, что за тон? Хватит! Уши вянут даже!.. Может, лучше в бар зайдем, кофейку себе закажем? Ну, пойдем? Вот и чудесно!..
В винном баре было тесно. Он, подыскивая место, посмотрел по сторонам…
— Эй, братва, давайте к нам! — вдруг окликнул кто-то рядом. — Тут компания что надо!..
Но, блуждая странным взглядом меж коктейлей и крюшонов, Женни снова отрешенно предалась заветным грезам: борт ракеты в небе звездном, где растаяла Земля, индикаторов цепочка и светящаяся точка на визире корабля… Слышен хохот. В баре душном вся компашка духарится. Женни смотрит равнодушно сквозь хохочущие лица. За столом, напротив Женни, долговязый и худой, парень травит анекдоты с вот такой вот бородой. И опять они смеются — аж позвякивают блюдца. Но официантки профиль обрывает этот смех.
— Что закажете?
— Да кофе! Десять чашечек. На всех.
…То, что был он трусоват, с давних пор за ним водилось. Женни только лишний раз в этом факте убедилась. А на первый взгляд казался обходительным и милым, но потом, когда у Женни сокращенье штатов было и она без предрассудков место в сельской примарии подыскала для себя, он сказал ей, с раздраженьем модный галстук теребя: «Это всем известно, Женни! Я нисколько не пугаю. Поговорка есть такая: «С глаз долой — из сердца вон!»… Понимаешь, дело в том… Возвращайся в город срочно!» И она смеялась, зная, что его забудет, точно. А теперь, когда все в прошлом, ей уже смотреть забавно, как ему, должно быть, тошно говорить о самом главном: кашляет, глядит под ноги, ищет новые предлоги… А когда-то ждал, как теля, у дверей ее отеля. Вместе шли на дискотеку в клубе, где-то у вокзала. Мимо озера, бывало, возвращались поздней ночью. Он любил покрасоваться, покуражиться в ударе: «Как я, в норме? Классный парень?!» И тогда его мамаша относилась к ней иначе. А теперь — болезнь свалила: ах, какая неудача! Он студент, и о карьере время думать подошло, ведь не ехать к ней в село!.. И Женика обещала поскорей вернуться в город. Он ее встречал сначала, но забросил это скоро. А потом, когда однажды ей примарь доверил дело: чтоб она, смотавшись в город, для него бы приглядела парочку хороших книжек, она видела, как Джелу шел вдвоем с девицей рыжей — в тех же джинсах, что у Женни, только ростом чуть пониже. Пару месяцев она все это в душе копила, но в конце концов взяла и его разоблачила. Он же словно не заметил, помолчал, потом ответил: «Что ж ты из-за пустяка так шумишь? Тебе ль бояться? У нее кишка тонка, чтобы ей с тобой тягаться!» Женни горько усмехнулась и… влепила оплеуху. Холода прошли, потом за весной созрело лето, и тогда они вдвоем укатили на край света. Он — студент, она — блондинка… Жизнь прекрасна, как картинка! О деньгах не вспоминали. Жили весело и дружно. Загорали, отдыхали… Что еще для счастья нужно? А вернувшись из поездки, Джелу вновь затеял сборы: у него еще осталось время для похода в горы. Так что он уехал снова, «в куртке с модными делами, весь прикинутый и клевый», выражаясь их словами. Обещал писать — остались обещания одни: ни единой строчки даже не черкнул за эти дни. Он пытался оправдаться — получилась, мол, накладка, дескать, жил один, палатка, никаких цивилизаций, почта черт-те где была… Если бы она любила, может, и простить смогла.
Как-то раз, приехав в город и не встретив ухажера, Женни вышла из вагона и, к вокзалу подходя, увидала Нелу в давке — продавщицу книжной лавки. Год назад в одном отеле девушки служили вместе. Но на том тоскливом месте слишком душно было Неле, и она без сожалений с ним рассталась добровольно. А теперь она довольна: видит свет, читает книги… «Ой, пошли ко мне? — Женике предложила вдруг она. — Я живу сейчас одна…» И они поднялись к Неле. Кофейку себе сварили, а потом всю ночь сидели и о жизни говорили. Вдруг Женика спохватилась: «Кофе крепкий — просто жуть! Не смогу теперь уснуть». Та в ответ засуетилась: «А не хочешь пролистнуть фантастическую повесть?..»
До утра она читала, на работу опоздала, и примарь завел шарманку, как обычно спозаранку, наводя на всех зевоту: «Дисциплина! План! Работа!..» Но на этот раз Женика примарю всучила книгу в виде скромного презента. Оказалось, что не зря, так как с этого момента в кабинете примаря стала бурно обсуждаться жизнь иных цивилизаций. А примарь, читая книжку, удивлялся как мальчишка…
…Вечер был уже в разгаре. Все они согрелись в баре, и, дурачась то и дело, вся компания гудела. Но, поскольку ей казалось скучным это развлеченье, Женни снова заказала чашку кофе и печенье. А ребята по-простому перешли вовсю к спиртному.