— Я правлю царством куда более спокойным и респектабельным, чем ваше. Разве я могу допустить, чтобы какой-нибудь болван устроил даже малейший шум? Поверхность суши в пять раз меньше поверхности воды, поэтому все звуки распространяются здесь намного быстрее. Надо работать так, чтобы обезглавленный был и через неделю уверен, что голова по-прежнему у него на плечах. Это столь тонкое мастерство, что оно может сравниться лишь с искусством ювелира. Того, кто уже предвкушает победу, я окружаю сворой злобно шушукающихся сплетников и легко превращаю в угодливого подлеца. Впрочем, в любой момент можно все переиграть. В нашем мире нет победителей и побежденных, есть только масса обездоленных судьбой. А судьба — это я.
Касатка восхищенно захлопала плавниками.
— Браво! Браво! Я давно догадалась, что ты незаурядная личность. Иначе бы я не стала терять с тобой время. Твои суждения отличаются лаконизмом, ясностью и прогрессивностью. Я всегда высказывала мнение, хотя оно порою и шло вразрез с общепринятым, что людям есть чему у тебя поучиться. Твои деяния надо занести золотыми буквами в Почетную книгу человечества. А я давно уже следую по проторенному тобою пути, — провозгласила Касатка.
— Дорогая моя, — добродушно продолжил Чиновник, — прогресс — это мой путеводный маяк. Но, откровенно говоря, чем сильнее я стремлюсь к нему, тем больше от него удаляюсь. Я уже давно убедился, что прогресс не яблочко, которое легко сорвать с дерева. Чтобы его достичь, одних желаний мало. В данном случае они служат лишь дополнением к интеллекту. Желания и воля должны идти рука об руку с разумом. Вот составляющие прогресса, который я насаждаю на земле. Новые отношения людей не имеют ничего общего с законом джунглей прошлых веков, сохранившим свою актуальность лишь для семейного очага. Только злобный недоброжелатель отказывается видеть перемены, происшедшие в обществе. Закон джунглей исключает организующее начало, власть разума. Нескончаемые распри, войны, кровная месть привели бы человечество к гибели. В прежние времена мое господство не могло бы достичь такого уровня — оно нуждается в общественном порядке и развитии цивилизации.
Настроение у Чиновника было превосходное. Ему всегда нравилось беседовать с женщинами, особенно когда они выступали в роли слушательниц. В присутствии прекрасного пола его желание разглагольствовать об устройстве мира разрасталось, как мусорная куча. Он оценил тот неподдельный интерес, с которым внимала ему Касатка, признавая, что многое почерпнул от нее. Безжалостность, хладнокровие, умение затаиться на глубине, равно как и достичь максимального напряжения в ключевые моменты — все эти азбучные истины он усвоил во время их предыдущих встреч. Теперь Чиновник вступил в пору зрелости. Он выучился всему, что обязан был знать.
— А с чего, собственно, начался наш разговор? — вдруг встрепенулся Чиновник.
Солнце клонилось к закату, океанские воды слились с небом, напоминавшим теперь китайские акварели.
— Ты спросил, чем я занимаюсь после охоты, — проворковала Касатка.
Чиновник хмыкнул и принялся наводить порядок в лодке. Касатка наблюдала за ним. Он собрал удочки и связал их, затем вытряхнул в воду наживку из консервной банки. Это означало, что рыбная ловля закончилась. Стянул с ног резиновые сапоги, а с рук — черные нарукавники, снял синий халат и шапочку. Уложив все это в засаленную парусиновую сумку, достал из кожаного чемодана белую рубашку, темно-синий шелковый галстук и серый шерстяной костюм. Облачившись, он всунул ноги в изящные черные туфли и выпрямился во весь рост. Выглядел Чиновник весьма импозантно.
— Пришла пора доказать, что и мы не лыком шиты, — с важностью объявил он.
Касатка смотрела на него влюбленными глазами. В следующее мгновение Чиновник выпрыгнул из лодки, с головой погрузившись в холодные океанские волны. Он вынырнул рядом с Касаткой и, хищно оскалившись, набросился на нее. Тщетно отбивалась от человека Касатка, и то, что в народе ее прозвали китом-убийцей, ничуть ей не помогло. Через несколько секунд от нее и потрохов не осталось. На окрасившейся в фиолетовый цвет воде взбивалось пенное кружево волн.
Городские часы показывали пять часов пополудни, когда Маленький Монстр покончил с делами на океанских просторах. Точно в семнадцать десять Чиновник вошел в кабинет и велел секретарше принести ему сигару и чашечку кофе, а также почту и досье на двух лидеров предвыборной кампании.
Перевод Н. Чукановой.
ГОРОД БАШЕН ИЗ СЛОНОВОЙ КОСТИ
Не шумела листва. Замерла равнина. Заснули и полевые мыши, и кроты в своих нескончаемых коридорах, и даже колорадские жуки. Неподвижно застыло солнце, словно в его механизме лопнула какая-то шестеренка. Вся земля была в струпьях от палящего зноя. Поначалу люди еще изредка выбегали на улицу, чтобы плеснуть воды на мостовую перед домом, — влага впитывалась мгновенно. Затем один за другим повысыхали последние источники и колодцы, и, чтобы сохранить жизнь, люди укрылись в высоких жаронепроницаемых башнях из слоновой кости.
Эти гладкие островерхие башни в причудливом беспорядке возвышались над равниной, словно некому было позаботиться об архитектурном ансамбле города. Зато сами здания были весьма и весьма основательные. Тщательно продумывались не только размеры комнат и кухонь, но и расположение внутренних лестниц, вентиляции и мусоропроводов. Башни казались непроницаемыми монолитами, однако внимательный взгляд различал в отполированных стенах массивные двери, окна со ставнями и подзорные трубы, через которые их обитатели часами вглядывались в небо в надежде первыми обнаружить малейшие признаки дождя. Укрывшись за костяными стенами, одни терпеливо изучали горизонт в поисках самого ничтожного облачка. Другие, смирившись с жизнью в башнях, изучали в подзорные трубы городские новости. Вечером за чаем они обсуждали необычайное происшествие: появление ямки на безымянной улице. Однажды какой-то хорек, заблудившийся в подземных ходах, по ошибке выскочил на поверхность прямо в городе. Знатоки тотчас же занялись статистикой и подсчитали, сколько хорьков в неделю пробегает по городским улицам, какой процент их живет под выгребной ямой, в подполе булочной или гастронома. Подзорные трубы, встроенные в толстые стены, позволяли кое-кому следить и за любовными свиданиями. Правда, по общему мнению, время было отнюдь не подходящее для подобных мероприятий. И сами люди были уже не те, да и любовь порядком изменилась за двадцать долгих лет и теперь то ли попахивала нафталином, то ли отдавала болотной гнилью. К тому же у большинства появилась масса неотложных забот, вырывавших их из робких любовных объятий. Но тем не менее любовь не покинула город башен из слоновой кости, и любопытствующие могли убедиться в этом воочию. Остались даже любовные послания — теплые волны ласковых слов, захлестывающие влюбленных. Стоит, однако, оговориться, что витиеватость стиля, отличавшая эпистолярный жанр в доброе старое время, окончательно исчезла из обихода. И все же эти листочки смягчали сердца и подготавливали почву для будущих брачных церемоний. Вот так начиналось послание двадцатилетнего юноши своей избраннице, обитавшей в одной из соседних башен:
ЛАРМ! ОДЛИ НО КККРАГ! ВЕЙ, КУР БРИНЦЦЦИ ХЛИГГ. ЖХЫННЛ П ЛБО МИИТЕНЕН РГ7. ДМЗЗ ВЛУН? ПРИТБМ, АФДРЕТ ХЛИГГ! РТЕЗРБВ ФХТ ГГФТЕРР. Ф. ХМУЗ ДФЕРЕ УЗ БРУСТ ЗУУИЗО ДФКА МЛЖИ УНСТЕД КР! ГГФ ДГРТЕ. САЧЕРДР М-Н ХЛИГГ.
Охваченный нетерпением, он изливал свои пылкие чувства, весьма умело соблюдая правила тонкой игры упреков и уступок:
НГБ РТЗ. КВФГР ТУИ ЗИТЗИГ ОП В-Б TOE РСВАО ЗАСОАДТУЗ РТУЗХЛ Н МВГГР БКУОЖК ТУЙУ Л-М КФДО ЗНГНТИН КХЛ ХЛИГГ ТОЕРСВА БРАНДЕТ РЫТ ХЛУБ САА ПИОЗОЙ О!!!
В конце своего признания юноша молил девушку хотя бы о капле благосклонности:
Р ТУРИНГ ТФНФ ССС ЩНИТН ЛИС Д МВЕЛТ РАНБ.
В постскриптуме он приписал пару нежных слов:
ВВРН. ЛАТ-ПИЛ.
Только письма и имели хождение в городе. Хождение — единственно точное слово, потому что по улицам вообще никто не ходил. Лишь изредка пробегали крысы или ослепленные светом хорьки. Под землей пролегала сложная система тоннелей. По ним переправлялись все послания. Среди писем попадались и деловые: люди продавали и покупали земельные участки, впрочем, никому не нужные, а порою и не существующие. Вся эта переписка смахивала на спортивную разминку, своего рода шведскую гимнастику. В письменной форме опрашивалось общественное мнение о возможном запуске воздушного шара для получения метеосводок. Разумеется, все соглашались, но никто не решался выйти на улицу — это было небезопасно. Солнце по-прежнему палило безжалостно, не щадя ни людей, ни землю. Только иногда по вечерам редкие искатели приключений, вооружившись охотничьими ружьями и прихватив кое-какой инструмент, пускались в путь к морю. Смельчаки и не надеялись увидеть там поджидающие их корабли, они намеревались добраться до моря и построить плот, чтобы затем отплыть в Гожоло — плавни, где жили рыбаки. Правда, дальнейшая их участь оставалась неизвестной.
Язык печатных изданий, так же как и разговорный, беспрестанно оттачивался и обогащался новыми понятиями, хотя многие и сомневались, что они лучше старых. В городе выходила одна газета, но для жителей оставалось тайной, кто ее печатает, сочиняет передовицы и заказывает рекламу, выезжает в командировки и кто, в конце концов, ею руководит. Читатели недоумевали: где же состоялся футбольный матч, если стадион так и забыли построить? С кем соревновался рекордсмен по прыжкам с шестом? Что это за нефтеперегонный завод, на котором якобы произошел взрыв? В округе на десятки километров и не пахло нефтью. Куда приземлялись самолеты? Об аэродромах в этих краях и слыхом не слыхали. Кто совершал растраты, если уже давно никуда не отчисляли никаких средств, да и сама профессия бухгалтера сделалась ненужной. Газета распространялась о различных происшествиях, торжественных открытиях монументов, давала обещания, придерживалась определенных позиций, распространяла опыт. Жители башен из слоновой кости читали обо всем этом без малейшего интереса. Им было глубоко наплевать на то, что написано в газете, как, впрочем, и на нее саму. Поговаривали, будто она поступает из специального тоннеля, в чем, по правде сказать, многие сомневались, считая, что газету выпускают в обычной башне из слоновой кости, да и откуда взяться специальному тоннелю на этой выжженной солнцем равнине, напоминающей утыканного белыми колючками ежа.