Однако стоило ей произнести: «Он сейчас разводится», как моя натянутая улыбка мгновенно сползла с лица.
Риса было продолжила со словами: «Но он стал жить с женой отдельно еще до того, как мы начали встречаться», как я резко перебила ее:
— Нет-нет, брось его. Это все просто слова, где сам развод? Тебе уже тридцать четыре, а творишь невесть что.
На это она внезапно сказала:
— Ясу, тебе не понять.
Я лишилась дара речи. Мне казалось, что я прекрасно понимаю Рису. И что она прекрасно понимает меня.
За соседним столиком раздался стук вилки о тарелку. Риса отвернулась и продолжила:
— Тебе повезло. У тебя есть работа. И ты занимаешься любимым делом. У воспитателей детских садов хорошая репутация, и чем старше они становятся, тем больше к ним доверия. А я внештатный сотрудник. У меня нет особых навыков и квалификации, и я каждый день переживаю, что меня в любой момент могут уволить.
Мне и раньше такое говорили. Мол, хорошо иметь работу. Всегда есть кусок хлеба. Хорошо получать деньги за то, что веселишься с детьми. И это совсем не смешно. Вы очень ошибаетесь, если думаете, что после того, как мы с детьми споем песни под пианино и повеселимся, работа заканчивается. Возможно, вы не поверите, но иногда мне приходится засиживаться до поздней ночи дома. Новые сотрудники, стоит им прийти, тут же увольняются. Очень много времени отнимает работа с жалобами и запросами родителей, а не с самими детьми.
Раньше я делилась этим только с Рисой. И была в шоке, когда услышала подобные слова от нее. Хотя ненавистную ей работу внештатного сотрудника она получила благодаря связям своего дяди. А я свою — благодаря усердной учебе, тщательному поиску и собственным силам. И я не хотела, чтобы мне говорили, как мне повезло. От накатившей злости я упрекнула Рису:
— Ты либо получаешь, либо не получаешь специальность. Почему бы и тебе не начать сейчас чему-то учиться? А убегать от этого всего в брак — глупо.
— Все не так… Я его…
— Он в процессе развода, значит, еще женат. Это же безнравственно. Ты, случаем, не попалась на удочку брачного афериста?
Риса помолчала, а потом с легкой грустью улыбнулась:
— Я так и знала, что ты не поймешь.
Я согласилась и больше ничего не говорила.
Я не просто не понимаю, я даже не хочу понимать. Вот как я думала. Она тоже не понимает меня. Хотя и у меня есть проблемы.
С той неприятной встречи мы больше не созванивались.
Спустя год после нашей перепалки в ресторане Риса прислала мне новогоднюю открытку с одним предложением: «Он развелся». «Не может быть!» — так я отреагировала. Я считала, что ничего не выйдет. Я не могла позвонить ей после того, что она мне сказала, поэтому оставила открытку без ответа. Мне стало интересно, но очень странно было отвечать что-то вроде: «Хорошо, что он развелся».
Когда наступил октябрь, Риса позвонила сообщить, что они женятся, и мы все-таки помирились. Спустя время мне пришло приглашение на свадьбу, и Риса уточнила в электронном письме, приду ли я. И вот сегодня мы встретились в кофейне. Через хорошо вымытое окно виднелись кружащиеся на ветру опавшие листья.
— Из четырех вещей я подобрала три. Из старого — жемчужное ожерелье мамы, из нового — кружевной платок, из взятого взаймы — длинные перчатки сестры, которые она надевала на свадьбу. Не могу определиться только с голубым.
Голубое. Довольно сложно представить что-то голубое, что будет сочетаться с белым свадебным платьем. Я подумала о предсвадебной тоске[5], но тут же одернула себя. Не подозревая о моих ужасных мыслях, Риса чуть придвинулась и прошептала:
— Надо надеть эту вещь туда, где никто не увидит. За границей популярно цеплять голубую ленту к поясу для чулок.
— К поясу для чулок?
— Да, но я никогда не видела его на самом деле.
Риса покраснела. Хотя в этом предмете нет ничего непристойного, Рисе явно было неловко.
— Разве не здорово попробовать впервые надеть пояс для чулок? — улыбнулась я, на что Риса замахала руками.
— Нет. К тому же голубой — это не самый любимый мой цвет. Он какой-то холодный.
— Да? А мне нравится. Он создает впечатление чистоты и благородства.
— На тебя это похоже, Ясу.
Риса тяжело вздохнула. Возникла неловкая пауза, от которой мне стало не по себе. Мы обе вспомнили тот момент, когда поссорились. Некоторое время мы молчали, не глядя друг на друга. Я допила свой кофе с молоком и даже осушила стакан с водой.
Риса первая решила нарушить тишину.
Сделав глоток черного чая, она медленно произнесла:
— Тогда я, кажется, сказала, что тебе не понять.
— Ага.
— Прости, что поступила так подло. Я очень переживала.
— Ничего.
— Я всегда считала тебя потрясающей. Ты еще в старшей школе делала только то, что хотела, и не сходила с выбранного пути. А я все время блуждаю: то иду окольными тропами, то сворачиваю с дороги… У меня не было того, что заставляет сгорать изнутри от желания. Я глупая, так что не знаю, как правильно выразиться, но это что-то нам неподвластное. Желание что-то делать, желание чего-то конкретного, желание стать кем-то — все происходит по воле вселенной.
Я была поражена. Я впервые видела Рису такой уверенной в своих словах. Сидящий за стойкой мужчина со спортивной газетой мельком поглядывал на нас. Риса слишком воодушевилась, поэтому я постеснялась сказать ей, что она была слишком громкой.
— Но я… Когда я встретила его, то впервые подумала, что очень-очень хочу быть с ним. Возможно, это противоречит моральным нормам, но я захотела во что бы то ни стало выйти за него замуж. Ни за кого другого.
Ее глаза сияли. Словно ею действительно управляла сама вселенная. Я не понимала, о чем она говорит.
— Желание — это что-то невероятное. Одно желание порождает другое. Я хотела стать его женой, только об этом и мечтала, но теперь, когда это свершилось…
Риса немного смутилась, а потом отчеканила:
— Я хочу стать мамой… Я слишком многого хочу, — добавила она, съежившись. — Я не знала, что настолько требовательна. Даже немного страшно.
Пока я пыталась подобрать слова, раздался телефонный звонок. Риса пошарила в сумке.
— Это Хироюки. Извини, я отвлекусь.
Риса встала и вышла на улицу, держа телефон в руке. Я осталась сидеть в растерянности. Так жениха зовут Хироюки…
Риса всегда была такой. Вечно строила из себя страдалицу и в итоге получала все самое лучшее. Абсолютная мне противоположность. Почему мы с ней стали лучшими подругами? И лучшие ли мы подруги вообще? Почему поладили? Почему всегда были вместе? Что мне нравится в Рисе?
Я бы не стала вот так оставлять друга, чтобы ответить на звонок.
— Я бы никогда не заставила себя ждать, — тихо пробубнила я, и тут из-за спины раздалось извиняющееся: «П-простите». Я обернулась и увидела баристу с кувшином в руке. Похоже, он как раз подошел, чтобы подлить воды.
— Ой, это я не вам…
Бариста поклонился и наполнил стакан. Он словно только что вышел из ванной. Чистое улыбчивое лицо. Молодой. Вроде одного возраста с воспитательницей Эной, которая работает у нас второй год. От него веяло достоинством и благородством — будто чем-то из прошлых веков.
— Со мной сидела подруга, которая прямо посреди разговора вышла, чтобы ответить на звонок. Я немного разозлилась, — оправдалась я, но бариста, поставив кувшин, улыбнулся:
— А мне кажется, что очень тактично выйти из заведения, чтобы не беспокоить остальных гостей.
Я оторопела. Неужели то, что я считаю возмутительным, вполне себе разумно с точки зрения другого человека?
— Я всегда старалась идти прямо по выбранному пути и хотела, чтобы остальные поступали так же… Наверное, я где-то ошиблась.
— Хм… Думаю, что лучше стараться идти по дороге, полной крутых поворотов, чем по прямой.
Когда он сказал это, я невольно вспомнила тот марафон. Риса побежала так быстро, едва впереди показалась цель. Тогда у дороги стоял учитель математики. Помню, он был худым и с поразительным высокомерием глядел на школьников. На переменах он смотрел на нас с Рисой и, проходя однажды мимо, сказал ей:
— Ты плохо влияешь на Ясуко. Прекратите общаться.
Услышав это, Риса лишь усмехнулась. Но если подумать, с тех пор она никогда не появлялась рядом со мной в присутствии учителя математики. Я тогда не приняла эти слова так близко к сердцу. Может быть, потому, что считала его идиотом, который совершенно ничего не понимает. Но Рису он наверняка очень сильно ранил. Потому она бежала так быстро — чтобы отдалиться от меня. А я не поняла такой простой вещи. Идиотка здесь только я.
— Сложно поставить себя на место другого…
— Да. Однако даже если вы ошибетесь, по крайней мере, это даст человеку понять, что он вам небезразличен. К тому же всегда интересно узнать его мысли, — ответил брариста и, словно вспомнив что-то, тепло улыбнулся.
Простой парень. И такой прямолинейный. Я улыбнулась и сделала глоток воды.
— Желаю, чтобы у вас все сложилось с человеком, который вам интересен.
Бариста густо покраснел, когда я произнесла это.
Риса вернулась.
— Прости. Просто сегодня утром бабушка Хироюки упала и, кажется, сильно ударилась. Мы подозревали у нее перелом, но после осмотра в больнице выяснилось, что это всего лишь ушиб. Она поправится, если два дня будет соблюдать покой. Я беспокоилась, потому что бабушка живет одна… Хорошо, что обошлось.
Вот оно что. Действительно, для такого звонка стоило выйти.
— Ничего, что ты не с ними?
— Нет, Хироюки договорился с близким другом, поэтому отпустил меня. К тому же я сама очень хотела встретиться с тобой, Ясу.
Риса простодушно улыбнулась, успокоившись. Я восхищалась тем, что она всегда могла честно рассказать обо всем.
Меня многие не любили со времен учебы. Точнее, держались на почтительном расстоянии и побаивались. Несмотря на это, всегда просили быть старостой. Они даже не выдвигали кандидатов — учитель просто указывал на меня. И раз уж меня назначали, то я выполняла свои задачи. Поэтому все сторонились. Я не понимала, что плохого в том, чтобы следить за тишиной во время уроков и расписанием уборки класса.